Хотела этого Ольга или нет, но она в каждой мелочи сравнивала Михаила с погибшим мужем. Это, наверное, пройдет со временем, но еще не один раз она скажет себе: а он делал по-другому…

Ольге вспомнился приход Михаила весной. Тогда он и играл и разговаривал с Юркой как бы специально. Стоило прийти Ольге, он заговорил с ней и совсем забыл о сыне. Сейчас Михаил тоже разговаривал с Ольгой, одновременно успевая отвечать и на бесконечные вопросы Юрки и даже подливать ему в блюдечко чай. Видно было, что он всегда помнил, что их не двое, а трое и что этот третий такой же, как и они, равноправный член семьи.

Ольга поняла теперь, почему ей так радостно, почему с приходом Михаила ее не покидает ощущение спокойной уверенности и полноты этой радости. За столом сидела семья. Семья! Это то, чего у нее, в сущности, еще не было в жизни, то, о чем все время тосковало ее сердце и на что она уже перестала надеяться.

В комнате вдруг разом посветлело. Ольга оглянулась на окно и ахнула: чудо-то какое! День простоял вроде бы серенький, с самого утра солнце пряталось где-то за облаками. И вот на тебе, уже под вечер — сияние, аж глаза слепит. Сияние на стенах домов, на деревьях, на траве, даже вот здесь, в комнате.

Не уговариваясь, они с Михаилом подошли к окну.

Словно вобравший в себя весь жар ушедшего за горизонт солнца, закатный край неба горел чистым ясным огнем. И застывшие вверху облака тоже жарко сверкали — на них лежал отблеск лучей уже невидимого, но еще не далекого солнца. И чем дальше, чем глубже оно уходило за горизонт, тем шире распространялось по небу его тихое прощальное сияние.

1956

— Вот это и есть знаменитый Шипкинский перевал, а если короче, Шипка… Здесь стояла Круглая батарея, там — Стальная. Это Лесная гора, за ней — Лысая, на которых сидели турки, а прямо перед нами гора Николай, которую обороняли вместе с вашими русскими солдатами и наши братушки — болгарские ополченцы. Верхняя точка Николая — как раз на ней стоит памятник — называется вершиной Столетова…

— Столетова? Это что, в честь известного физика назвали?

— У известного физика Александра Столетова был еще и столь же славный старший брат Николай. Во всяком случае у нас, в Болгарии, старший известен не меньше, а даже больше младшего. В его честь — в честь неустрашимого защитника Шипки — и названа высота.

— Признаться, как-то не приходилось слышать…

— Очень жаль. Тем более что Николай Столетов, если разобраться, наш с тобой земляк.

— ?!

— Ты ведь владимирский, а Столетов тоже родом из Владимира.

— Это ладно. Но ты-то, габровец, каким образом ему в земляки попал?

— А очень просто: Столетов — почетный гражданин города Габрово… Всем известно, какие мы, габровцы, прижимистые. И уж если расщедрились на такое высокое звание — значит, не зря, значит, Столетов его заслужил…

На просторном зеленом лугу под румынским городом Плоешти с самого раннего утра 6 мая 1877[1] года можно было видеть необычное оживление. Среди стройных рядов раскинутых здесь белых палаток сновали люди, раздавались команды, сверкало на солнце оружие. Бросалось в глаза обмундирование солдат. Оно было простым, удобным и вместе с тем красивым. Короткий черный кафтан матросского покроя украшали алые погоны; барашковая шапка с зеленым верхом, высокие сапоги и серая шинель-скатка через плечо довершали воинский костюм.

В палатках на зеленом лугу располагался отряд болгарского ополчения. И нынче у болгар знаменательный, если не сказать исторический, день. Сегодня, вот сейчас должна состояться церемония освящения знамени, подаренного болгарам городом Самарой и привезенного лично городским головою Е. Т. Кожевниковым и общественным деятелем П. В. Алабиным.

Прозвучала общая команда «В ружье!», и дружины ополчения стали выстраиваться перед линией лагеря.

Знамя в ящике уже было привезено, и духовенство — в числе трех болгарских священников — ожидало церемонии у расставленных на лугу столов, покрытых белыми скатертями. Здесь же были и посланцы города Самары. Ждали приезда главнокомандующего Дунайской армией великого князя Николая Николаевича.

Незадолго перед тем, в день объявления войны, в Кишиневе состоялся смотр-парад войск, которым предстояло не сегодня-завтра отправиться на театр военных действий. И для многих, бывших на том параде, было полной и вместе вдохновляющей неожиданностью видеть, как сразу же за четвертым полком 14-й драгомировской дивизии проследовали два батальона болгарских добровольцев. Особенно удивительным было то, что стройность и порядок, с какими прошли болгарские батальоны, сделали бы честь любому регулярному войску. Когда и откуда явились сюда, на Скаковое поле под Кишиневом, эти добротно обмундированные и уж худо ли, хорошо ли обученные братья славяне — война-то ведь только-только объявлена?!

Парад принимал Александр II в окружении своей многочисленной свиты. Но даже среди самых высокопоставленных чинов, окружавших царя, мало кто знал, что вопрос о формировании болгарского ополчения был решен еще за добрых полгода до этого смотра-парада. 31 октября 1876 года военный министр Д. А. Милютин записал в своем дневнике:

(Тут, наверное, нелишне будет пояснить, что представители Славянского комитета оказались на приеме у военного министра вместе с генералом Столетовым не по воле случая: болгарское ополчение обмундировывалось и вооружалось на народные пожертвования, поступавшие в адрес Славянского комитета. А один из помянутых купцов, П. М. Третьяков, не кто иной, как основатель знаменитой картинной галереи.)

Первые дружины ополчения составились как из тех болгар, которые жили в России, так и из тех, какие лишь недавно пришли из-за Дуная. Кто-то из них уже дрался с турками в Сербии и был украшен боевыми медалями, кто-то, потеряв семью и родной кров в Болгарии, бежал под сень России от кровавых зверств османских поработителей. Немало было среди ополченцев людей интеллигентных — учителей, студентов, гимназистов. Командный состав дружин подбирался из опытных русских офицеров, уже побывавших в боях и хорошо знакомых с ратным делом. С первых же дней между командирами и дружинниками установились самые что ни на есть братские отношения. И, надо думать, это прочное нравственное единение перед лицом общего врага как ничто другое помогло ускорить воинскую подготовку ополчения, помогло добиться в столь малое время столь осязаемых результатов.

За тот неполный месяц, что прошел с кишиневского смотра, болгарский легион вырос в несколько раз. Теперь он насчитывал более четырех тысяч воинов, и число это с каждым днем увеличивалось. Ежедневно с того берега Дуная приходили голодные, покрытые лохмотьями, часто изувеченные страдальцы, и первым их словом, первою просьбой был не хлеб, а оружие. Вдохновленные жаждой мести и горячим желанием спасти свою поруганную родину, они с готовностью вливались в свой болгарский легион и буквально рвались в бой.

Испокон веку в бой ходят со знаменем. Его пока что у болгарского ополчения не было. Нынче это боевое знамя предстояло получить.