– Мне снится твой аккуратный рот, твои губы бантиком, твоя сеточка на коже… Твоя грудь. Я пробовал многих, похожих на тебя, но всё не то…

Ханна приподнимает брови.

Агния бы не обрадовалась.

Но она же – лицо разрезает кривая ухмылка, не идущая полным щекам, которые постоянно тянет к полу, – не Агния.

С помощью датчика, прикреплённого к кровати, Ханна настраивает температуру, и по комнате красноватым туманом распространяется тепло. Она лежит на спине, распластавшись на кровати, заняв большую её часть. Жан нависает над ней, красивый, с рельефным торсом и глазами, полными горячего обожания.

– Ты так прекрасна…

Он касается её молочного цвета кожи, забирается пальцами между складочек, всё так же поблескивающими от масла, буквально капает на неё слюной, охваченный чувством нереальности и вседозволенности. Ханна улыбается, прекрасно его понимая, расставив ноги пошире, согнув их в коленях, чтобы дать ему больший обзор. Она замечает, что он всё ещё в тесных джинсах, которые, наверное, ужасно сдавливают Жана-младшего. И закусывает губу, почувствовав собственную пульсацию между бёдрами, где нежную кожу задевает грубая ткань.

– Ты похож на Русалочку, решившую заплатить Урсуле кое-чем другим, вместо голоса, м? – она усмехается, а Жан качает головой.

Вечно так, она не может держать за зубами длинный язык и мешает клиентам сосредоточиться, собственно, на теле, за которое они платят.

Жан не спешит, у них впереди вся ночь. Он склоняется ниже, оставляет на её шее россыпь влажных поцелуев и спускается к груди. Её удовлетворённые вздохи сбивают тяжёлое дыхание.

Мужчины в её постели обращают на неё меньше всего внимания, они всегда слишком сосредоточены на том, за что заплатили – какой там изгиб тела, цвет кожи, текстура волос… И их можно понять. Это воспринимается как персональная, улучшенная во сто крат фантазия, где почти всё дозволено и возможно, и идеальная девушка никогда не откажет, потворствуя любой задумке…

Вели бы они себя так же с «настоящим» идеалом?

Ханна задавала себе этот вопрос не раз, и ответ всегда приходил в голову лишь один:

боже,

конечно,

нет.

Жан всегда будто наказывает себя вначале и обращает внимание только на удовольствие Ханны, игнорируя свои выпирающие потребности.

Он поднимает её ногу на девяносто градусов, принимается выцеловывать ямочку под коленкой, вдавливая в особенно нежную кожу горячий язык так, что Ханна дёргается от странных ощущений и касается Жана рукой пониже живота.

Он спускается поцелуями, оставляя на бёдрах красные отметины и, наконец, ложится на живот, уткнувшись в рыжие кудри между ног Ханны, всё ещё поддерживая одну на весу, правда, уже согнутую в колене.

Дискомфорт из-за этого заставляет острее, как-то по особенному чувствовать его размашистые движения языком.

Ханна стонет, но её перебивает громкий стук в дверь.

Может, какая-нибудь новенькая девочка Френка ошиблась дверью? Бывает.

Её работа – не сбить настрой клиента, поэтому она запускает пальчики в кудри Жана, направляя его, и просвещает его между стонами:

– Ты знаешь… Ходят байки, что этот тёплый красный туман… Выпыхивает… Дракон. По трубам… При всей любви Френка делать из сверхъестественных созданий секс-игрушки, даже мне кажется, что это слишком… Как… Думаешь?

Но он поднимает голову, и между её нежной, пульсирующей кожей и его заалевшими губами растягивается ниточка слюны.

– Кто это стучит?

– Открывайте! – доносится с другой стороны, и Жан меняется в лице.

Дверь распахивается так, словно в этом замешена магия, что вполне может быть в их неспокойном городе… В комнату врывается высокая и стройная женщина, очень красивая, на вкус Ханны. Её волнистые рыжие волосы убраны в замысловатую причёску, а красный пиджак обтягивает большую грудь.

– Я слышала твой голос, Жан! – она кричит будто бы с акцентом, забавным настолько, что Ханна начинает смеяться и всё её громоздкое тело сотрясается от этого смеха.

– А я ещё и рыжая, наверное, напоминаю извержение вулкана! – доносится сквозь смех.

Вошедшая застывает в дверях, наблюдая за всем этим женою Лота, широко распахнув глаза и едва ли не побелев. Ещё бы, увидеть, как полуобнажённый муж нависает над голой девушкой, которая, должно быть, весит двести килограмм, если не больше, и которая даже в такой ситуации не собирается прикрываться, оставляя ноги раздвинутыми.

Чем пользуется Жан, ещё несколько минут пялясь на половые губы Ханны.

– Как ты мог?! – наконец, справляется женщина с шоком. – Как ты мог ходить сюда и изменять мне с этим чудовищем? Я не понимаю, ответь мне! Хватит пялиться на её щель, я тебя умоляю!

Она подходит ближе, Жан поднимается с постели.

– Ты не можешь дать мне того же, что и она, Жизель, – говорит он. – Я просил тебя поправиться!

– Но это бред! – она едва ли не срывается на крик, всё ещё с акцентом, так что Ханна закрывает себе рот ладонью.

– У меня тоже есть потребности. И я терпеть не могу твои торчащие рёбра! Поэтому и вынужден ходить сюда, тратить огромные деньги…

– Так вот, куда они уходят! – заводится Жизель с новой силой. – Бордель! Жирные шлюхи! Теперь я понимаю, Жан, как ошибалась…

Жан униженно смотрит в пол, но тут Ханна вступает в игру, она настраивается на Жизель, хоть в данный момент это и довольно сложно и… оборачивается в высокого темнокожего мужчину, таких ещё называют горой мышц. И у таких как правило очень большие члены.

Жизель вскрикивает и отступает.

– Что это такое?!

– Да, – Жан хмурится, а Ханна качает головой:

– Просто настроилась на тот тип людей, который привлекает твою жену больше всего. И почему-то не вижу сходства с тобой.

Она, или, лучше сказать, он гладит себя ниже пояса, давая Жану понять, что, действительно, различия есть и не маленькие.

– Ну и что! – защищается Жизель. – И что? Я же не хожу в такие места!

– Да, – тянет Жан, – тебе дают бесплатно, и я даже знаю кто.

По её глазам видно, что он прав. Ханна усмехается и снова принимает облик рыжей толстушки.

– Ну-ну, могло быть и хуже, ему вообще могли бы нравиться мужчины, посмотри на него, какой красавчик! И был бы у вас сплошной анал…

Это у Ханны профессиональное. Нельзя работать в бордели двенадцать часов в день и не стать… беспардонной.

И бесподобной.

Жизель, видимо, оскорбившись до глубины души, уходит.

– Спасибо, что сказала, что дело в предпочтениях, а не моей первой любви.

– Да-да, – Ханна закатывает глаза.

Разумеется, она не сказала, потому что так не думает.

Любви вообще не существует.

– У меня ещё пять с половиной часов.

Жан замыкает дверь и снимает с себя джинсы.

Ханна смеётся в ответ на воинственный настрой своего клиента, у которого ещё руки дрожат после встречи с женой.

– Всё будет в порядке, – сжаливается она и потягивается сладко, непривыкшая так долго просто… лежать, – она сама не святая, и уж точно спала с ним больше, чем ты со мной! Всё образуется, иди ко мне, зайчик.

– Если бы я встретил Агнию сейчас, я бы всё бросил ради неё, и пусть надо мной смеются, это моя любовь! Я бы сделал вот это…

Ханна одаривает его предвкушающей улыбкой и хрюкает, когда Жан набрасывается на неё, зарывается лицом в грудь, слегка сжимает шею и резко входит, вырывая из Хамелеона крик. Он двигается быстро, будто мстя неверной жене, с которой, вроде, не собирается теперь расставаться, но пар-то выпустить надо… Ханна стонет под ним, всё её тело трясётся, и, конечно, язык тоже вытрясается из-за зубов:

– Ух, ты словно повелитель горы!

Жан, милый, мягкий Жан, затыка́ет её поцелуем, проходится языком по зубам, гладит её нёбо, добирается едва ли не до горла, продолжая вбиваться в неё…

В какой-то момент она едва ли не задыхается, Жан кончает глубоко в неё, и сразу же заставляет её встать на колени, склоняется на ней, тяжело дыша и выцеловывает мокрую, от чистого, солёного пота спину, мнёт свисающие до простыни груди, трётся о бедро снова поднимающимся членом, шепчет: