И вот все это собрание, все его страсти и треволнения уместились в несколько слов, коротких и властных, как приказ. И вчера же вечером семь машин ушли в колхозы.

Илья сунул книгу под мышку и задвинул ящик. Уже выходя из кабинета, увидел в углу, около вешалки, лыжи. На них пришел вчера Галышев на собрание из Березовки, а обратно уехал на тракторе. Лыжи забыл.

«Книжку я и вечером почитаю, — передумал Илья и взялся за лыжи. — Палки, конечно, коротки, да и крепления надо прибавить дырочки на две-три, но покататься в общем можно».

Чтобы не привлекать к себе внимания, Илья напрямки, огородами, выбрался за село и заскользил к вершине того самого оврага, в котором он встретился с Юркой.

В полях было торжественно-тихо, кроме поскрипывания лыж, не слышалось ни единого звука. Серебристой чешуей горел и переливался снежный наст, местами уже прихваченный солнцем и заледеневший. По тончайшей, едва уловимой игре света и тени глаз, привыкая, начинал различать в полевом просторе ложбины и возвышения. Низкое зимнее небо придвинуло горизонт, и он казался заманчиво близким — рукой подать.

Илья поднялся на гребень, повернул лыжи и взял разгон. Тонко запел под лыжами снег, засвистел ветер в ушах, а тело как бы начало утрачивать свою весомость, словно за спиной вырастали крылья. Илья правил по одному из склонов оврага, полого, наискось срезая его, и с каждым метром, с каждой секундой нарастала бешеная скорость, росла волнующая радость движения. Он снова почувствовал тот избыток сил, который, начиная бродить по мускулам, всегда немножко пьянит и зовет что-то сделать: раззудись, плечо, размахнись, рука!..

А ветер уже не свистел, а гудел в ушах, как огнем, обдавал лицо и все сильнее и выше подхватывал Илью на свои могучие крылья. Лыжи едва касались наста, и чудилось, стоит захотеть — и полетишь по воздуху.

Но коротки, ох как коротки эти счастливые мгновения! Спуск кончился, лыжи замедляют ход, останавливаются совсем. Надо снова подниматься на гребень.

Выбираясь из оврага, Илья подумал, что радостное ощущение первой его маленькой победы, которым он жил нынешний день, наверное, очень похоже вот на эти короткие мгновения. Завтра снова подъем — трудный, крутой подъем.

И час и два петлял Гаранин по полям, то натыкаясь на собственную лыжню, то забредая в незнакомые места. Он с интересом разглядывал следы птиц и всяких зверушек на снегу: этой ложбинкой проскакал заяц, там вокруг кустика полыни наставила крестиков ворона, здесь, под кочкой, прострочила ровную, как на машинке, строчку мышь…

Неожиданно повстречался Андрианов. Цигейковая короткая шуба и цигейковая же шапка делали его похожим на медведя. Он и шел на своих широких охотничьих лыжах медленно, враскачку. За плечо была закинута заиндевелая двустволка, у пояса, головой вниз, болтался голенастый русак.

Илья откровенно позавидовал удаче охотника.

— Ну, какая там удача! — нарочито равнодушно усмехнулся Андрианов. — Так, зазевался один зайчишка — вот я его и…

Пошли вместе.

— Денек нынче! — снимая шапку и утираясь ее подкладкой, сказал Андрианов. А потом, без всякого перехода, вдруг прибавил: — Признаюсь, не думал я, грешным делом, что ты, такой тихий да спокойный, еще и таким упорным можешь себя оказать. Выходит, только запрягаешь долго, а ездишь быстро…

— Какой же русский не любит быстрой езды! — отшутился Илья.

Они еще некоторое время шагали рядом, потом Андрианов повернул к селу, а Илья остался. Ему хотелось еще раз скатиться знакомым склоном оврага.

Он так же вышел на гребень, так же взял разгон. Но где-то на середине пути одна лыжа вдруг замерла на месте, словно приклеенная. Илья полетел в сугроб, набрав снега в рукава и за ворот.

— Что за черт! — вслух выругался он и оглянулся.

Метрах в пяти чернела узенькая полоска оттаявшей на припеке земли, и от нее исходило чуть заметное струйчатое испарение.

Илья подошел, опустился на колено и потрогал полоску рукой. Земля была холодная, оттаявшая на какой-нибудь сантиметр. И еще не раз, надо думать, ее скует морозом, запорошит снегом, прежде чем она отойдет совсем.

И все-таки это весна! Как всякое дело часто начинается с чего-то малого, так и весна, пожалуй, начинается с такой вот пока едва приметной проталинки…

Яким Силантьевич Тузов, бывая в районных учреждениях, держался подчеркнуто скромно, почти уничижительно. У себя дома, в правлении, Тузов неузнаваемо преображался. Он восседал в массивном, с высокой дубовой спинкой, кресле за широким двухтумбовым столом. На столе красовался неизвестно как сюда попавший старинный чернильный прибор с двумя бронзовыми подсвечниками по краям.

Под стать кабинету старался важно выглядеть и хозяин. Но Ольга заметила, что, разговаривая с посетителем, Тузов не смотрит ему в лицо, а смотрит или в стол, или на подсвечники. И разговаривает коротко, торопливо, словно боится быть долго с человеком с глазу на глаз, боится, чтобы кто-нибудь не пригляделся к нему.

Ольга сказала, что, по указанию главного агронома, нужно взять на учет всех поливальщиков колхоза и организовать из них специальную бригаду. А также хорошо бы с сегодняшнего же дня начать с поливальщиками занятия.

— Мы это мигом, — взглянув на подсвечники, ответил председатель и заторопился, заерзал на сиденье. — Евсей! — Голос у него был зычный и очень шел к круглому одутловатому лицу с носом-картофелиной.

На зов явился старик в драной шапке, с палкой в руке.

— Мигом собери всех поливщиков: Варвару Садовникову, Настасью Фокину, Шурку Воронкову, Шурку Гусеву, Виктора Полякова…

Председатель долго еще перечислял фамилии, а Евсей, повернув к нему волосатое ухо, после каждой понимающе кивал головой.

Ольга сказала, что особой срочности нет, может быть, люди на работе, зачем же их отрывать, можно подождать до вечера.

Заправив под шапку прядь жестких рыжих волос и сделав важное и в то же время почтительное лицо, председатель ответил, что указания вышестоящих руководителей он привык исполнять без проволочек.

Евсей на слова Ольги ответил и проще и короче:

— Э, милаша! Да дай-то бог хоть к вечеру всех собрать.

— Не болтай, Евсей, а дело делай, — потирая руки, видимо довольный тем, что так скоро спровадил Ольгу, крикнул председатель им вслед. — Мигом! Одна нога там, другая здесь.

Продолжая ворчать: «Какое уж там мигом, вон какая прорва людей!» — Евсей двинулся по селу. Ольга пошла в колхозный клуб, где было назначено занятие.

В клубе было нетоплено, неприютно.

Начали собираться по одному, по двое — женщины, девушки, парни. С некоторыми Ольга была знакома, некоторых видела впервые.

Она заговорила про работу на поливе, но разговор этот поддерживали вяло, неохотно. На Ольгу смотрели с явным или плохо скрываемым недоверием. И на ее вопрос, почему же такой низкий урожай дают поливные земли, пожилая темнолицая колхозница ответила сердито, почти зло:

— Какой уж там урожай — бурьяном заросли поля.

— Да и засолить уже кое-где успели землю, — добавил еще кто-то.

Но как случилось, что поля заросли сорняками и оказались вдруг засолоненными, объяснить толком никто не мог.

Пришла Варвара Садовникова, послушала некоторое время и сказала:

— Вот что. Разговор для нашего колхоза важный, а здесь холодно, пронзительно. Пойдемте-ка ко мне: изба большая, все уберемся.

Так и сделали.

Варвара усадила Ольгу в передний угол, за стол:

— Начинай!

— С чего же начинать-то? — вслух подумала Ольга. — Давайте хоть про то же засоленье поговорим, коли речь зашла.

Ольга стала объяснять: скоро растает снег на полях, земля набухнет водой, наберет ее сколько можно про запас. Такие воды называются почвенными водами. К ним относятся, понятное дело, и дожди и полив — одним словом, вся влага, которую земля получает и впитывает сверху. А есть еще так называемые грунтовые воды. Они залегают глубоко под землей. Однако глубина эта бывает разная. В Астраханской и Сталинградской областях, например, которые являются сравнительно недавним дном Каспийского моря, грунтовые воды залегают совсем близко. У нас, в нашей области, грунтовые воды также находятся на небольшой глубине. Спрашивается, зачем все это я вам рассказываю? А вот зачем. Бывают случаи, когда почвенные и грунтовые воды смыкаются и между ними по тончайшим трубочкам-волоскам начинается передача воды снизу вверх.