Илита не чувствовала, как ее поднимали на борт подводной лодки, как старшина, пожилой человек с большими сивыми усами, вливал ей в рот обжигающий спирт, как растирали ей руки и ноги. Жизнь возвращалась в тело Илиты медленно, как бы нехотя…
Очнулась она только через три часа, уже утром. Около ее койки на табурете сидел старшина. У него было усталое, заботливое лицо, действительно чем-то похожее на лицо старого Крима.
— Где я? — словно сквозь сон, спросила Илита. Но ответа не услышала — волна забытья снова подхватила ее и понесла, понесла…
В ОСАЖДЕННОМ ГОРОДЕ
Пребывание в ледяной воде не прошло для Илиты бесследно: она заболела, и ей пришлось почти месяц пролежать в одном из севастопольских госпиталей с тяжелым, двусторонним воспалением легких. Собственно, первые дни в госпитале она была в забытьи. Бредила. В бредовых видениях она снова воевала: держала штурвал погибшей «Ласточки», шла на выручку Ефименко, сидела лицом к лицу с майором Джапаридзе, объясняя командиру историю с елочкой…
Война и то ощущение вечной опасности и тревоги, которые она постоянно испытывала, окрасили и прошлое Илиты. Когда в бреду она видела альпийские луга, белопенный стремительный Терек, пляску лихих джигитов под гармошку, ее не покидало чувство шаткости мира и спокойствия: каким-то краем души она помнила, что идет война, что тихая жизнь Фарна обманчива, что ее уже нет…
Но наконец Илита выздоровела. Весна была в разгаре, когда Даурова попрощалась с товарищами по госпиталю. Со многими она успела подружиться: с врачами, сестрами. Надев свою старую гимнастерку, Илита покинула больничную палату.
Госпиталь был укрыт от налетов вражеской авиации и артобстрела в глубине пещер, бывших каменоломен, — именно сюда и доставили Илиту моряки с подводной лодки, после того как подобрали ее на траверзе Севастополя.
День был по-весеннему теплый и приветливый; густой до синевы воздух стоял над морем, над крымской землей. Илита остановилась у входа в госпиталь — вход забаррикадировали толстыми бетонными плитами — и с жадностью глядела вокруг. В этот час в Севастополе было странно тихо, словно война кончилась и пушки и пулеметы замолкли навсегда. Тем печальнее выглядели пустынные, чуть дымящиеся руины города. Тем больше страшило гнетущее безлюдье. Но вот тишину прорезал визг снаряда: и-иу-уу-гах! И тут же застрочили пулеметы — торопливо, захлебываясь, перебивая друг друга.
Мира нет, спокойствия нет, идет война!
В госпитале каждую неделю проводились политлетучки. Было известно, что Гитлер, взбешенный стойкостью и мужеством защитников города, бросает на Севастополь всё новые и новые дивизии. Враг готовится к последнему штурму, он ставит на карту всё…
Шагая из госпиталя, расположенного на окраине, в центр города, Илита снова и снова вспоминала гибель старшего лейтенанта Ефименко, свою «Ласточку», покоящуюся теперь на дне Черного моря. А ведь как раз в ту злосчастную ночь она думала, что Ефименко очень везучий…
Что ж, война есть война…
Илита думала о том, как сложится теперь ее судьба. По слухам, эскадрилью майора Джапаридзе перебросили в тыл, не то в Махачкалу, не то в Баку. Как же попасть в эскадрилью? А может, командование оставит ее на фронте, здесь? Летчиков в городе немного, но они все-таки есть…
Впрочем, если говорить правду, Илита не рассчитывала, что ей сразу же предоставят новый самолет и разрешат летать. В предписании, выданном ей на руки врачами госпиталя, было сказано, что лейтенант Илита Даурова нуждается в отдыхе. Что ж, у начальства будет отличная зацепка, чтобы не подпускать ее к штурвалу, мариновать в тылу…
Дорога то и дело петляла, поднимаясь на бугры, огибая ямы и бомбовые воронки, наполненные грязной дождевой водой. Вдоль обочин валялись искореженные брички, остовы автомашин, смятые и разодранные взрывной волной орудия и пулеметы. Сколько вражеской стали встретила грудью земля Севастополя! Сколько крови своих защитников впитала! Быть может, эта кровь и сделала ее тверже, мужественнее…
Дорога вильнула в сторону, огибая особенно широкую воронку, — сюда, наверно, врезалась авиабомба в тонну. Но что за чудо — на противоположном от Илиты краю воронки алел только недавно распустившийся крупный цветок мака! Илита не выдержала, сошла с дороги, приблизилась к цветку. Какой нежный, какой сочный этот мак! Родился на фронте, а живет по-мирному… Илита улыбнулась: ей припомнились цветы родного Фарна. Кажется, тысячу лет прошло с той поры, когда она ласкала их взглядом.
Она не стала срывать цветок, не стала губить его ради минутной прихоти. Только наклонилась и жадно вдохнула нежный аромат.
Где-то за поворотом дороги затарахтел автомобильный мотор. Вскоре мимо Илиты проскочила легковая трофейная машина. В ней сидели несколько военных — видно, какое-то начальство.
«Эх, хоть бы остановились, подвезли!» — встрепенулась Илита.
Словно уловив ее мысль, машина, отъехав метров двести, действительно стала. На дорогу выскочил молоденький шофер в матросской форме, откинул капот, озабоченно склонился над мотором.
Поравнявшись с машиной, Илита окликнула его:
— Что там у тебя стряслось?
— А хиба ж я знаю? — Шофер развел руками. — Трохвейная шкура! Хитрит…
Военные все, как один, посмотрели на Илиту. Она подняла руку к пилотке, приветствуя старших по званию. Один из военных был в генеральской форме, другой — в адмиральской. Лицо генерала показалось Идете знакомым. «Где я его видела?» — спросила она себя, не отрывая взгляда от крутого подбородка, от высокого лба и узких серых глаз генерала.
Шофер, по-видимому, справился с «трохвейной шкурой» — мотор вдруг заработал. Помахав Илите пилоткой, паренек вскочил в машину. Потом снова обернулся к Илите и крикнул:
— Эй, лейтенант!..
Илита остановилась. Она опередила машину метров на пятьдесят и уже настроилась продолжать путь пешком.
— Эй, лейтенант! — повторил шофер. — Шагай сюда, командующий зовет!
«Вот оно что! — осенило Илиту. — Значит, адмирал — командующий обороной Севастополя, а рядом — генерал Иван Ефимович Петров! То-то знакомое лицо…»
Она четким шагом подошла к машине:
— Слушаю вас, товарищ командующий!
— А ведь я вас знаю, — сказал вдруг генерал Илите. Он обернулся к адмиралу, будто требуя у него подтверждения этому. — Знаю, знаю…
— Откуда же? — вырвалось у Илиты.
— По газетному снимку. — Генерал Петров довольно усмехнулся. — Садитесь, подвезем.
Еще недоумевая, Илита уселась рядом с шофером.
— Знакомься, адмирал! — обратился Петров к своему спутнику. — Это та самая Дика, которая сбросила для севастопольских ребятишек на Новый год елку. Во фронтовой газете был ее портрет…
Теперь Илита припомнила: вскоре после Нового года в эскадрилью Джапаридзе приезжал корреспондент из фронтовой газеты и, несмотря на сопротивление Илиты, сфотографировал ее. Своего портрета Илита не видела. Но, оказывается, он был напечатан и его видел даже командующий обороной Севастополя.
— Помню, помню, — говорил между тем адмирал, обращаясь к Илите. — Мы тогда, товарищ Даурова, подобрали елочку твою и записку на Нахимовской улице. А потом в нашем подземном, — он улыбнулся, — в нашем временном Доме пионеров такой праздник устроили — лучше не бывает! Наши ребятишки хотели написать тебе благодарственное письмо, да адреса не знали…
— Добрая была выдумка. — Петров кивнул, всматриваясь в профиль Илиты. — Вы из госпиталя, товарищ Даурова?
— Так точно.
— Куда путь держите?
— Сначала в штаб. — Илита пожала плечами. — А там буду думать, как попасть в свою часть… к летчикам…
— В свою часть? — Генерал Петров покачал головой. — Насколько мне известно, вы были в эскадрилье майора Джапаридзе. Так вот, эскадрилья эта уже месяц как находится в Азербайджане. Туда сейчас не добраться.
— Но ведь летные части есть и в Севастополе? — не выдержала Илита.
— Есть-то есть, — согласился генерал. — Но… — он на мгновение замолчал, — но потери в самолетах у нас немалые, а летчиков более чем достаточно. И коли так, придется вам, лейтенант Даурова, повоевать на земле…