Дикар вспомнил, что его лук лежит в поле: он сам его туда отбросил, когда прыгнул, чтобы подхватить Мэрили. Стрела без лука бесполезна.

– А что вы будете знать, когда Джубал из своего ружья разорвет вас на кусочки? Не шутите с Джубалом, не делайте это. Еще три мертвых американца – да никакой разницы. Джубал их уже много убил.

– Давай! Разорви на нас на кусочки и увидишь, что нам все равно.

Дикар не слышал, что дальше говорил Бенгрин; неслышно, как змея, скользнул он за толстым древесным стволом. Потом распрямился, подпрыгнул к нижней ветви, забрался на нее и лег неподвижно, а вокруг и под ним шелестела листва.

– А это что? – услышал он крик Джубала. – Что там на дереве?

Все внутри Дикара сжалось, ожидая грохота ружья Джубала, ожидая, когда смертоносный свинец пробьет его тело, но он сумел крикнуть, округлив рот, «куууу-хууу» – крик совы.

– Это всего лишь сова, Джубал, – рассмеялся Дэнхолл. – Разве тебе не стыдно бояться совы?

Дикар пополз вдоль ветки, пополз медленно, очень медленно и осторожно, и теперь листва шуршала не громче, чем под ветром.

– Джубал не боится, – услышал он голос черного человека. – Джубал ничего не боится, а вот вам, парни, стоит бояться Джубала. Вы скажете, откуда пришли, прежде чем Джубал досчитает до пяти, или Джубал выстрелит. Начну с тебя, желтоволосый. Хорошо. Один…

Теперь Дикар мог сквозь ветви видеть их: трое Мальчиков с Горы стояли в ряд, подняв руки над головой, коричневые, обнаженные, если не считать маленьких травяных передников; Джубал стоял перед ними, расставив ноги, черный и огромный, его маленькие глаза покраснели, он прижимал приклад ружья к зеленому плечу, целясь прямо в Хэнфилда.

– Два…

Мальчики стояли под концами ветвей, а Джубал в поле, по крайней мере в семи шагах от них. Дикар прополз дальше по качающейся ветке.

– Три…

Дикар почти на самом конце ветки, и она сгибается под его тяжестью. Если Джубал посмотрит вверх, он увидит Дикара, не может не увидеть.

– Четыре…

Дикар подобрал под себя ноги; он видел, как на обратной стороне черной руки, палец которой лежит на маленьком выступе ружья, напряглись жилы. Джубал готов стрелять, Произнеся пять, он выстрелит.

– Нет, – закричал Хэнфилд. – Не стреляй! Не стреляй в меня! Мы из…

Дикар прыгнул; разогнувшаяся ветка добавила силы толчку его мышц, и он пролетел над головами Мальчиков. Он упал прямо на Джубала, свалив его на землю. Грохот оглушил его, но его рука, сжимавшая стрелу, опустилась, поднялась и снова опустилась, он бил извивающуюся, корчащуюся тварь под собой, и рука его стала влажной, а тварь под ним перестала дергаться.

Дикар встал, Мальчики окружили его, они что-то говорили, но он не понимал. Он увидел лицо Хэнфилда, с широко распахнутыми глазами с раскрытым ртом. Он протянул руку и ладонью ударил Хэнфилда по щеке.

– Трус, – услышал он свои слова. – Грязный трус.

И на негнущихся ногах пошел назад к Мэрили, снова склонился к ней.

Мэрили лежала на постели из зеленого мха, ужасно неподвижная и ужасно бледная, за исключением места на боку. Там была алая кровь, которая по краям стала коричневой. Коричневая? Кровь больше не текла из раны. Мэрили перестала терять кровь…

Но Дикар видел, что ее бледные ноздри дрогнули, и облегченно выдохнул. Ее рана затягивается. Вот почему прекратилось кровотечение. Теперь Дикар видел, что рана не тяжелая. В Группе многие бывали ранены тяжелей, но никто не умер.

– Вот твой лук, Дикар, – сказал Бенгрин, наклоняясь к нему. – И ружье Джубала.

Дикар поднял голову.

– Ружье оставь себе, – сказал он, – и отведи мальчиков назад на Гору. Перебирайтесь по вершинам деревьев, чтобы не оставлять следов. Скоро вечер, и у вас хорошие шансы вернуться так, что никто не пойдет за вами.

– Не пойдет за нами! – воскликнул Бенгрин. – А как же ты? Как Мэрили?

– Мэрили нельзя нести по деревьям. – Дикар сел на корточки. – У нее откроются раны, и она умрет от потери крови. Если мы сделаем что-нибудь, чтобы нести ее по земле, оставим столько следов, что они сразу приведут на Гору. Поэтому Мэрили должна оставаться здесь. Я останусь с ней, но обещаю вам: если они придут, нас живыми не застанут. Идите, Мальчики. Чем быстрей начнете, тем лучше ваши шансы. Идите.

Бенгрин покачал головой.

– Нет, Дикар. Мы не уйдем без тебя и Мэрили. Ты прав: если мы понесем ее на Гору, оставим след, поэтому мы должны остаться здесь с тобой. Следовало бы сказать: я должен остаться. Я не имею права говорить за остальных.

– Ты говоришь и от меня, Бенгрин, – сказал Дэнхолл. – Я не вернусь к Группе без тебя и Мэрили.

– Я говорю за себя. – Хэнфилд стоял в лесной тени, ставшей такой густой, что он сам теперь казался тенью. – Дикар! Ты ударил меня по лицу. Ты назвал меня трусом, но ты стоял перед нацеленным в тебя ружьем? Слушал, как считают «Один, два, три, четыре, пять» и знал, что, когда кончат считать, ты умрешь?

– Нет, Хэнфилд.

– Тогда какое право ты имел бить меня по лицу и называть трусом?

– Наверно, я не имел права, Хэнфилд. Наверно, это было несправедливо.

– Ты не имел права, Дикар, но ты был прав, называя меня так. Я был трусом, но я не трус и никогда им не буду. Я смотрел смерти в лицо и не умер и больше никогда не буду бояться умереть. Дикар, разрешишь ли ты мне остаться с тобой, и с Бенгрином, и с Дэнхоллом, и с Мэрили? Я очень хочу этого.

Дикар встал, обнял Хэнфилда за плечи и улыбнулся.

– Ты не трус, – очень тихо сказал он. – Но я не позволю тебе остаться и не позволю остаться Бенгрину и Дэнхоллу. Группа нуждается в вас троих, а здесь вы ничего не можете сделать. Я все еще ваш Босс, Мальчики, и я приказываю вам уходить и делаю это ради блага Группы…

Дикар повернулся, услышав шорох в кустах, и увидел бесформенную фигуру, заслонившую лучи заходящего солнца. Бенгрин и Дэнхолл подняли луки с наложенными на тетиву стрелами.

– Не стреляйте в меня, – произнесла эта фигура; голос у нее высокий, как у Девочки, еще более высокий и звучит страшно устало. – Конечно, мне незачем жить, но я друг и пришла, чтобы помочь вам.

– Не стреляйте, Мальчики, – сказал Дикар и подошел ближе, всматриваясь. Он увидел женщину в сером и бесформенном платье на худом, согбенном теле; кожа на лице туго натянута, рука как птичья лапа, волосы каштановые, как у Мэрили, но тусклые и безжизненные.

– Ты белая, – сказал он. – Ты не одна из них.

Она держала в руке что-то, но Дикар не мог разглядеть, что это такое.

– Да, – рассмеялась женщина, и от звука ее смеха Дикара охватил озноб. – Да. Я не одна из них. Меня зовут Марта Доусон, и я родилась в том доме на холме, и мой отец родился там, и отец моего отца тоже. Но кто я, не имеет значения, а мне лучше не знать, кто вы такие. Должно быть, вы сбежали из одного из их концентрационных лагерей, и я пришла, чтобы предупредить вас: уходите быстрей, пока не пришел патруль сменять этого часового, и не нашел вас.

– Я не могу уходить, – сказал Дикар. – Моя Мэрили слишком тяжело ранена, чтобы уносить ее.

– Твоя кто? – Марта Доусон посмотрела в направлении, которое указал Дикар. – О. Девушка, упавшая с дерева. Я услышала ее крик, посмотрела в окно и увидела, как ты подхватил ее. – Она склонилась к Мэрили. – Ранена тяжело. Должно быть, ударилась о камень, когда падала. Бедняжка.

Женщина опустилась на колени и положила то, что несла, на землю.

– Такая красивая, и волосы такие длинные. Никогда не видела… Да на ней никакой одежды, только эта травяная юбочка. Вы, должно быть, долго прятались в лесах. Да, вижу, что это так. Слишком сытыми выглядите для того, чтобы жить на тех помоях, чем они нас кормят. Твоя жена потеряла много крови. Она твоя жена?

– Моя… – Дикар спохватился. Он помнил, что значит «жена». То же самое, что пара. – Да. Она моя жена.

– Я так и подумал, когда ты назвал ее «моя Мэрили». Ну, не волнуйся о ней. Я видела, как вы сражались с солдатом, и подумала, что кто-нибудь из вас может быть ранен. Поэтому прихватила кое-что. Сейчас я наложу пластырь на рану, чтобы держать края раны вместе, а потом ты сможешь отнести ее в дом, и я ее вылечу.