Ася была в восхищении и долго выспрашивала у меня подробности «Анны Карениной».

Стоило только начать — дальше все пошло как по маслу.

— Один работник итальянского посольства задушил свою жену. Из ревности. На днях его отправили в Италию. (Трагедия Шекспира «Отелло».)

Или:

— Лаборант и лаборантка из враждующих НИИ полюбили друг друга. Однако главные инженеры и коллективы организаций мешали их счастью. В результате они отравились мышьяком и их похоронили на Ваганьковском кладбище. (Вольная интерпретация «Ромео и Джульетты».)

Александр Федорович был посрамлен. У него не было Полного собрания сочинений Шекспира, и он не читал ничего, кроме последней страницы «Вечерней Москвы».

Но однажды Ася спросила меня:

— Откуда вы знаете так много интересных историй?

Пришлось открыть ей правду.

С тех пор ей по-прежнему скучно со мной. Но когда приходит Александр Федорович из соседнего отдела, ее глаза мгновенно оживляются.

— Вы знаете… — говорит он. И она слушает его часами.

Шло собрание. Все как обычно. Докладчики читали доклады, участники голосовали. Или «за», или «против». Впрочем, больше «за», так как «против» не голосовали ни разу.

Но вот на сцену вышел человек в коричневом костюме, с неправильно повязанным черным галстуком. Видно было, что он не умел пользоваться микрофоном.

— Я это… наладчик, — сказал человек. — Вот мы тут хотим чугунных отливок больше делать. По триста килограммов на каждого. А я в этом деле ничего не понимаю. Как же я голосовать-то буду? Вот в станках я разбираюсь.

— Все равно голосуй! — закричали с места.

— А как до станков дойдет — с понятием голосуй!

— Чем больше отливок, тем лучше! — вмешался товарищ из президиума.

— Это верно, — согласился человек. — А как они лишними будут?

— Я не думаю. — снова сказал товарищ из президиума. — А если и будут — переплавить недолго.

— А что, конечно недолго! А может, лучше того — недоплавить?

— Я вижу, вам не нравится наша цифра — триста килограммов. Какую же вы предлагаете? — нетерпеливо спросил председатель.

— Я? Да нет, я не предлагаю. — ответил человек у микрофона. — Я не понимаю только. Вот и все. Вот в станках я разбираюсь.

Наступила длинная пауза. Человек в коричневом костюме ничего не говорил, но и не уходил со сцены.

— Или вот, — снова продолжил он, — тут, значит, оси паровозные. По пять штук на человека. Это как?

— Это очень хорошо, — вмешался другой товарищ из президиума. — Столько паровозных осей не производят даже в Америке.

— Да? — удивился выступающий и замолчал. — А может, и нам не нужно? — неожиданно спросил он.

— Чего — не нужно?

— Производить.

— Нет, товарищ, нам это нужно, — снова вмешался председатель.

— Ну, если нужно, — протянул человек с черным галстуком. — тогда другое дело. Вот в станках я разбираюсь.

— Послушайте, — спросил председатель. — а может, вы просто не согласны с генеральным планом нашего завода?

— Нет. почему же, — ответил человек, — я согласен. Просто я не разбираюсь.

— В чем?

— В планах. Вот в станках я разбираюсь!

— А зачем же вы вышли сюда?

— Сказать.

— Что сказать?

— Что я не понимаю. Вот вы думаете, что я понимаю. А я не понимаю.

— Хорошо, — сказал председатель, — мы это учтем. Большое спасибо за выступление.

А про себя он подумал: «Чудак-человек, он хоть в станках разбирается!» — и хорошо поставленным голосом прокричал:

— Продолжаем собрание!

Наконец-то мы с женой развелись. Как только мы вернулись домой, я с удовольствием завалился с ногами на кровать.

— Ты что это делаешь? Как только не стыдно! — кричала она.

— А тебе какое дело? Не делай мне замечаний! Ты для меня совершенно посторонняя женщина.

— Тем более стыдно при посторонней женщине валяться на постели в ботинках!

Она была права. Пришлось сесть на стул.

— А если ты посторонняя женщина, — сказал я, — то не ходи при мне в таком замусоленном халате. Я тебе не муж. Я совершенно посторонний мужчина.

Она покраснела, взяла какие-то вещи и вышла из комнаты. Через полчаса она снова вошла. Ее было трудно узнать: красивая прическа, элегантный строгий костюм и журнал в руках — «Новый мир».

И тут я впервые посмотрел на себя со стороны: небрит, брюки неглажены. Батюшки, как я опустился во время женатой жизни!

Немедленно побрился, погладил брюки, надел чистую рубашку, повязал галстук и даже ботинки вытащил парадные! Не я, а картинка из модного журнала. Ну и что? А на столе свинюшник. Постороннюю женщину в дом пригласить стыдно. Стал я порядок наводить — рубанки, паяльники по местам раскладывать. Смотрю — она цветы поливает. Да так аристократично. Из сервизного чайника. Короче, через полчаса наша квартира превратилась в «дом образцового быта». Причем без единого микроскандала, и тряпкой половой никто друг в друга ни разу не кинул.

Потом я сел и телевизор включил, чтобы хоккей смотреть.

А она мне говорит: «Извините, пожалуйста!» И на вторую программу переключает. А потом какой-то фильм про любовь ремесленников.

Ее счастье, что она посторонняя женщина. Жене бы я такое никогда не разрешил. Пришлось мне хоккей по радио слушать и только во время затяжного объяснения на секунду на матч переключаться.

А тут звонок в дверь — ко мне компания заводская вваливается. Давай, мол, в домино играть. Мы фишки новые выточили, цельнометаллические.

— Не, — говорю, — ребята, я не могу.

— Это почему еще?

— Я не один.

— Гости, что ль, у тебя?

— При чем тут гости? У меня женщина.

— А, — говорят, — пошли. Тогда нам делать нечего.

Тут пора ужинать подошла. Она мне говорит:

— Если вы, уважаемый сосед, согласитесь картошки начистить, то я ее поджарить берусь.

Ничего не поделаешь. Начистил как миленький. Она, конечно, поджарила и еще откуда-то огурец зеленый достала. Для гостей, наверно, купила. Или на окне вырастила.

— Ну, раз так, — говорю, — я четвертинку принесу. Я ее от жены в туалетном бачке прячу.

— Эх, жаль, — говорит она, — я не знала, что это ваша. Я ее уже две недели как в мусоропровод выбросила.

Я чуть не заплакал. С женой бы я за такие штучки… А тут ничего не поделаешь — соседка ведь, почти посторонняя женщина.

Видит она, что я расстроился.

— Ну, ладно, — говорит, — не беда. Я вас выручу. У меня от мужа для праздника бутылка прекрасного вина была припрятана. Десятилетней выдержки. Помогите мне, пожалуйста, диван отодвинуть и шкаф на два метра.

А я его еще год назад из этого тайника изъял.

Она даже слова не сказала. Был бы я ее муж — тут бы такое поднялось! Как бы вам объяснить… то, из-за чего я и развелся.

А дальше вообще какая-то чертовщина.

Она говорит:

— Уважаемый сосед, нет ли у вас лишних пяти копеек? Мне завтра на работу не на что ехать. На метро даже нет.

— Как, — говорю, — нет? Да целых двести рублей у нас с вами имеется. Это я в заначке от жены держал. На черный день. Премия моя за рационализацию.

— Какую такую рационализацию?

— По совершенствованию автопилотов гироскопических.

— Ничего себе! — ахнула она. — Мой муж такая умница! А я к нему никакого уважения не испытывала. Ну, тогда я тебе знаешь, что скажу?

— Что?

— Я кандидатскую защитила! Два месяца назад.

Тут у меня глаза на лоб полезли. Так вот почему я такой неухоже-неглаженый!

— Чего же ты помалкивала?

— Для тебя это был бы только лишний повод для выпивки.

— Какая тут выпивка! — говорю. — У меня эта выпивка оттого только и бывала, что я счастья-выхода в семейной жизни не наблюдал. А теперь я забуду про нее немедленно. У меня теперь глаза на мир по-другому открылись. Давай теперь снова жениться. Заявление в ЗАГС подавать. Я вам, уважаемая гражданка, предложение делаю.