На самом деле Матильда, похоже, оставалась единственным, что ещё беспокоило его в этой жизни. Он переживал, что с нею станет после его ухода. Без конца спрашивал людей, будут ли они заботиться о ней, и в конце концов удочерить чёртову ослицу пообещала половина жителей Нью-Остина.

Выглядел Сауэдо старше, чем прадедушка Адама. У него выпали все зубы и большая часть волос. Кожа была испещрена коричневыми пятнами, изрезана морщинами и свободно болталась на сухопаром теле. Суставы пальцев распухли так, что стали размером почти с грецкий орех.

А было ему восемьдесят три года — на семнадцать меньше, чем мне.

На первый взгляд я приняла его за неграмотного и предположила, что его ненавистной работой было нечто вроде перетаскивания лотков, неважно, чем наполненных, или укладки кирпичей. Но Дора поведала мне, что он был председателем совета директоров третьей по величине компании на Марсе. А на Луну отправился доживать свой век из-за силы тяжести.

— Что здесь произошло, Сауэдо? — спросила я. — Я не продавала землю. По какому праву кто-то явился сюда и построил дом?

— Об этом тоже ничего не знаю, Хилди. Ты ж меня знаешь. Я бродил по холмам и, уверяю тебя, девочка, кое-что искал.

Он пустился рассуждать в подобном духе, а я почти не слушала. Сауэдо и ему подобные всегда что-нибудь ищут. Я оглядела дом. Он не слишком отличался от того, что я построила и сожгла, за исключением нескольких почти незаметных мелочей, которые дали мне понять: те, кто его возвёл, разбирались в этом лучше меня. По размеру хижина была такой же, и окна там же, где были в моей. Но выглядела она более надёжной. Я зашла внутрь, и следом потащился Сауэдо, всё ещё бормоча о чудесном разрезе, который он вот-вот обнаружит. В доме пока не было ничего, кроме ярко-жёлтых ситцевых штор на окнах. Они были симпатичнее тех, что висели у меня.

Я снова вышла на воздух, так ни в чём и не разобравшись, и взглянула на дорогу, что вела в Нью-Остин. Как раз вовремя, чтобы увидеть начало длинной процессии, тянувшейся из города.

Следующие полчаса прошли как в тумане.

В сумерках прибыло более дюжины повозок. Все они были полны людей, набиты едой, напитками и прочим скарбом. Прибывшие высадились и принялись за работу: развели костёр, развесили оранжевые бумажные фонарики со свечками внутри, расчистили площадку для танцев. Кто-то выгрузил механическое пианино из салуна и стоял рядом, вращая заводную ручку. Кто-то ещё наяривал на банджо, кто-то другой пиликал на скрипке, оба играли ужасно, но никому, казалось, не было до этого дела. Прежде чем я осознала, что происходит, сельская вечеринка была в полном разгаре. Корова жарилась на вертеле, истекая соусом барбекю. Иногда он капал в огонь, шипел и брызгался. По соседству разложили стол с печеньями, пирогами и засахаренными фруктами в стеклянных банках. Множество пивных сосудов торчало из оцинкованной ванны, полной льда, и люди нажирались в открытую или тайком потягивали из припрятанных бутылок. Блики костра отражались на нижних юбках и шёлковых чулках лихо отплясывавших дамочек из "Аламо", а вокруг стояли мужчины, с гиканьем и радостными криками били в ладоши или кидались в гущу танцующих и пытались затеять кадриль. Съехались все мои друзья из Нью-Остина и толпа других гостей, совершенно мне незнакомых, а я так и не поняла, по какому поводу.

Но прежде чем всё окончательно пошло вразнос, мэр Диллон поднялся из-за стола, выхватил пистолет и трижды выстрелил в воздух. Довольно быстро наступила тишина, а мэр покачнулся и чуть не свалился, но две дамочки, сидевшие слева и справа, подхватили его и помогли устоять. Мэр Диллон, наряду с доктором, был известнейшим городским пьяницей.

— Хилди, — провозгласил он тоном, который узнал бы любой политик последнего тысячелетия, — когда добрые горожане Нью-Остина услышали о твоих недавних неприятностях, мы поняли, что не можем так это оставить. Я прав, граждане?

Его слова были встречены громкими аплодисментами и обильным пивным возлиянием.

— Мы знаем, как бывает у городских. Страховка, подача заявления, заполнение кучи всяких бланков и прочее дерьмо. — Он громко рыгнул и продолжил: — Ну а мы не такие. Когда соседу нужна помощь, народ Западного Техаса тут как тут и поможет.

— Господин мэр, — начала я нерешительно, — это был…

— Заткнись, Хилди, — перебил он и снова рыгнул. — Нет, мы не такие, да, друзья?

— НЕТ!! — завопили жители Нью-Остина.

— Нет, не такие. Беда с одним из нас становится общей бедой. Может, мне не следовало бы говорить это, Хилди, но когда ты появилась тут, некоторые из нас приняли тебя за дачницу. — Он ударил себя в грудь и наклонился вперёд, снова чуть не свалившись, и выпучил на меня глаза, будто брал на слабо: попробуй не поверить тому, в чём собираюсь признаться! — Я решил, что ты дачница, Хилди, я, мэр Мэтью Томас Диллон, градоначальник этого славного местечка уж скоро семь лет как.

Он театрально повесил голову, затем резко вздёрнул, как на верёвочке:

— Но мы ошибались. Вот совсем недавненько ты показала себя настоящей техаской. Хижину построила. Ты приходила в город и сидела с нами, пила с нами, ела, играла в карты.

— Играла, ха! — буркнул Сауэдо. — Это была не игра.

Вокруг рассмеялись.

— Мэр Диллон, — взмолилась я, — пожалуйста, дайте мне сказать…

— Не раньше, чем сам договорю, — добродушно рыкнул он. — И вдруг четыре дня назад случилось несчастье. Да позволено мне будет сказать, некоторые из нас не совсем отрезаны от внешнего мира, Хилди, они в курсе всего. От них мы узнали, что ты только что лишилась работы там, снаружи, и подумали, что ты попытаешься начать новую жизнь здесь, в деревенской глуши. Знаешь, там, снаружи, откуда ты пришла, люди сказали бы: ай-ай-ай, какой стыд… Но только не в Техасе. Так что вот, Хилди… — тут он сделал широкий круговой жест, словно обводя рукой новёхонькую хижину, и на этот раз таки выпал из-за стола, увлекая за собой весь эскорт шлюшек. Но тут же вскочил, быстрее, чем вылетает пробка, и продолжил, не теряя достоинства: — Вот твой новый дом, и мы справляем твоё новоселье.

Об этом мне следовало бы догадаться вскоре после того, как он организовал стол. И, боже милосердный, переполняли ли когда-нибудь хоть какую-нибудь женщину столь смешанные чувства, как те, что обрушились на меня?!

* * *

Как я продержалась ту ночь — до сих пор понятия не имею.

За речью последовало вручение подарков. Я получила всё: от традиционного хлеба с солью, от моей бывшей жены Доры, до совершенно новой чугунной кухонной плиты, от владельца магазина смешанных товаров. Преподнесли мне и кресло-качалку, и пару поросят, которые тут же сбежали, а все устроили за ними весёлую погоню. Обзавелась я и новой кроватью, и двумя лоскутными одеялами ручной работы. Мне подарили яблочные пироги и предметы для разжигания очага, рулон проволочной сетки и китайский чайный набор, куски мыла из свиного сала, мешок гвоздей, пяток цыплят и железную сковороду… список даров всё рос и рос. Все окрестные жители, богатые ли, бедные, пришли хоть что-нибудь мне дать. Когда подошла маленькая девочка и протянула чехол на чайник, который сама связала, я наконец не выдержала и разрыдалась. В каком-то смысле это принесло облегчение; до этого я так долго и широко улыбалась, что думала, у меня лицо треснет. Но всё прошло хорошо. Меня похлопали по спине, и все в доме прослезились вслед за мной.

Затем ночное празднество разыгралось не на шутку. Нарезали ломтями говядину, разложили бобы, нагромоздили гору тарелок, люди уселись кружком и принялись набивать животы. Я пила всё, что мне наливали, но так и не почувствовала опьянения. Хотя всё-таки слегка захмелела, потому что остаток вечеринки запомнился мне как череда не связанных между собой сцен.

В одной из них я, мэр и Сауэдо сидели на бревне перед костром, а за нашими спинами кружилась кадриль. Должно быть, мы разговаривали, но я понятия не имею, о чём. Помнится, мэр сказал:

— Хилди, однажды я и ещё пара человек посиживали за беседой в салуне "Аламо".