Сказать по правде, я сама не знала, каково мне. С одной стороны, я провалилась в оцепенение и бесчувствие, но с другой, не перестала

соображать. Я могла думать, и даже журналист во мне оправился от страшного удара, ожил, хотя и был застрелен. Да, чёрт побери, застрелен! Неужели та треклятая пуля никогда не слышала о Женевской конвенции? Мы проповедуем непротивление злу насилием и должны упиваться кровью, а не проливать её! Я по-настоящему злилась на эту пулю. К тому же, полагаю, некая часть моего сознания до сих пор считала меня неуязвимой.

Я приготовила себе как следует поесть, тщательно всё обдумывая, пока стряпала. Сэндвичей мне не хотелось. Думаю, я вообще завязала с бутербродами. Готовлю я не так уж часто, но когда берусь за это, получается хорошо и помогает лучше соображать. Когда последняя тарелка отправилась в мойку, я уселась и позвонила Уолтеру.

— Живо тащи свою задницу сюда, Хилди, — сказал он. — Десять минут назад я расписал очередь на интервью с тобой вплоть до трёхсотлетия Вторжения.

— Нет, — ответила я.

— По-моему, связь плохая… Мне послышалось, что ты сказала "нет".

— Связь хорошая, просто идеальная.

— Я могу тебя уволить.

— Не глупите. Хотите, чтобы моё эксклюзивное интервью появилось в "Дерьме", где мне заплатят втрое больше той подачки, что бросаете вы?

Он долго не отвечал, да и мне пока было нечего сказать, так что мы прослушали длинную паузу. Изображение я предпочла не включать.

— Что ты намерена делать? — жалобно спросил он.

— То, что вы мне поручили. Разобраться в истории с перцерами. Разве вы не сказали, что никто не справится с этим лучше меня?

Снова воцарилось молчание, но теперь оно было другим. В нём сквозило сожаление и явственно слышалось: "Как я мог сморозить такую глупость!" Уолтер не сказал, что наплёл мне всё это, лишь бы только обольстить и отговорить от увольнения. Он не спросил и о том, как я посмела угрожать ему, что продамся конкуренту, и не озвучил жуткие вещи, которые попытался бы сотворить с моей карьерой, если бы я вздумала поступить так, как говорю. Телефонная линия буквально гудела от недосказанного, и так громко, что я пришла бы в ужас, если бы и впрямь боялась потерять работу. Наконец главред вздохнул и нарушил молчание:

— Когда я получу статью?

— Когда я всё распутаю. И мне для этого нужна Бренда, причём сейчас же.

— Не вопрос. Она тут, прямо у тебя под ногами.

— Скажите ей, чтобы вошла с чёрного хода. Она знает, где это, и не думаю, что на Луне отыщется больше пяти человек, которые бы тоже знали.

— Если считать меня, то шесть.

— Надо полагать. Но больше никому не говорите, а то мне не выйти из дома живой.

— Что ещё?

— Ничего. С остальным я разберусь сама.

Я дала отбой и принялась звонить.

Первым делом связалась с королевой. У неё не было того, что мне нужно, но она знала кого-то, кто знал ещё кое-кого, и обещала перезвонить. Я уселась, составила список всего необходимого, сделала ещё уйму звонков, и наконец Бренда постучалась с чёрного хода.

Ей хотелось знать, как я себя чувствую, как пережила то да это — но не как журналисту, а как заботливому другу. Я слегка растрогалась, но надо было работать.

— Ударь меня, — скомандовала я.

— Простите?

— Ударь меня. Сожми руку в кулак и двинь меня в лицо. Нужно, чтобы ты сломала мне нос. До твоего прихода я пару раз пыталась сама, но, похоже, не смогла стукнуть достаточно сильно.

Бренда посмотрела на меня затравленно, будто припоминая все пути побега из моего дома и способы добраться до них, не потревожив меня.

— Проблема в том, — пояснила я, — что я не могу рисковать, появляясь на публике вот с этим лицом. Мне нужно другое, и побыстрее. Так что ударь меня. Ты знаешь, как: наверняка видела в кино, как это делают ковбои и гангстеры.

Я подставила лицо и закрыла глаза.

— Но вы… вы, надеюсь, сделали обезболивание?

— На какую такую дурочку я похожа, что ты об этом спрашиваешь? Не отвечай. Просто бей.

Она нанесла удар, который отправил бы в реанимацию муху, если бы та сидела на кончике моего носа. Ей пришлось сделать ещё четыре попытки и даже взять старую биту, что завалялась у меня в шкафу, пока наконец характерный тошнотворный хруст не возвестил нам, что дело сделано. Мне не следовало вести себя с Брендой слишком жёстко. Возможно, я действовала беспорядочно, и существовал более лёгкий путь добиться желаемого, и девчонка заслуживала более подробных объяснений — но я была не в настроении. Впереди её ждало куда худшее, а я спешила.

Как и ожидалось, кровь хлынула ручьём. Я прижала кончик носа пальцем и сунула лицо в медицинский автомат. Когда спустя пару минут всё зажило, я получила широкий, скошенный влево нос, смутно напоминающий африканский, с большим крючком на конце.

Когда делаешь статью, нужно подготовиться, сымпровизировать, попотеть, а ещё нужна капелька вдохновения. Я постоянно таскаю в сумке вещички, к которым могу не прикасаться лет пять, но если уж они понадобятся мне, то понадобятся очень-очень. Маскировка мне требуется время от времени — хотя ещё никогда так отчаянно, как теперь — но я всегда готова перевоплотиться под влиянием момента. Со временем маскироваться сделалось куда труднее, чем раньше. Люди стали лучше распознавать друг друга невзирая на небольшие перемены во внешности, потому что привыкли, что друзья-приятели меняют себе лица, следуя любой мимолётной причуде. Кустистых бровей или парика уже недостаточно, если хочешь быть уверенной, что тебя не узнают. Нужно изменить саму форму лица.

Я взяла отвёртку и принялась шарить по верхней челюсти между щекой и десной, пока не нащупала нужное скрытое углубление. Тогда я проткнула кожу, прижала инструмент к головке винта и стала поворачивать. Отвёртка соскользнула, но тут Бренда заглянула мне в рот и пришла на помощь. Она вращала винт до тех пор, пока моя скула не начала двигаться.

Это простое и дешёвое приспособление можно купить в любом магазине розыгрышей и установить за полчаса. Бобби хотел удалить его, он не выносит ничего, что могло бы испортить его работу. Я настояла на своём и теперь с радостью наблюдала в зеркало, как меняется моё лицо. Когда Бренда закончила, лицо сделалось намного шире, из-за натянутой кожи выглядело более худым, а веки слегка прикрывали глаза. Учитывая и новый нос, сама Калли вряд ли узнала бы меня. А если я ещё и выдвину нижнюю челюсть так, чтобы нижние зубы перекрывали верхние, то буду выглядеть страннее некуда.

— Дайте я ещё немного поверну левую, — подала голос Бренда. — У вас лицо перекошено.

— Это даже хорошо, — возразила я.

Во рту был вкус крови, но вскоре всё прошло. Я снова глянула в зеркало, решила, что достаточно изменила внешность, и вернула лицевым нервам чувствительность. Нос немного саднило, но ничего более серьёзного я не почувствовала.

Полагаю, наверняка можно было бы добиться почти того же эффекта, просто напихав за щёки бумагу. Если бы у меня не было ничего другого, я бы так и поступила — но вы когда-нибудь пробовали разговаривать с набитым ртом? Актёров учат это делать, а меня не учили. К тому же ощущение чего-то лишнего за щекой отвлекает.

Бренда полюбопытствовала, что мы собираемся делать, и я задумалась, что можно без опаски рассказать ей. Выходило, не слишком-то многое, так что я просто приказала ей сесть. Она уставилась на меня широко распахнутыми глазами.

— Ты можешь выбрать одно из двух, — сказала я ей. — Первое, помочь мне провернуть эту шутку, а потом вежливо смыться, без обид и сожалений. Или второе, идти со мной до конца. Но должна сказать, если пойдёшь — не слишком-то много узнаешь. Мы можем раскрутить просто адскую историю, но и навлечь на себя массу неприятностей.

Она обдумала услышанное.

— Как много вы можете мне рассказать?

— Только то, что, как мне кажется, ты должна знать на данный момент. В остальном тебе просто придётся довериться мне.

— Хорошо.