Частушками эти коротенькие стреляющие песенки назвал в 1889 году Глеб Иванович Успенский в статье, в которой первым попытался определить, что же это за новое диво родилось в нашем народе.

Название, как видите, точнейшее, хотя до того так называлась ставная мелкоячеистая сеть для мелкой рыбы. Они, взаправду, ведь частые, под стать убыстрявшейся жизни.

Причем Успенский констатировал уже очень широкое их распространение. А двадцатью годами раньше их не было. Развитие почти фантастическое. Повсеместно, во всех деревнях, селах, рабочих поселках, предместьях и слободах их запели, и в основном ведь везде собственного сочинения, на собственные темы. Да, были определенные образцы, принципы построений, были общие излюбленные темы, но ведь их тоже родили, сочинили в каких-то деревнях или слободах совсем не Богом избранные особые таланты, а самые что ни на есть обыкновенные девки и парни, бабы и мужики на гуляньях и гужеваньях. Местные же, злободневные частушки рождались ежедневно, и невозможно даже вообразить, сколько же их было всего-то, какие великие миллионы — конечно же миллионы!! — и сколько среди них попадалось вот таких:

Или:

Или:

Ведь записаны-то из великих миллионов редчайшие, случайные единицы, ибо никому долгое время даже в голову не приходило их записывать, однако и среди них, конечно же, было полным-полно таких же потрясающих, а то и просто гениальных. А это значит, что и поэтическим даром Господь одарил в России не только отдельных избранных, но весь народ, ибо наши частушки воистину такое же общенародное творчество, как деревянное зодчество, как иконопись, как шитье и резьба, и подлинных талантов и в этом бессчетное множество.

Все больше становилось школ. Быстро развивалась печать, книги становились дешевле и доступнее, выпускалось множество газет и журналов. Появилась литография, позволявшая выпускать цветные картинки лучшего качества и любыми тиражами. Издавались специальные дешевые книги для народа, начало которым положил еще Некрасов, выпускавший так называемые «красные», копеечные книжки. По-прежнему гигантскими тиражами печатались лубочные картинки и лубочные книжки с множеством картинок. И в них, как и в нелубочных изданиях, были теперь в основном уже произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Никитина и других крупнейших писателей, и прежде всего, разумеется, произведения о самом народе и для народа. И репродукции с картин виднейших художников издавались большей частью такие же.

То есть господская культура, господские искусства к концу девятнадцатого века делали уже все что могли для сближения с народом.

Ну а он?

Любопытнейшее свидетельство оставил крупнейший русский книгоиздатель, в том числе и издатель лубочной продукции, Иван Дмитриевич Сытин:

«Знаменитый художник Виктор Михайлович Васнецов дал для Никольского рынка картину «Страшный суд» (с Лубянки основной оптовый рынок лубочной продукции переместился в то время на Никольскую улицу Москвы, по соседству с бывшим Печатным двором), но не только не затмил прежнюю, старую картину, написанную на ту же тему неведомым художником, но даже не повлиял на ее сбыт.

Старая картина нравилась больше новой… Хотя… рядом с неведомым наивным рисовальщиком прошлых столетий, изобразившим «Страшный суд», Васнецов кажется настоящим исполином. Но вот деревня прошла мимо исполина и почему-то тянулась к старому, привычному.

Наша фирма делала эти опыты неоднократно и привлекала к лубочной работе самых прославленных, самых талантливых художников. Но результаты почти всегда были одни и те же.

Очевидно, есть в народном вкусе своя устойчивость, которая слагалась веками и от которой народ отказывается нелегко».

И с произведениями Пушкина, Гоголя и других великих, особенно с прозой и особенно с сочинениями менее талантливых, нарочито подставившихся под народные, происходило нечто весьма любопытное. Читать-то их читали. Тиражи Пушкина и Гоголя у того же Сытина были стотысячные, тоже, естественно, дешевые, но отличного качества, и расходились прекрасно. Однако в устную литературу — разносимую устно — ни одно их прозаическое произведение так и не попало. А эта литература, как вы видели, была по-прежнему главной, основной у народа, и все, что всерьез ложилось ему на душу, что он действительно принимал и признавал, — все это непременно всегда попадало в устную литературу. Пусть переиначенное, переделанное — но непременно. А тут — ничего! То есть картина практически та же самая, что с васнецовским «Страшным судом».

А вот песни попали, причем очень многие. «Среди долины ровныя», «Не шей ты мне, матушка», «Из-за острова на стрежень», «Не брани меня, родная», «То не ветер ветку клонит», «Однозвучно звенит колокольчик» «Ой, полна, полна коробушка», «Степь да степь кругом» «Что стоишь качаясь»… Они ведь все тоже авторские, все с печатных страниц и с лубочных листов. И можно назвать еще десятки столь же популярных и любимых и по сей день песен того же происхождения.

Почему же их-то народ брал? А если быть совсем точным, то только их ведь и брал.

А давайте вглядимся, вникнем в эти песни. «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» написана, как уже говорилось, Николаем Григорьевичем Цыгановым — сыном крепостного крестьянина, талантливейшим самородком, который стал бродячим актером, — в старину наверняка бы был скоморохом, — собирал народные песни, особенно волжские разбойничьи, был за талант взят в Малый театр, прекрасно пел и играл на гитаре и зачастую сочинял свои песни прямо с гитарой в руках — импровизировал. И если кто-нибудь из друзей не записывал их тут же, они нередко бесследно исчезали — сам Николай Григорьевич записывал лишь немногие.

«Не брани меня, родная» — автор Алексей Ермилович Разоренов. Крестьянский сын села Малое Коломенского уезда Московской губернии. Поэт-самоучка. Бродяжничал, служил в театре статистом, был лакеем, разносчиком мелких товаров, приказчиком, в конечном счете, обзавелся в Москве овощной лавкой, которую превратил в своеобразный клуб, где собирались московские поэты-самоучки. Перед кончиной, недовольный своими творениями, которые между тем вовсю распевались, сжег все рукописи.

«Что стоишь, качаясь», «Степь да степь кругом», переделанная из народной «Степи моздокской» — это Иван Захарович Суриков. Он из деревни Новоселово Углицкого уезда Ярославской губернии, и первые годы, как известно, подписывал свои стихотворения почти так же, как Голышев, — «крестьянин И. З. Суриков», он же не был крепостным. Работал в типографии, торговал, жил перепиской бумаг. Создал знаменитый Суриковский литературно-музыкальный кружок, объединявший, как и разореновский, поэтов из народа. А всего прожил тридцать девять лет.

Самый любимый песенник своего времени. Двадцать три его стихотворения положены на музыку только крупнейшими профессиональными композиторами, а безвестных народных музыкальных сочинителей песен на его слова было в несколько раз больше.