Ханна перекатывает металлические шарики языком во рту, разглядывая Фрэнка, и усмехается.

– А это мне нравится, – тянет она, – любопытно.

Фрэнк скорее стареющий, чем в расцвете сил. Волосы с проседью, грузность тела, да и заторможенность мысли, судя по его иногда полностью отсутствующему взгляду. Не слишком привлекательный, но и не отвратительный.

У Ханны были мужчины и похуже, если говорить откровенно.

Любопытным происходящее делает как раз то, что Фрэнк всегда избегал подобного рода отношений с подчинёнными девочками.

То ли потому что у него хватало на это ума, то ли из-за погибшей жены.

А запретный плод сладок. Так что воображать горячий секс с хозяином – просто особенность подобной работы, излюбленная тема в дымных и сладких разговорах шлюх в перерывах между членами.

Ханна на мгновение отвлекается, представляя, как будет в подробностях описывать всё подружкам.

Ей же обзавидуются, право слово!

Смущает лишь то, что он практически её вырастил, хотя она не была ребёнком, когда попала сюда.

Но было это давненько, воды много утекло.

Ханна вздыхает, выбираясь из-под одеяла.

– Какую форму принять, хозяин?

Она много лет не ступала за порог «Магнолии» из-за сделки с Фрэнком.

Он сказал, что среди людей такой как она быть слишком опасно, и объяснил как-то вроде: «я буду тебя использовать, да, но ведь подобным ты бы занимался и без меня, а я хотя бы никогда не причиню тебе зла».

Честно, прозрачно, разумно.

И вот, всё как он обещал: она цела и ни о чём не жалеет.

Или?..

Ханна принимает облик одной певички, которая уже давно умерла, но гастроли её Френк помнит по сей день. Не странный выбор для старика, хоть и неожиданный. Потому что, ну откуда Ханна вообще могла знать, какие ему там песни нравились сто лет назад. И всё же, хорошо, что не пришлось принимать облик его покойной жены. Плохие шутки – они всегда плохими шутками, но после истории с Жаном у Ханны скоро травма будет, серьёзно.

Так что никаких жён, любовниц, сводных сестёр… Вот Клеопатру там – пожалуйста. Женщину-министра, девчонку с рекламы, звезду дикого запада – ещё лучше.

– У, надеюсь, ты хоть был в душе сегодня и не хочешь, чтобы я тебя облизывала после того, как ты весь истёк потом из-за своих нервяков.

– Все они из-за тебя, так что слижешь всё, что скажу.

– Прикольно, но не будь слишком грубым какашечкой, а то у меня упадёт.

Он освобождается от части одежды, тянет её на себя, заглядывая в глаза, рассматривая каждый сантиметр её лица, и позволяет себя поцеловать.

Ханна набрасывается на него с видом исследователя-естествоиспытателя. Он запускает грубые пальцы в мягкие локоны её волос, чуть оттягивает вниз, собирает все пряди в хвост и со всей дури ударяет Ханну затылком о стену так, что у неё темнеет в глазах.

***

Бросает Ханну на кровать, нежно касается возбуждённых сосков, припадает к шее. Конечно, терпит любой комментарий своих действий с её стороны. А она делает вывод, что Фрэнк просто джентльмен в постели.

– Ну я, – выдыхает, вздрагивая под его руками и не только руками, к слову, – едва ли не трепещу… Для твоего почтенного возраста очень даже… аах… ничего!

На мгновение сверху ей видится Алекс, он ласково и властно сжимает пальцы на её горле, пока лишь слегка перекрывая доступ к воздуху.

Ханна смеётся своей же глупой фантазии, и не боится, что это покажется неуместным во время секса с боссом, ведь – ну да – это же она.

Как-то от пола тянет холодом и пахнет дымом, странно. Но обо всём можно забыть, отдавшись теплу чужого тела.

В какой-то момент Фрэнк сбавляет темп – ну, это ничего. Можно понежиться под ним и представить, как классно будет на вечеринке Жана. Боже, звучит так, будто создано для неё.

– Очешуеть.

– И как ты узнала? – вдруг раздаётся в ответ потусторонний голос, а сквозь тьму, заволакивающую глаза, видно два поблескивающих зелёных глаза.

Ханна понимает, что это котельная по тусклому освещению, блёклым языкам огня под закопчённым красным стеклом. Углям, разбросанным по полу, печам и, ну, какому-то чёрному мужику.

– О как, – облизывает она губы, – чумазый котельщик. Явно.

Сама она лежит на широкой полке рядом с другим хламом, как какая-то уже никому не нужная вещь. Тело не слушается, скованное невидимыми путами. Ханна сладко зевает как кошка.

– Как я сюда попала, молодой человек?

Он отвечает не сразу. Вообще, странный малый. В шрамах, чернокожий, худощавый. С длинными торчащими во все стороны волосами, дикими изумрудными глазами, красивыми до невозможности, и грубыми, резкими чертами лица.

Ханна не сразу замечает, что его руки и ноги в оковах, цепь натянута, иначе он подошёл бы ещё ближе.

– И вот ты какой? Тот, которым пугают маленьких шлюх? – говорит, а сама зажмуривается, будто от удара, чувствуя от него некое полотно силы – в дырах правда, изъеденное жирными молями-Фрэнками.

– Должно быть, так, – отвечает он хриплым, будоражащим голосом человека (не человека), которому давно не доводилось вести беседу.

Удивительно, сколько существует вещей, которые мы делаем только потому что есть для кого. И как легко они отпадают, словно старая шкурка, когда живое существо остаётся в полном одиночестве.

– Я Равен.

Ханна с трудом кивает, пытаясь приподняться.

– Все мужские имена на «Р» или хотя бы с ней, такие сексуальные. Ну, кроме, разве что, какого-нибудь Роджера там, Рудольфа, Ральфа, Родригеса, хотя… Нет, знаешь, Родригес даже ничего. Беру свои слова обратно. Родригес – это прям классное имя! Был у меня один…

Равен расхаживает по узкой, вытоптанной в полу тропки туда-сюда, звеня цепями, запрокинув голову, просто слушая её.

– Фрэнк оставил тебя здесь без сознания. Ты бредила, не знаю, каким-то Алексом. Прошло больше двух дней.

– Да нет… – она пытается слезть с полки, но всё тело словно деревянное, остаётся лишь хмуриться и плеваться. – Ты не понимаешь, у меня ж свадьба должна была быть.

– С Алексом?

– Что, нет, его я видела-то один раз, тоже мне, жених… Просто… Что ж это происходит? Фрэнк попросил с ним спать, и всё было… Или нет? Вот зараза, представляешь?

– Что?

– Похоже, это свинья мне так и не дала.

Наступает день рождения Ханны – алмаза «Магнолии», которую большинство знают под разными именами и ликами. Всё ради безопасности. И всё же этого, чёрт возьми, оказалось недостаточно.

История колышется от полного порабощения магических тварей, до полного порабощения людей точно так же, как и принятие гомосексуализма или матриархата. И сейчас мир находится на той стадии, когда люди сильнее магии, а твари слишком заняты грызнёй между собой, чтобы что-то менять.

В такие времена почва тёплая и влажная, как лоно девушки, для таких, как Фрэнк, владельцев бесконечных «Магнолий»…

А кроме того, и цирков, развлекательных парков и кланов наёмных убийц.

Наподобие «Гортензии».

Конечно, если твари грызутся между собой, и люди далеко не уходят. У них на то вполне себе тривиальные причины – конкуренция за редеющие кадры.

Так и получается, что «Магнолия» и «Гортензия» не могут существовать мирно, пусть и один цветок – дом утех в Багровом районе, а другой – призрачная организация, штаб которой неизвестно где.

Вот только Френк чаще всего защищается. У него есть безумные идеи, но не до такой степени, чтобы превращать наёмников в шалав, это какая-то уж слишком удивительная ловкость рук.

«Гортензия» же считает, что любая проститутка сможет овладеть искусством стрелять в упор. Если она только не долбилась в глаза.

Печально, но тоже верно.

Теперь сукиным детям потребовалась Ханна. Оно и понятно – Хамелеоны большая редкость.

– Стоило продать тебя им сразу же, как нашёл, меньше было бы проблем, – шепчет он, жуя табак, и тут же сплёвывает.

Френк не знает, что делать, и пока что самым разумным ему показалось лишь запереть Ханну в самом надёжном месте, чтобы её не умыкнули, затерявшись среди развратников.