– Уолтер, вы проводите со мной время, потому что я вам симпатична, – говорит она.

– У тебя странная манера выражаться, но да.

– Почему?

– Я еще не понял. Для этого ведь и приглашают выпить кофе, разве нет? О матери ты мне точно не напоминаешь.

– Почему?

– Я ее не знал. Она умерла, рожая меня и моего брата-близнеца, – он, кстати, тоже умер.

– Я вам сочувствую. – Она наклоняется ближе ко мне. – Вам от этого грустно?

– Не то чтобы. Как я и сказал, я ее не знал, так что ощущаю просто этакое смутное… отсутствие. У меня была замена – мачеха, очень классная, хоть и немного строгая. Она была вдовой, ее для моего папы сконструировал консультант по работе с утратой.

– Ее сконструировали?

– Нет. Это фигура речи. – Теперь я гадаю, не из тех ли она, кто все понимает буквально. Не могу вспомнить, шутила ли Лора хоть раз в моем присутствии. Она всегда такая серьезная.

– Иногда у меня возникают трудности с метафорами, – говорит она. Потом разглаживает юбку. – Мне пора идти. Спасибо за шоколад и кофе. Надеюсь вскоре отплатить вам той же монетой. Я не знаю, симпатичны ли вы мне, но я рада, что вы решили мне симпатизировать и продемонстрировали это, пригласив меня сюда. Всего хорошего.

Она встает и уходит, не оглянувшись. Решительная. Мне это нравится.

Мне не хочется говорить о зверствах, но я должен.

Я откладывал это несколько раз, но не могу от этого сбежать. В этом конфликте участвуют три типа солдат: автоматоны, наемники и отпущенники. Пока что правительственная пехота в город не входила. Автоматоны охраняют границу, а дыры в обороне затыкают отпущенниками. Большинство из бойцов-людей – как раз отпущенники: тюремные заключенные, служащие в импровизированной армии, чтобы заработать свободу. Наемникам платит Жак – некоторые говорят, что из своего кармана, а не из государственной казны.

Отпущенники не так опытны, как наемники, и подчиняются им, но не стоит забывать, что это бандиты, а они не славятся послушанием. Фадахунси, как я выяснил, руководит наемниками и – в силу обстоятельств – военными действиями. Гражданской обороны, по сути, нет, как и военной полиции. Кое-где нашлись растаманы, взявшие на себя миссию по защите своих районов, сочтя это достойной целью, но их очень мало, сотни три или четыре, а оружие у них примитивное, и они чаще всего отказываются принимать другое от правительства, которое считают «зараженным Вавилоном». Не принимают они и пищевые пайки. Время от времени у растаманов случаются краткие кровавые стычки с отпущенниками. Те часто скучают, закидываются наркотиками и ищут развлечений. Муштра не помогает. У них куча свободного времени, и мы, гражданские, научились избегать рыщущих отпущенников.

Процветает охота на «диверсантов», и некоторых из них поутру можно найти висящими на фонарях с плакатами на шеях. Есть и воровство, хотя ворам оно мало что дает, потому что все теперь оплачивается эру, а банки закрыты. Много говорят о систематических изнасилованиях в отдельных районах. Дахун реагирует на эти инциденты моментально, и один боец рассказал мне, что он безжалостен. А еще существует проблема с близнецами.

Близнецы руководят роузуотерской организованной преступностью. За последние несколько недель мы – Жак – натренировали всех их подчиненных. Идет торговля людьми и органами. Не знаю, как их провозят сквозь заслоны, но это происходит. И наркоторговля, разумеется. А еще близнецы заправляют черным и серым рынками.

Люди исчезают постоянно, и никто не может сказать, похищены они инопланетянами, убиты, погибли при бомбардировке или проданы в рабство. Неизвестно, кто нападает на школьные автобусы и зачем им дети, так что посещаемость школ упала. Хорошие новости в том, что ни одного ученика пока что не украли. Насколько нам известно.

Каждый день город патрулирует отряд огнеметчиков. Их работа – сжигать расплодившихся за последнее время падунов. Это двойные организмы, возможно, растительного происхождения, но точно мы не знаем. У них две составляющие: одна имитирует человека, а другая обрызгивает пищеварительной жидкостью всех, кто достаточно любопытен или глуп, чтобы приблизиться. Жители Роузуотера почти никогда не покупаются на их уловки, а вот животные – да; а иногда падуны могут застать тебя врасплох.

Кажется, иногда огнеметчики сжигают и людей, просто для развлечения. Очень многое из того, что я видел, будет преследовать меня вечно.

Когда бы эта война ни закончилась, после нее Роузуотер станет совсем иным.

Взорвался оружейный склад. Зрелище прекрасное и ужасающее. Приходится позволить ему сгореть, потому что пожарная служба не работает. Фейерверки, случайные куски металла, валящиеся с неба в самый неожиданный момент и воняющие разорвавшимися снарядами, и гигантское иссиня-черное облако, уже несколько дней висящее в небе, – как это утомляет.

Подружка одного из солдат рассказала мне, что это была не вражеская ракета или бомба. Она сказала, что один из отпущенников взорвал склад, чтобы прикрыть кражу оружия.

Я ей верю.

В ночь после взрыва склада начинается настоящая бомбардировка, и мы не можем покинуть бункер. Я ворочаюсь на своей койке. Входит Лора и запирает за собой дверь.

– Я не давал тебе ключ, – бестолково говорю я.

– У меня есть все ключи, – отвечает она.

В кулуарах военного времени трахаются постоянно – из-за отчаяния, или потому что ищут хоть какого-то утешения; я и сам пару раз извлекал выгоду из настроений в духе «ибо завтра умрем». Когда Лора сбрасывает одежду, я не удивляюсь. Мы ненасытны, точнее, она ненасытна, не устает и не скучает. После я обнимаю ее, и она не расслабляется, не начинает дышать иначе. Засыпаю я первым. А когда просыпаюсь, она сидит напротив меня в темноте. Бомбардировка прекратилась, и по коридорам бродит зловещая тишина. Мы прокрадываемся в кухню и ищем бесхозные пайки. Лора знает, где лежит мед, и, пусть это и глупо, то, что его нужно высасывать из пакетиков, вызывает у нас дикий смех. Мы ведем себя так, словно накурились конопли, хоть война и подпортила мое чувство юмора.

– Уолтер, – говорит Лора. Я все еще хихикаю.

– Скушай еще медку, – предлагаю я.

– Я – машина.

– В каком смысле? – Мне кажется, что утро еще слишком раннее для философских дискуссий.

– Я робот, Уолтер.

– Я не улавливаю твою метафору, девочка. Это ты про то, что на Жака работаешь? Пашешь целыми днями?

– Я не родилась женщиной, меня такой сконструировали. У меня есть личность, паспорт и автономия, но я не человек в общепринятом смысле слова.

Я наконец-то понимаю, о чем она говорит.

– Дыши, Уолтер. Ты перестал дышать.

Я выдыхаю.

Вот что я вам скажу: однажды – как минимум однажды – в вашей жизни настанет момент, когда вам придется столкнуться с самими собой, с вашим характером, с вашими предрассудками. Я не знаю, что отражается у меня на лице, но разум мой кипит и я воображаю, как центр речи спрашивает у остального мозга: «Что мне сказать, бляха-муха? Дай мне совет, сука».

«Назови ее по имени».

– Лора.

– Я пойму, если ты не захочешь продолжать.

«Не молчи. Купи себе время».

– Ты ведь меня не разыгрываешь?

– Я крайне серьезна.

«Не говори „Ты совсем как живая“. Не говори „А я и не заметил“. Скажи что-нибудь честное, дубина».

– Я никогда раньше не был в такой ситуации.

– А я была.

Ее слова кажутся лишенными эмоций, но даже в тот момент я понимаю, что это не так. Просто поменялся мой взгляд на вещи. На самом деле за этими словами – груз воспоминаний, груз разочарования.

«А если она заглючит и убьет тебя во сне?

А если у нее внутри какая-нибудь штука – источник энергии или химикат, – от которой ты заболеешь раком?

А что скажут твои друзья?

Может ли робот быть личностью?

Скажи что-нибудь, Уолтер, молчание затянулось».

Но слова не приходят, поэтому я обхватываю щеки Лоры и целую ее в губы.