— А те, другие девушки вовсе не были так уж закутаны.

— Для них другие правила. Они — "опавшие цветы". — И, поскольку она взглянула на меня непонимающе, пришлось уточнить: — Проститутки.

— О, тогда конечно, — произнесла она. — Я читала в какой-то статье, что раньше это было нелегальное занятие. Но как это можно запретить законом?

— Бренда, законом можно запретить все, что угодно. Проституция чаще была вне закона, чем в его рамках. И не проси меня объяснить, почему; я сам не понимаю.

— Так значит, сначала тут пишут законы, а потом позволяют их нарушать?

— Почему бы нет? В любом случае, большинство тех девушек в баре вовсе не торгуют своим телом. Они там торчат просто ради туристов. Не желаете ли сфотографироваться с барными шлюшками из салуна "Аламо"?.. Смысл существования Техаса в том, чтобы воссоздать жизнь такой, какой она была на самом деле в 1845 году, и воспроизвести настолько точно, насколько можно определить. Проституция была вне закона, но в местах вроде Нью-Остина к ней относились терпимо. Черт возьми, да шерифы таких округов сами же и были одними из постоянных клиентов. Или возьмем, к примеру, бар. Тебя не должны были там обслуживать, потому что та культура не одобряла продажу алкоголя молодежи твоего возраста. Но на границе бытовало мнение, что, если тебе хватает роста, чтобы дотянуться до стойки и взять с нее стакан, то ты уже достаточно взрослый, чтобы выпить.

Я увидел, что она всю дорогу сосредоточенно хмурится, глядя под ноги, и понял, что большая часть моих слов до нее не дошла. И заметил:

— Не думаю, что культуру когда-либо смогут как следует понять те, кто в ней не вырос.

— Все эти люди — точно повернутые! — изрекла она.

— Может быть, и так.

Мы уже карабкались по тропинке, что вела к моим апартаментам. Бренда не поднимала глаз от земли — наверняка мысли ее были далеко, скорее всего, крутились в усилии переварить полдюжины безумных вещей, которые я наговорил ей за последние полчаса. Она не глядела по сторонам — и лишила себя удовольствия созерцать закат, впечатляющий даже по роскошным стандартам Западного Техаса. Воздух приобрел нежный розово-оранжевый цвет лососины, когда солнце нырнуло за горизонт, исполосованный легкими завитками золотой дымки. Лучи гаснущего светила внезапно окрасили скалы вокруг нас в бледно-пурпурные тона. Я засомневался, естественно ли это. За четверть миллиона миль от места, где я стоял, настоящее солнце садилось над реальным Техасом. Были ли краски заката так же великолепны и там?..

Здесь, разумеется, "солнце" крепко сидело в своей колее как раз позади холмов, казавшихся отдаленными вследствие тщательно подобранной оптической иллюзии. Специалист по слиянию дня и ночи наблюдал за всем процессом угасания солнца, после чего светило протаскивалось сквозь туннель и прикреплялось к восточному концу колеи, готовое вновь зажечься через несколько часов. А где-нибудь между холмами еще один техник манипулировал разноцветными зеркалами и линзами, чтобы рассеять свет по всему небесному своду. Назовите этого специалиста художником — я не стану с вами спорить. В Пенсильвании и на Амазонке уже несколько лет продают пропуска на созерцание закатов. Поговаривают, что скоро это будет делаться и здесь.

Но мне казалось маловероятным, чтобы природа, действуя наугад, могла создать закат такой же немыслимой сложности и с такой же тонкой игрой красок, как в наших парках.

Пока мы добрались до Рио-Гранде, уже почти стемнело.

Вход в мое жилище располагался на южной, "мексиканской" стороне реки. Лунный Западный Техас сжат по сравнению с земным, чтобы отобразить как можно больше видов ландшафтов, флоры и фауны. Все многочисленные природные и географические достопримечательности, что на Земле занимают более пятисот миль, включая часть штата Нью-Мексико и старой Мексики, здесь втиснуты в подлунную пустоту диаметром всего сорок миль. С одной ее стороны были воссозданы округлые холмы и зеленые луга, окружавшие реальный Остин, с другой — нагромождены голые скалистые плато, в точности такие же, как в окрестностях Эль Пасо.

Та часть Рио-Гранде, к которой мы вышли, повторяла местность к западу от Биг-Бенда[10] по течению настоящей реки: край острых скал и глубоких ущелий, где водный поток становится глубоким и стремительным. Во всяком случае, во время недолгого сезона дождей. Теперь же, в середине лета, переход через обмелевшую реку вброд не представлял никакой опасности. Бренда спустилась вслед за мной с сорокафутового утеса на техасской стороне и в растерянности проследила, как я прошлепал по воде. Последние несколько миль мы не разговаривали, ничего не сказала она и сейчас, хотя было ясно, о чем она думала: что кто-нибудь должен устранить эту гигантскую протечку или, по меньшей мере, позаботиться о мосте, лодке или вертолете. Но в конце концов она ступила в реку, худо-бедно добралась до меня и остановилась в ожидании, пока я отыщу конец каната, чтобы подняться на вершину.

— Вам не любопытно, зачем я здесь? — спросила она.

— Нет. Я знаю, зачем.

Я подергал за канат. Было уже так темно, что глаза не различали каменистый выступ, к которому он был привязан на высоте пятидесяти футов над тем местом, где мы сейчас стояли.

— Подожди залезать, пока я тебя не позову, — предупредил я и уперся в скалу ногой, обутой в сапог.

— Уолтер здорово разозлится, — сказала Бренда. — Срок сдачи статьи уже через…

— Я знаю, когда срок, — отмахнулся я и полез по канату, перебирая руками и переступая ногами по темным камням.

— О чем же мы напишем? — спросила Бренда снизу.

— Я же сказал. О медицине.

Я выдал вводную статью о двухсотлетии Вторжения тем же вечером, когда мы с Брендой получили задание. На мой взгляд, это была одна из лучших моих работ, и Уолтер со мной согласился. Он выделил нам большой разворот и обложку и сочинил биографические очерки о нас обоих, выставлявшие нас — во всяком случае, меня — в безупречно благоприятном свете. Затем мы с Брендой уселись и прямо с ходу набросали список из двадцати тем. Не думаю, что со временем нас ожидают трудности с придумыванием остальных тридцати двух.

Но с того первого дня всякий раз, как я пытался написать для Уолтера хоть одну из растреклятых статей… ничего не получалось.

В результате строительство хижины бодрыми темпами двинулось вперед, с легкостью опережая график. Еще несколько таких недель, как предыдущая, и я его закончу. Но вылечу с работы.

Я добрался до вершины утеса и глянул вниз. Бренда еле виднелась в сумерках смутным белым пятном. Я окликнул ее, и она шустро, как обезьянка, взобралась ко мне.

— Ловко! — похвалил я и смотал канат. — А задумывалась ли ты когда-нибудь, как бы удался тебе этот подъем, если бы ты весила в шесть раз больше против обычного?

— Как ни странно, задумывалась, — ответила она. — Я все время пытаюсь дать вам понять, что не такая уж я и невежда.

— Извини.

— Я стараюсь учиться. Я много читаю. Но информации просто слишком много, и она так часто слишком… чужая какая-то… — она пригладила волосы растопыренной пятерней. — Но тем не менее я знаю, как, должно быть, тяжело было жить на Земле. Там у меня не хватило бы силы в руках, чтобы поднять вес тела на такую высоту. — Она оглядела себя, и мне показалось, что губы ее тронула улыбка. — Черт побери, я вся такая лунная, что вряд ли мои ноги выдержали бы мой вес, не то что руки!

— Возможно, на первых порах и не выдержали бы.

— Я собрала пять подруг, и мы по очереди стали соревноваться: кто пройдет дольше, неся на плечах всех остальных. Я сумела шагнуть всего три раза и грохнулась.

— О, да ты всерьез взялась за дело, я смотрю! — удивился я, ведя ее по узкому уступу ко входу в пещеру.

— Разумеется, а как же иначе! Я очень серьезно отношусь к делу. Но начинаю сомневаться, серьезны ли вы.

Я не нашелся, что ответить. К счастью, мы уже добрались до пещеры — и я почти завел Бренду внутрь, как вдруг она с силой дернула меня назад: