Однако же следует признать, что подобные случаи в войне за освобождение Болгарии были не так уж часты. Как правило, турки были прекрасно осведомлены, если и не о намерениях русского командования, то почти о любом исполнении этих намерений. Война шла на вражеской территории, и, естественно, врагу не стоило большого труда иметь своих лазутчиков едва ли не в каждом населенном пункте.

У нас же, несмотря на полное сочувствие и большую помощь болгар, разведка далеко не всегда была на высоте.

Гурко прорубался коридором на юг и делал это блистательно. Но идти коридором, с обеих сторон, которого стоят вражеские армии — значит подвергаться постоянной опасности. И чем дальше уйдешь, тем риска больше, какой бы успешной сама дорога ни была. Да, конечно, заманчиво прорубиться аж до самого Константинополя! Ну а если турки неожиданно перегородят этот коридор, тем более что и рельеф местности, и наличие сил позволяют это сделать? Рассчитывать же на ротозейство или недомыслие неприятеля было бы слишком рискованно.

Русское командование знало, что в районе Рущука на востоке и около крепости Никополь на западе находятся турецкие армии. Но сведения и о расположении тех армий (ведь необязательно стоять армии в одной точке!), и об их численности были смутными, неточными, неопределенными. Потому именно и возникла «вдруг» Плевна. Пока недалекий, но упрямый барон Криденер штурмовал никому — ни нам, ни самим туркам — не нужную старенькую крепость Никополь, умный Осман-паша сумел привести из Видина свою армию в соседний с Никополем Плевен и сделать его почти неприступным.

Целая армия с артиллерией, обозами прошла около ста пятидесяти верст, а русское командование даже и «не заметило» этого!

Никем своевременно не был предупрежден и Гурко, что на побережье Мраморного моря высаживается с судов огромная армия Сулеймана-паши, дотоле находившаяся в Черногории. Почти пятьдесят батальонов испытанных, закаленных в боях воинов бросал султан Абдул-Гамид на наш десятитысячный отряд. Узнали же об этом не от разведчиков, а от болгар, которые в страхе и ужасе бежали перед грозно надвигающейся с юга армией Сулеймана. Через Долину роз к горам потянулись бесконечные обозы с жалким скарбом, сопровождаемые детским плачем и женскими стенаниями. На все расспросы перепуганные беженцы отвечали только одно: «Турки, турки… Много турок!».

Вот так в Придунайской Болгарии перед русскими, словно из-под земли, выросла в Плевне шестидесятитысячная армия Османа-паши, а в Забалканье — почти такая же армия Сулеймана-паши.

Три полка кавалерии вместе с болгарскими дружинниками с ходу, при незначительных потерях заняли Старую Загору. Теперь очередь была за Новой.

Как уже говорилось, городу на линии железной дороги Гурко придавал особое значение. Пока в Забалканье прибыла только часть Сулеймановой армии, надо поторопиться вступить с ней в бой. Кто не знает, что громить врага по частям легче!

Рано утром 17 июля Гурко со своим отрядом выступил из Казанлыка, предварительно дав указание кавалеристам и дружинникам, занимавшим Старую Загору, идти на соединение с ним. По доставленным лазутчиками сведениям, в Новой Загоре находилось всего лишь пять таборов турок, и отважный генерал не сомневался в победе.

Так оно и вышло. Хотя неприятельских войск оказалось значительно больше, Гурко разбил их, что называется, наголову. Охваченные паникой, воины Сулеймана бежали, сбрасывая с себя куртки, рубахи и даже штаны. Явись сюда кавалерия из Старой Загоры, вряд ли кому удалось бы спастись. Но ни кавалерия, ни дружинники в Новую Загору не пришли…

Гурко был уверен, что сразился с главными силами Сулеймана-паши. Однако под Старой Загорой вражеских войск оказалось не меньше, если не больше, и торопиться на помощь надо было не к нему, в Новую Загору, а к защитникам Старой.

Почуяв неладное, Гурко двинул свой отряд к Старой Загоре. Но было уже поздно…

Исполняя приказ командира Передового отряда, болгарское ополчение генерала Столетова и три полка кавалерии герцога Лейхтенбергского 17 июля выступили в направлении Новой Загоры. Согласно диспозиции они должны были достигнуть этого города в два форсированных перехода. Однако же, дойдя до деревни Долбоки, кавалеристы и болгары неожиданно встретили неприятельский авангард с 12 орудиями, шестью таборами пехоты и отрядом конных черкесов. Завязался ожесточенный артиллерийский бой, не давший перевеса ни той, ни другой стороне. Не видя возможности соединиться с отрядом Гурко, дружинники и кавалерия отошли на ночевку на несколько верст от Долбоки. Турки остались на своих позициях.

В ночь с 17 на 18 июля герцог Лейхтенбергский получил донесение от казачьего полковника Краснова, что южнее Старой Загоры двигается большой турецкий отряд в сопровождении кавалерии и артиллерии. Положение наших войск оказалось критическим. Они стояли между двумя неприятельскими отрядами, каждый из которых превосходил их своей численностью. Что делать?

Собрался военный совет. Генерал Столетов был за то, чтобы всеми наличными силами прорываться на соединение с главным отрядом. Принц Лейхтенбергский предлагал направить на соединение с Гурко только конницу и конную артиллерию, а болгарам с астраханским драгунским полком вернуться в Старую Загору. Трудно было в сложившейся обстановке придумать что-либо более несуразное, чем это дробление и без того не очень-то больших сил. Но именно второе предложение на совете взяло верх. Сыграло тут немалую роль, надо полагать, и то обстоятельство, что слово принца крови имело больше веса, чем голос сына владимирского купца Столетова.

Как показало дальнейшее, военный совет был первым актом разыгравшейся потом трагедии, ее, так сказать, завязкой. Кульминация и развязка наступили через день.

Прежде чем вернуться в Старую Загору, 18 июля была сделана еще одна попытка пробиться через Долбоку. Но, подойдя к деревне, дружинники нашли положение вещей в прежнем виде, турки занимали свои позиции и преграждали нам путь.

Это было 18 июля.

Постояв на месте часа полтора, ополченцы опять двинулись назад. Боя еще не произошло, но он уже не менее как наполовину был проигран, так как на этот раз туркам была дана возможность убедиться в малочисленности наших сил. Они снялись с позиций и молча, без выстрелов, двинулись по пятам отступавших. Турки преследовали двумя колоннами: одна шла по шоссе за болгарами, другая параллельно. Неприятель словно бы давал понять, что любое отклонение от принятого направления может привести к немедленному охвату, а то и полному окружению. Так что это походило скорее на конвоирование, чем на преследование. Конвоируемый хоть и идет впереди, но указывает ему путь все же идущий сзади конвоир. Турки вели наш малочисленный отряд в Старую Загору. Вели как на заклание. Не надо быть великим полководцем, чтобы понимать: если ты идешь по пути, который тебе указывает враг, значит, ты уже как бы признаешь себя наполовину побежденным…

С тяжелым сердцем шли болгары в свою Старую Загору.

Наступил вечер, и их глазу предстало новое зрелище: все пространство, по которому шли за ними турки, осветилось заревом громадного пожара. Горели родные села, деревни и города. Деревья, кусты, остовы сгоревших зданий — все резко обрисовывалось на освещенном фоне. И в зловещем ореоле этого зарева двигались черные массы турецкой армии. Сулейман-паша еще в Черногории приобрел мрачную славу не только опытного, но и исключительно жестокого полководца. Кроме обычных при турецких армиях бандитских шаек башибузуков в рядах Сулеймана-паши были также полудикие зеибеки, негры, арабы, присланные египетским хедивом[4].

Враг как бы заранее торжествовал свою победу. Кто-кто, а болгары хорошо знали, что турки не просто жгут их села и деревни, они, как бы мстя за то, что жители этих селений еще недавно радушно встречали своих русских освободителей, теперь режут и убивают всех поголовно. Никому нет пощады — ни женщинам, ни старикам, ни детям. Об этом дружинникам известно не по слухам или чьим-то рассказам — им все это не раз приходилось видеть собственными глазами. И когда они оглядывались сейчас на двигавшееся за ними страшное зарево, сердца их обливались кровью.