— У тебя папа водку пьёт? — спросила вдруг Анка.

— Нету у меня его, — нахмурился Яшка. — Я же тебе говорил.

— Ну, который вместо.

— Жлоб он, — сказал Яшка.

— А у меня напился.

— Ну и что?

— Ничто. Противно просто.

— Подумаешь, нежности. Если бы у меня он был, пусть бы сколько хочешь напивался.

— А мне противно. Возьмёт и ни с того ни с сего напьётся.

— И что?

— Ничто. Не люблю я его. Ненавижу прямо.

— Разве за такое ненавидят? — удивился Яшка.

— Конечно.

— И ты прямо так ему и говоришь?

— Не а, — покачала головой Анка.

Яшка спросил:

— А если что-нибудь знаешь и не говоришь, это ведь тоже врёшь?

— Тоже, — согласилась Анка. — Только я ещё не совсем точно знаю, люблю я его или нет. Я только когда он выпьет. У меня вообще-то и глаза как у него, и нос.

— Значит, любишь, — решил Яшка.

Анка пожала плечами.

— Противно только, — сказала она.

Они перебрались через железнодорожную насыпь. Парк встретил их тишиной и острым запахом прелых листьев.

— Нужно всегда говорить то, что знаешь, и то, что думаешь, — сказал Яшка.

— Вообще-то нужно, — со вздохом подтвердила Анка.

— Хочешь, я тебе что-то скажу? — спросил он.

Она подняла на него глаза.

Яшка набрал побольше воздуха и выпалил:

— Я тебя люблю.

— Совсем даже не умно, — без особого удивления отозвалась она. — Даже глупо в твоём возрасте.

— Ты что, не веришь?

— Ни капельки.

— Ну и дура тогда, — обиделся Яшка. — Я как только тебя увидел… Знаешь? И вообще я для тебя чего хочешь.

— Совсем-совсем, чего хочу?

— Конечно.

— Тогда сейчас мы идём к Гоше, и ты перед ним извинишься, — сказала Анка.

— Чего это? — удивился он.

— Того, что бить людей стыдно и гадко.

— Вот ещё! Я же ему за дело выдал.

— А теперь извинишься.

— Ну уж дудки.

— Нет, извинишься.

— Нет, не буду.

— Ах, так? Врун ты. А ещё сказал — совсем-совсем.

Она повернулась и ушла. Яшка стоял и растерянно тёр ладонью мытую шею. Приветик! Теперь ещё нужно и перед Анкой извиняться.

Он догнал её, когда она уже сворачивала на свою улицу.

— Графиня, не сердитесь.

Она отвернула лицо.

Он зашёл с другой стороны:

— Я лучше чего хочешь другое сделаю.

— Я хочу, чтобы ты извинился.

— Извините, пожалуйста, — сказал Яшка.

— Перед Гошей.

— Так он же тип.

— Всё равно.

— Принцип, да?

— Нет, это очень нужно.

— Кому нужно?

Анка остановилась:

— Я же тебе говорила, что мы его перевоспитываем. Он не пропащий какой-нибудь. Ему тоже трудно. У него знаешь мать какая.

— Мать? Какая у него мать?

— Такая. У меня папа и то лучше.

— Фу ты, ну ты, — пропел Яшка. — Так он же совсем не потому тип.

— А почему же?

— Почему, почему, — передразнил он. — У тебя вон тоже отец, а ведь ты не тип.

— Яшка, не смей! — топнула ногой Анка.

— Подумаешь, — сказал он, — нежности какие. Ладно, идём к твоему Гоше.

На вздёрнутом Яшкином носу возмущённо раздувались ноздри. Он готовил себя к унизительной процедуре. Ему смотреть было тошно на этого Гошеньку. И вдруг — простите, пожалуйста. Наше вам с кисточкой.

— Идём, — повторил он и зло сплюнул сквозь зубы.

— Яшка, не плюйся, противно! — крикнула Анка.

— Ты что? — удивился он. — А мне, думаешь, не противно?

Он чувствовал себя оскорблённым рыцарем, гордым и великодушным. Он клал к ногам дамы своё попранное достоинство. В награду за это он считал возможным разговаривать с ней не очень любезно и даже грубо.

— Ну? — крикнул он.

Анка улыбнулась.

— Смешной ты, Яшка, — сказала она. — Но вообще-то в тебе что-то есть… настоящее.

Ребята играли в мяч. Стояли на площадке перед домом и пасовались. Больше, конечно, играли взрослые парни и девушки. А Денису с Олей мяч почти не доставался, его перехватывали у них над головами.

Гоша скучал на скамейке.

— Иди сюда, Гош, — позвала Анка.

— Чего? — откликнулся он.

В сумерках Гоша не разобрал, кто стоит рядом с Анкой. Он подошёл и, как только узнал живоглота с ноздрями, испуганно напыжился.

— Давай мир, — буркнул Яшка, протягивая руку.

Такого оборота Гоша не ожидал. Когда человек просит мира, значит у него дела плохи. Гоша у какого-нибудь слабака ни за что не стал бы просить мира. И поэтому Гоша почувствовал себя сильным.

— Да? — сказал он. — Теперь так мир! Сразу перепугался. Не хочу я с тобой мириться. Погоди вот ещё…

— Гоша! — укоризненно вздохнула Анка.

— Чего Гоша? — возмутился он.

Яшка стоял, набычив голову, и сопел.

— Не хочу! Все вы одинаковые! Тебя снова в тюрьму надо. Я ещё…

Гоша не договорил. Яшка схватил его за отвороты пиджака и тряхнул.

У Гоши лязгнули зубы. Гоша сразу вспомнил, кто слабый и кто сильный. Всё мгновенно встало на свои места.

Яшка отпустил его. Анка даже не успела вмешаться.

— Мир? — угрюмо спросил Яшка.

Гоша молча протянул руку.

— Чудаки, — улыбнулась Анка и предложила: — Идёмте вон там посидим.

— Не пойду я, — буркнул Гоша.

— Ну! — сказал Яшка.

Они уселись на детской площадке, в беседке под грибом.

— Гош, у тебя отец водку пьёт? — спросила Анка.

— На праздники только, — пробормотал Гоша.

Помолчали. На площадке глухо стучал мяч и вскрикивали девчата.

— А ты его любишь? — спросила Анка.

— Люблю.

— За что?

— Он добрый.

— Добрый, — хмыкнула Анка. — За это не любят. А маму?

— Тоже люблю.

— А Олю?

— Ты что, ненормальная? — испугался Гоша.

— А ты трус, — сказала Анка. — Нужно всегда говорить то, что думаешь. Это будет по-честному. Вот Яша не боится говорить, что думает. Правда, Яша?

— Тра-ля-ля! — запел Яшка. Он, конечно, был не трус, но всё равно испугался, что Анка сейчас возьмёт и всё выложит.

Странный человек эта Анка. Она может такое отколоть, что потом неделю чесаться будешь. Яшка боялся, что она возьмёт сейчас и отколет про то, что он говорил ей в парке. Поэтому он срочно потащил её домой.

— А то мне ехать пора, — уговаривал он.

— Ну и езжай на здоровье.

— Графиня, за кого вы меня принимаете? Я обязан доставить вас к дому.

— Я и сама доставлюсь, — отнекивалась Анка. — Чего ты ко мне привязался?

— Фу, как грубо, графиня.

Он всё же уговорил её. Да и время, действительно, было уже позднее.

Проводив Анку, Яшка не пошёл на станцию. Он вернулся обратно. На площадке уже никого не было. Только за шатким самодельным столом какие-то дяди при свете керосиновой лампы играли в домино. Костяшки звонко стучали по доскам.

От этого стука Яшке стало неуютно и сиротливо. Тревогой сдавило сердце. Он знал, откуда эта тревога. Всегда страшно сделать первый шаг в неизвестность. Когда его сделаешь, станет легче.

Яшка медлил. Он обошёл вокруг дома. Костяшки стучали зло и ритмично. Он обошёл ещё раз. Стук наступал и давил. Казалось, издалека медленно и угрожающе приближается человек в сапогах.

Яшка подошёл к столу. Щурясь на лампу, заглянул через спины.

— Четыре — пусто, — сказала спина и стукнула по доскам ладонью.

— Пусто — пусто, — сказала другая и тоже стукнула.

Лампа подпрыгивала и коптила.

Сердце в груди у Яшки билось неровно и часто. Не оглядываясь, он пошёл к парадной. Он пошёл решительно, как в собственный дом. В голове толчками шумел голос: «Пусто — пусто, пусто — пусто». Наверх вели шершавые, ещё не отполированные ногами и временем ступени. Он думал, их будет много. Их оказалось мало. Ему хотелось идти ещё. Но идти дальше было некуда.

На звонок высунулся Денис.