Да много, очень много сделано за те годы воистину бесценного и на века.

Кто-то и сейчас уже недоуменно-возмущенно таращит глаза — как же, мол, так: полнейший диктат, ни шага, ни полшага в сторону — и столько творений, и столько по-настоящему великих творцов.

Ведь получается, что будто бы был некий свой, особый расцвет особой что ли культуры?

Да, несомненно. При всех издержках, но был. Был!

Потому что навязывала-то партия мастерам культуры, пусть однобоко и слишком жестоко, идеи только самые светлые и высокие — социалистические, которые лишь и должны нести людям настоящие художественные произведения. Требовала и ждала от них только таких произведений. Ну а когда высочайшие идеи сплавляются с высочайшим мастерством воедино — и получается выдающееся и неповторимое. Если, конечно, творец сам искренне исповедует и служит таким идеям.

Огромное значение имело и то, что никогда еще ни одно государство в мире не вкладывало в культуру столько средств, сколько вкладывали большевики. Материально хорошо обеспечивались не только отдельные ярчайшие звезды, хотя было и это, а буквально вся культура, включая полное материальное обеспечение всех театров, издательств, кинематографа, художественных вузов, творческих союзов и фондов, дворцов и домов культуры, библиотек, музеев, достойнейших гонораров для литераторов, художников, исполнителей. Для всех!

И наконец, самое показательное: да, идейно партия направляла и вела, но вела-то, в принципе, в народную же сторону, в социалистическую, но в народную, а в художественном плане практически вела не она, а сами творцы-исполины: Горький, Шолохов, Шостакович, Твардовский, Обухова, Черкасов, Лемешев, Петров-Водкин, Мухина и им подобные. Это они, только они двигали художественную литературу и искусства в ту же сторону. То есть туда же, куда и прежде, до революции.

Партия, по существу, всего лишь фиксировала директивно уже достигнутое.

Именно поэтому-то в шестидесятые-семидесятые годы народно-национальные начала снова стали основными и ведущими в нашей профессиональной культуре. И хотя прямые наследники послереволюционных борцов за всеобщую интернационализацию опять с помощью ЦК КПСС пытались запрещать, душить и изводить все это, но страна и люди были уже не те, расстрелов и лагерей уже не боялись, и за подлинно народное и национальное теперь уже в открытую бились журналы «Молодая гвардия», «Москва» и особенно «Наш современник». И целые творческие союзы бились, и объединения, и отдельные писатели, художники, режиссеры и музыканты. Один Владимир Солоухин сколько сделал! А стихи и проза Александра Яшина. А Федор Абрамов. А Владимир Чивилихин с его романом-эссе «Память». А астафьевские «Пастух и пастушка» и «Последний поклон». Беловские «Плотницкие рассказы» и «Привычное дело». Распутинские «Живи и помни» и «Прощание с Матёрой». Проза Бондарева, Алексеева, Носова, Шукшина и Екимова. Стихи Рубцова. Это же все не только эпохальное буквально во всех отношениях — это ведь целиком и действительно общенародная литература.

И живопись стала в шестидесятые-семидесятые годы такой же воистину общенародной: Кугач, Коржев, Стожаров, Попков, Глазунов, Сидоров, Юкин, Бритов.

А в музыку пришел исполин Свиридов, именем которого в будущем наверняка будут называть все наше время, как есть времена пушкинские, есенинские, кустодиевские. Ибо мы ведь действительно услышали голос нашей, конкретно советской эпохи у него, у Георгия Васильевича Свиридова. И он звучит ежедневно не только с экранов телевизоров, он ведь постоянно и навсегда в каждом из нас. И голос пушкинских времен, а по существу-то голос самой пушкинской души, всю ее необъятно-бездонно-пронзительную глубину и красоту воссоздал именно он — Свиридов. И наконец, никто и никогда до него, до Георгия Васильевича, не слышал голоса нашей земли, самой русской земли. Отдельные-то ноты звучали и звучат в песнях, в музыкальных сочинениях. А он услышал ее всю целиком, и теперь и мы слышим ее в «Деревянной Руси» — и это нечто сверхъестественное, это как необъяснимо-непостижимое чудо — слушать бесподобный, ошеломляюще прекрасный голос самой своей земли. Ее можно слушать миллионы и миллионы раз, и всякий раз услышишь в ней что-то новое, чего дотоле еще не знал. Слушайте, слушайте «Деревянную Русь» бесконечно — откровения и озарения будут бесконечные!

Кто-то наверняка опять недоумевает или возмущается: слишком, мол, однобоко все трактуется. Ведь кроме вышеназванных были же и другие выдающиеся творцы.

Да, несомненно, Анна Ахматова и Борис Пастернак — большие поэты. И Игорь Северянин и Андрей Вознесенский. И прозаики были крупные, и живописцы, и композиторы, и режиссеры, и певцы вроде Высоцкого, которые, однако, никогда не были и не будут общенародными, хотя до известной степени некоторые из них в чем-то, конечно, тоже национальны. Потому что творили эти люди в основном или для самого искусства, или для каких-то узких групп и слоев общества, кои сами себя называют эстетически просвещенными и развитыми. Какие знакомые термины-то! Они же разглагольствуют обычно и о том, что основная масса, то бишь народ, якобы просто еще не дорос до понимания таких художественных высот и ему еще предстоит учиться и учиться. Вранье все это! До Пушкина-то он дорос. До Некрасова дорос. И до Есенина с Твардовским. И до Кустодиева. И до Свиридова. До Белова с Распутиным. И вкусы у него, как вы видели на протяжении всей нашей истории по его собственному творчеству, нисколько не ниже, чем у этих «просвещенных», — они просто совсем иные.

Поэтому мы и не касаемся, не анализируем здесь многих, столь ныне некоторыми почитаемых, — уж больно далеки от народа, не о чем говорить.

Однако кинематограф-то стал общенародным без каких-либо национальных особенностей. Не успел народиться, сформироваться — и стал.

Действительно ведь любимейшее и популярнейшее было искусство. Все видели хрониками, как огромными колоннами с сияющими лицами и с лозунгами над головами люди шли в городах смотреть «Чапаева». Какие бывали бесконечные очереди за билетами в кинотеатры в любом городе и в Москве в знаменитые «Художественный» и «Ударник». И в деревнях что творилось, когда приезжала еще в конном фургоне кинопередвижка, и на стену заброшенной церкви или прямо меж березами на площади натягивали большущее белое, местами посекшееся полотнище и ждали сумерек. Каким бы великим ни было село или селение, не говоря уж о деревнях, в избах оставались лишь не способные двигаться больные да старики. Все остальные там — перед экраном, у которого долгое время и звука-то не было. Даже все деревенские собаки почему-то рассаживались там вокруг людей и тоже затихали.

Секрет фантастической всемирной популярности кинематографа в самой природе этого совершенно нового искусства, в его полнейшей приближенности к реальной жизни, в почти иллюзорном ее воссоздании, как бы включении в нее самого зрителя.

А у нас в нем ведь воплощались еще и действительно благороднейшие, светлейшие идеи человечества, идеи социализма, и именно они-то плюс, разумеется, художественные совершенства и превратили советский кинематограф в поистине великий. И столь любимый народом. Потому-то и лучший фильм всех времен и народов эйзенштейновский Броненосец «Потемкин». А потом были могучие кинопоэмы Александра Довженко, героика Сергея Герасимова, облагораживающие, счастливые комедии Георгия Александрова и Ивана Пырьева, глубокий психологизм Михаила Ромма, великие эпопеи Сергея Бондарчука, пронзительная правда жизни и характеров Василия Шукшина. Можно еще перечислять и перечислять воистину огромное, важное и нужное народу, что делал на протяжении многих лет наш кинематограф.

В заключение — о дне сегодняшнем.

Не было времен страшнее для России, чем нынешние. И не только потому, что не стало величайшей страны, что сменилось общественно-политическое устройство общества, что разрушена до основания экономика и подавляющее большинство народа стало нищим и совершенно бесправным, что низвергнуты элементарнейшие морально-нравственные устои и нормы, разрушена армия, наука, просвещение, культура.