«Эх, не порвать ли этот новый список? Ведь части уже в бригаде…» Андрей схватил только что заполненный лист и сунул его на край столика, где сидел Андрианов:

— Подпишите, Алексей Иванович.

— Что, накладную? Дополнительно? — Пучки бровей сошлись над переносьем, и глаза совсем пропали под ними. — Ну нет, дорогой товарищ Галышев, надо и совесть иметь!..

Андрей рассказал о вчерашнем разговоре. Андрианов в упор посмотрел на него:

— Это ты как, по-честному или великодушествуешь, широкий жест делаешь?.. Трактористы как?.. Ну-ну… Прости, погорячился. — Андрианов насупил мохнатые брови и отвернулся к вагонному оконцу.

С самого утра день был жарким. Ро́сы не выпадали, и, как только подымалось солнце, земля и все на ней, едва остынув за ночь, снова накалялось.

Время от времени на небе появлялись редкие белые облачка. Но они были так прозрачны, так немощны, что дождя из них никто и не ждал. Только один дождь выпал с тех пор, как посеяны яровые, а теперь барометр показывал «великую сушь» без малейших колебаний.

Жара донимала людей, скотину, собак — все живое. От нее некуда было деться. В тени почти так же горячо и душно, как на солнце.

Лишь на плотине, у воды, дышалось легче, свободнее. Здесь и воздух был не таким раскаленным, и солнце припекало будто мягче. Солнце здесь как бы утрачивало свою неотразимую силу: оно поджигало с разных концов поверхность пруда, а вода горела неживым белым огнем и никак не сгорала.

Когда Никита Думчев поднял выпускной щит головного шлюза, вода обрадованно устремилась в бетонный коридор, будто уж давно в тягость ей было праздно качаться в запруде и сверкать на солнце. Вода бурлила и шумно свистела под щитом. И все дальше и дальше в глубину пруда передавалось волнение от шлюзового прохода, через который вода торопилась на поля.

Никита еще и раз и два повернул винт подъемника и, спустившись с насыпи, пошел вдоль магистрального канала, следом за водой.

Вода двигалась по каналу толчками, сама подгоняя себя, шипела и слегка пузырилась, словно сухое, растрескавшееся днище было раскаленным, как бывает раскаленным железо.

Никита шел медленно, и вода скоро обогнала его, все выше и выше заполняя канал. Теперь она двигалась не ползком, не ощупью, как вначале, а широко, свободно, в полный рост.

Отводный канал первого поля. Отводный второго. Щитки шлюзов, пропускающих воду из магистрального канала, плотно перекрыты, и она пошла дальше, к третьему полю: полив начнется с него.

Третье поле граничит с земельными угодьями староберезовского колхоза. Вот где-то недалеко отсюда, на стыке полей, он, Никита, любовался еще прошлой осенью на озими. Озими были куда как хороши! И ровные, дружные и густые, сочные. Не озими — загляденье! «Хороши-то хороши, — сказал тогда себе Никита, — да какими будут хлеба?»

Хлеба по весне подымались тоже ровные, высокие и густые. Сейчас же выглядели они какими-то бесцветными, поблекшими. С некоторых стеблей свисали увядшие листочки, кое-где начала появляться желтизна. Хлеба останавливались в своем росте, у них наступала преждевременная старость.

Сколько раз уж на глазах у Никиты стихийная, неподвластная ему сила выжигала хлеба. Сколько раз!..

У хлебов наступала важная для урожая пора колошения. Если сейчас не хватит им влаги и питания, выметнутся слабые мелкие колоски, и, как бы потом ни налился колос, все равно он будет мелким, неполновесным, все равно зерен в нем будет только вполовину.

Никита все стоял и глядел то на полноводный, прохладно поблескивающий канал, то на поля, по которым он пролегал.

«Ничего, будут хорошими и хлеба».

Ольга старалась не показывать своего нетерпения, но это ей плохо удавалось. Хотелось поскорее увидеть воду на поле, хотелось видеть, как она сплошным настилом пойдет по поливным полосам и будет вдосталь, до черноты пропитывать иссохшую землю.

Оделась Ольга, как на праздник, во все белое — белую с коротким рукавом блузку и тоже белую полотняную юбку, хотя и знала, конечно, что полив не такая уж чистая, легкая работа.

Все поливщики уже приготовились к встрече воды. Как только она наполнит распределительный канал и из него пойдет в картовые оросители, начнется полив. Поливщики разбрелись попарно: так работать удобнее, и каждая пара заняла свою карту. Варвара Садовникова вместе с Настасьей Фокиной стали в первую пару, Ольга с звеньевой Шурой Воронковой — во вторую.

Вот, наконец, и вода! Она шла по травянистому каналу с тихим шелестом, чуть мутноватая, но такая яркая и живая, что все окружающее по сравнению с нею стало выглядеть еще бесцветнее, еще мертвенней.

— Ты бы, Оля, для начала посмотрела на нашу работу, — сказала Варвара. — А то по книжкам-то одно, а на деле может и не получиться как должно.

Не надо было долго наблюдать за Варварой, чтобы убедиться, что знает она несложную и в то же время очень трудную работу поливальщика получше самой Ольги. Движения Варвары были неторопливы, медлительны, но всегда определенны, точно рассчитаны. А расчетливость, умение быстро оценивать обстановку, которая ежеминутно меняется на участке, и принимать скорое и правильное решение — первейшее качество поливальщика. Этому Ольгу учили в техникуме, в этом она убедилась сама во время летней практики, когда работала на поливе.

Под стать Варваре работала и Настасья. Варвара шла по участку смело и широко, делая главное — направляя воду по нужному пути; Настасья доделывала остальное: следила за кромками поливной борозды, если надо, подсыпала их; смотрела, где надо придержать воду, а где ускорить ее движение. Может быть, и наибольший эффект в работе давала именно вот эта хорошая слаженность: каждый делал свое и в то же время общее дело.

Варвара с Настасьей были старыми, опытными поливальщиками. Но таких в бригаде было немного — большинство, как и Шура Воронкова, работали на поливе по первому или второму году. Поэтому кроме первой, «показательной» пары остальные были разбиты так, чтобы каждый молодой поливальщик имел по возможности своим напарником более опытного.

Ольга с Шурой, курносой, с озорными карими глазами девушкой, прошли краем оросителя на свой участок.

Вода в оросителе шла уже почти наравне с бортами.

Ольга предупредительно подняла руку:

— Пускаю! — и открыла поливную борозду.

Стремительным ручьем вода хлынула на участок. Земля впитывала ее жадно, так жадно, что вода пузырилась: воздух не успевал уступать ей дорогу в порах земли. Края поливной борозды все больше и шире темнели. Разлившись на всю ширину полосы, вода замедлила свое движение, будто споткнулась. Иссохшая земля целиком поглотила первую волну, не пропустив и на два шага. Лишь идущие следом и подпираемые друг другом накаты начали прямое, непрерывное продвижение по участку.

— Пошла! — полушепотом проговорила Шура, словно боялась спугнуть или нарушить это несколько торжественное движение воды по полю. — Пошла!

Вода пробиралась между рядами пшеницы по-прежнему медленно, как бы ощупью, но шла теперь уже сплошным настилом. Пшеница вздрогнула, точно удивилась нежданной радости, и благодарно закланялась.

Прогнав до конца воду на первых полосах, открыли новые. Напор воды из канала нарастал, и шла она по участку все смелее и гуще.

Ольга мельком оглянулась вокруг. Все поле блестело большими и малыми озерами… Нет, не зря она оделась по-праздничному!..

— Как там у вас? — крикнула со своего участка Варвара, и в голосе ее звучала радость. Может, и крикнула она только для того, чтобы как-то излить эту радость.

— Хорошо, тетя Варя! — таким же радостным, срывающимся от волнения голосом ответила Шура. — Идет!

— А у вас? — кричал кто-то на соседнем участке.

И высокий счастливый голос отвечал:

— Хорошо!

Шура засучила повыше рукава кофточки. Работала она горячо, старательно, но неумело. Вот в одном месте полосы осталась небольшая посушка. Видимо, там возвышение и вода никак не хочет заходить на него, ибо воду, как говорят поливальщики, не обманешь. Шура старается во что бы то ни стало затопить этот малюсенький бугорок, а пока с ним возится, напором воды, который она создала около бугорка, в стороне от него рвет поливной валик, и вода идет совсем не туда, куда хочет поливальщик, а ничего хуже и опаснее этого на поливе нет.