У нас на экране шлемов пошел отчет. Кажется, это были самые долгие 60 секунд в моей жизни, все нервничали, ждали подлянки, чертыхались.

[0!] — возвестил таймер.

— Начинаем прыжок! — констатировал динамик.

Над нами лепестками стал раскрываться потолок, обнажая за собой голубые небеса. В едва открывшуюся щель влетел десяток металлических птиц или нетопырей, которые принялись обстреливать наш транспорт. Сам транспорт стал задирать нос, занимая горизонтальное положение.

В ангаре активировалась система обороны, автоматические турели в считанные секунды уничтожили противника. В обзорный экран мы наблюдали как по кругу проема выхода начинала завиваться оранжевая светящаяся энергия, закручивалась против часовой стрелки и постепенно ширилась к центру. Голубое небо при этом чернело, на нем проклюнулись звезды и постепенно становились все больше и плотнее.

— Пуск! — заорал коммутатор.

— Поехали, — суеверно пробормотал бас.

Звезды начали вытягиваться в нашу сторону, а экран словно бы покрылся изморозью. Рывок! Нас вдавило в кресла, 20g, не меньше, даже компенсаторы брони с трудом справлялись. А затем последовал взрыв…

Все-таки достали! Звезды обратно втянулись в точки. По экрану пошла сетка трещин и я понял, что они не нарисованные, капсула разваливалась на часки. Очередным взрывом кувыркающуюся кабину отправило в свободный полет. Осколки капсулы, кресел и мои спутники как-то неестественно медленно разлетались в стороны, расступались, обнажая за собой странный нереальный космос с кристаллическими звездами. Сквозь трещины в кабине, так же медленно, как и все остальное, вылетают пять светящихся серебряных шаров, и, словно намагниченные, начинают сближаться с плывущими в космосе людьми и с моим оператором, по одной штуке на каждого. Сближаясь, шары, один за одним, вспыхивают и исчезают. На приближающейся ко мне сфере виден знак, неразборчивый, словно петля выходящая из точки в входящая в нее же обратно. Шар, как и остальные до него, вспыхивает и исчезает.

После этого по всей «медовой» сценке пошли волны пространственных искажений, сопровождающиеся всполохами синего рельефного свечения, и, один за другим, большая часть осколков капсулы, кабина, и мои спутники исчезли.

Мой носитель успел повернуть голову назад, увидев, как от к нас к планете возвращается оранжевый змеящийся луч, как врезается в нее и так по ее поверхности расходится видимая даже из космоса тонкая полоска взрывной волны. Сначала оранжевая, потом фиолетовая, а потом пространство обнажается, и я вижу пред собой ничто…

Проснувшись, я первым делом обследовал стену: она оказалась там же где и вчера, на своем обычном месте и ничем особым не выделялась. Я попробовал простучать её на предмет внутренних полостей, но никакой разницы в звуке по сравнению со звуком от соседних стен не обнаружил. Так же я попытался восстановить порядок, в котором загорались и соединялись красные точки, да куда там — после третьей уже сбился! Быть может, я бы продолжил эксперименты и дальше, но уж больно кушать хотелось.

Кое-что казалось странным во вчерашнем сне, например, стиль тоннеля и оформляющих его элементов. Он был техногенным, но я никогда ранее не видел именно такого: форма листов, покрывающих пол, клёпки, ступени, лестницы, перила, трубы, обмотка, эмблема в центре гигантской платформы — все это имело незнакомые формы и непривычный стиль. И это казалось мне странным. До этого момента я считал, что воображение, в том числе проявляющееся во сне, не может нарисовать то, что не являлось когда-либо элементом моей предметной деятельности наяву. То есть, я не мог вообразить ничего такого, с чем ранее не сталкивался в ходе предметной деятельности. Получается либо это утверждение было ошибочным, либо сон был не моим…

Вторая часть сновидения была еще удивительнее, хотя помнил я её не полностью, помнил, лишь то, что там фигурировало Токио, высокотехнологичные доспеха, какая-то секретная база ангелов, нападение на неё и катастрофа, которая, вроде как, уничтожила Землю…

Я облачился в свои обновки и взял короб. Накидка из рогоза на голое тело, м-мм… лучше может быть только юбка из рогоза на голую задницу! Умывшись и напившись у истока ручья, я занялся собирательством. Часа три я лазил в поисках ягод, яблок и орехов. Часть сразу съедал, а часть откладывал в короб. После того, как заморил червячка, я вернулся к пещере и складировал запасы. Грибы и ягоды оставил сушиться на воздухе, яблоки и орехи занес в пещеру.

Собственно, весь оставшийся день, так или иначе, я провел, курсируя между лесом, ручьем и логовом, стаскивая к нему всё, что мог найти полезного. Прежде всего я запасал дрова, собирая поваленные и трухлявые стволы, валежник, хворост, сухую траву, кору с сосен и бересту с берез. С сосен также собирал хвою и смолу, а с берез — чагу, гриб-трутовик. Также искал всевозможных форм рогулины для треног и вертелов, палки под рукояти ножей и топоров, заготовки под дубины и копья.

Вдоль русла ручья и у истока я собирал гальку, окатыши, валуны, кремний, слюду, обсидиан, сланец — всё, что могло сгодиться в качестве компонентов для изготовления инструментов и оружия. Кремня нашлось много, как обычно бывает возле русел рек, бурого цвета со стеклянным блеском и помятым видом. Из кремня можно высечь искру чем-нибудь стальным. Я попробую бить кремнем по кремню, в детстве получалось, когда кидал один кусок кремния на другой со всей дури. Хотя, там были искры ради искр, а не ради разведения огня, а это две большие разницы. Если кремниевая искра не воспламенит трут, то перейду к плану «Б» — добывать огонь трением, вращая палочку на деревянной подставке лучком или просто ладонями.

По ходу пьесы я, как мог, изучал лес и старался запомнить, что где лежит, кусты с ягодами, полянки с грибницами, смолистые деревья, завалы валежника и поваленных деревьев. Заглянул к своей поляне-входу в этот мир, чтоб убедиться, что там ничего нового не произошло и что я смогу снова ее найти в этом лесу. Попутно нашел несколько звериных троп.

Еще я обнаружил отметку на дереве, километрах в пяти на юге от своего логова, оставленную когтями исполинского животного. Дерево было толстым, а отметка огромной, но я бы сам не заметил ее, поскольку она располагалась слишком высоко. Тут опять вмешался нейро-интерфейс. Он сначала подсветил все дерево красной сеткой, а затем выделил метку и несколько раз помогал выделением.

Метка впечатляла, она продрала крупный ствол, чуть ли не до середины. Нанесший ее зверь должен быть огромен и невероятно силен. О том, что пометку нанес зверь свидетельствовали второстепенные полосы на стволе, словно он еще и чесал об него когти.

Уходить на большие расстояния от своего логова я пока не решался, ведь из ориентиров у меня был только мох на деревьях; заблудиться, конечно, не заблужусь, но поплутать может и придется. Заблудиться здесь вообще было сложно, учитывая ориентиры в виде огромной горы и высокого пика. Достаточно залезть на дерево и посмотреть в какой они стороне.

Я несколько раз посетил огромную низменность, заливаемую по весне водой, где пополнил запасы рогоза, крапивы и ивовых стволов под лыко. Также наломал ивовых прутьев чтоб попробовать сплести пару корзин под хранение продуктов. Еще я решил прибегнуть к топографии, назвав низменность Огромкой, а речку Каменкой. Место своего появления в этом мире назвал Эхитом — так я на заре появления видеоигр произносил непонятное английское слово «exit». Думаю, это место однозначно заслуживало топонима, и я ни в коем разе не собирался забывать дорогу к нему. В душе надеялся, что удастся обнаружить там некий периодически открывающийся портал между моим родным миром и этим. Да мало ли что там еще можно будет обнаружить, гипотетически. Может вещи какие появятся, припасы, техника, или чего получше. Например, голая девушка…

Окончательно вернулся к пещере я уже в сумерках, волоча на себе кипу ивовых прутьев и гору сушняка. Первым делом я взялся за разведение огня. Округлыми булыжниками я выложил очаг диаметром в метр. Заложил в него сухую траву, поверх сложил сушняк, прутья и полешки.