И поди теперь дознайся, сколько бесподобных усадеб, хором, теремов, церквей, изб, крепостей, мельниц и прочего, прочего погибло в таких пожарах. Ведь сотни же тысяч за века, может быть, и миллионы. И там наверняка были творения еще краше тех, о которых нам известно и которые сохранились до наших дней.

Но что именно представляло из себя утраченное — мы теперь уже никогда не узнаем. Печально!

Ибо ничего подобного русскому деревянному зодчеству нет больше нигде на свете.

Академик Игорь Грабарь вообще считал, что «Россия по преимуществу страна зодчих. Чутье пропорций, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобретательность форм — словом, все архитектурные добродетели — встречаются на протяжении русской истории так постоянно и повсеместно, что наводят на мысль о совершенно исключительной архитектурной одаренности русского народа».

Другие народные искусства Грабарь просто знал меньше или не знал вовсе.

Однако изба хоть и главная, но все же лишь часть крестьянского хозяйства. К ней нужен еще скотный двор, если он не составляет с избой одно целое. Нужны сараи для телег, саней, сох, борон и прочего инвентаря, для сена, для дров. Нужно гумно, в котором сушили сжатые зерновые и молотили их, нужен амбар для хранения зерна и мельница или хотя бы ступы для его обмолота, нужен погреб для хранения овощей, нужны бочки для солений, нужна баня, кадки, корыта, телега в хозяйстве, лучше, конечно, не одна, и соха не одна, или плуг, и бороны, мотыги, грабли, лопаты, вилы, косы, серпы — Господи, как много всего было нужно в каждом хозяйстве! А которое стояло на реке — никак не обходилось без лодки, невода, бредня, вершей, мережек. А охотничье — без ружей, рогатин, тенет, капканов, садков, самострелов.

И очень многое из перечисленного большинство хозяев опять же делали для себя сами, во всяком случае, все, владевшие плотницким и столярным мастерством. Если же кто-то по каким-то причинам что-то не умел, не выучился делать ладно да красиво, — скажем, колеса, или бондарить, или долбить и распаривать на огне из цельных огромных бревен лодки, — то в любом крупном селе непременно имелся и такой искусник, и обращались к нему. В другие села и деревни редко-редко когда обращались, самодостаточность была полнейшая, все умели.

Только на что-то уж совсем редкое умельцы встречались пореже; ставить ветряные мельницы, например. Но на округу-то все равно они были.

Ветряные мельницы удивительные сооружения. Их крылья должны все время ловить ветры, которые дуют ведь с разных сторон, то есть мельницы должны легко поворачиваться им навстречу. Крылья приводят в движение размещенные внутри зубчатые деревянные колеса, которые крутят большие круглые каменные жернова, перетирающие зерно в муку. Все это устройство, все эти колеса, валы, как и жернова, очень большие, и сами мельницы очень большие, высотой в два и три десятка метров, но все равно почти все они кажутся необычайно легкими, стройными и тоже удивительно красивыми.

На Руси их существовали десятки типов, как и мельниц водяных, разумеется, с плотинами и водоемами.

И вся обстановка в избах, весь домашний обиход был везде всегда собственноручный и местный. Что-то привозное — крайняя редкость.

Главное в горнице — большая русская печь. На севере, где горниц по две и по три, и печей, стало быть, две или три. Возле печи у задней стены закреплена намертво широкая лавка, на которой спали. Ближе к потолку на стенах — полати, на которых тоже спали. И родительская деревянная кровать у свободной стены. Ближе к окнам — обеденный стол. Сундуки и сундучки, в которых хранились одежда и девичьи наряды и украшения. Посудный шкаф, называвшийся горкой. Скамьи, стулья и табуреты. Близ кровати в потолке металлическое кольцо: через него продевали гибкий шест и на его конце вешали детскую зыбку — потянул ее, отпустил, и она долго, долго раскачивалась на шесте. Перед печкой, в так называемом бабьем куту, то есть на кухне, отгороженной от остальной избы дощатой переборкой или просто занавеской, — кухонный стол, полки с чугунной, глиняной и стеклянной посудой, ведра, лохань, сковородки, противни, ухваты, черпаки и прочее, прочее, без чего ничего не сваришь, не поджаришь, не испечешь.

В переднем углу — божница с иконами и лампадами, убранная расшитыми полотенцами и нарядными цветами из крашеной стружки.

У большинства крестьян редко была какая-то еще мебель — у всех практически одно и то же. И все-таки почти у всех все это было опять же разное, хоть чуточку, но разное и, так же как изба снаружи, непременно нарядное, красивое.

Лавки у стен в легком резном узоре. Ножки у стола фигурные, точеные, он с выдвижными ящиками, и они тоже в затейливой резьбе.

Младенческая зыбка вся сквозная, вся из замысловатых точеных колонок, разноцветно раскрашенных. Бывали зыбки сплошь дощатые и берестяные, но тогда их нарядно расписывали цветами, фигурками птиц и животных.

И посудные шкафы-горки расписывали цветами и фигурами, а то и целыми картинами.

А в городе Городце, что на Волге, есть посудный шкаф, на котором большие картины вырезаны из дерева; они выпуклые, горельефные, раскрашенные, а местами и вызолоченные. Рассказывают эти картины о знаменитых битвах россиян со своими врагами, и в них есть конники, пешие, убитые, деревья, пушки, терема, плачущие по погибшим воинам матери и жены. На углах же этой горки одна над другой вырезаны фигурки древнерусских князей-победителей. Десятки фигурок, и все тоже дивно раскрашены и раззолочены.

Сотворил чудо-шкаф городецкий крестьянин резчик по фамилии Токарев-Казарин.

Зимами во многих горницах устанавливали и разборные ткацкие станы, чаще всего тоже затейливо украшенные резьбой.

И уж буквально в каждой избе были прялки, да не по одной, а по нескольку. Днями, когда на них не работали, цельные прялки-копылы стояли на лавках и скамьях, а разъемные прялки, вернее, их лопатки висели на штырях и на гвоздях на стенах наподобие картин и были лучшим украшением любой избы.

Зимой у нас в великие снега да морозы от крыльца до колодца и до проезжей дороги чуть ли не каждый день приходится прокапывать или протаптывать глубокие тропы-канавы. По ним да в лютый мороз не больно-то погуляешь. Да и не успеет день в декабре или январе высветлиться, как снова наползает сутемень, сумерки, тьма. Так что все предпочитают сидеть дома, в тепле и часа в четыре пополудни уже вынуждены зажигать свет. Лет сто с небольшим назад в деревнях в основном зажигали еще лучины — длинные ровные щепочки. Брали сосновое, еловое или какое другое полешко, парили в горячей печи, потом ножом отщипывали от него во всю длину тонкие щепки. От распаренного отщипывается лучше. Целые пучки заготавливали. Сушили. Вставляли эти лучины по две, по три в светцы — высокие, точеные и разукрашенные подставки с расщелинками наверху или в похожие на них кованые из железа — и зажигали. Внизу у светцов были маленькие долбленые корытца с водой. Лучина сгорала, и ее огненные угольки падали в эту воду и с тихим шипением гасли. На их место тут же вставляли новые лучины. Свет получался довольно яркий.

Пых-пых!.. Пых-пых!..

Женщины и девушки в такие долгие зимние вечера собирались вместе. Соседские придут, а то и дальние подруги и родня. И каждая со своей прялкой.

Чаще всего прялки состояли из двух частей: донца и гребня или лопатки. Донце — это недлинная, но и не очень короткая дощечка со специальной головкой на конце _фигурным возвышением с прямоугольной дырой.

Донце клалось на лавку, девушка или женщина садилась на него, а в дыру головки вставляла или большой частый деревянный гребень на высокой ножке, или лопатку — дощечку, действительно похожую на удлиненную лопатку с прорезями или зубчиками поверху. На них, на гребне или лопатке укреплялся большой ком мягчайшей золотистой кудели — по-особому обработанных стеблей льна.

Были прялки и несоставные, вытесанные целиком из кривых деревьев, из их комлей, назывались копылы.