— Как же так можно, милая девушка? На одной страничке вы сделали семнадцать ошибок! И каких!.. — Он помолчал. — Если бы я и хотел вам помочь — вижу ведь, мечтаете вы попасть в школу, — не мог бы!

Не сумев сдержать слез, Илита бросилась по коридору. Ее задержали. Кто-то из курсантов предлагал направить делегацию в учебную часть. Ганна Саенко, с которой Илита познакомилась уже в Харькове, начала утешать ее. Но Илита почти ничего не видела и не слышала.

— Знаешь что, Даурова? — решилась вдруг Ганна. — Иди-ка ты прямо к начальнику школы. И я с тобой пойду. Скажу, что будем заниматься русским день и ночь. Вытянем тебя. Вытирай слезы — слезами горю не поможешь. Пошли!

Ганна потянула Илиту за руку.

Начальник школы, сухопарый, малоразговорчивый полковник, звонил по телефону, когда девушки явились к нему. Они остановились у дверей кабинета и ждали, пока полковник освободится.

Наконец он положил трубку на рычаг, не торопясь потянулся за папиросами, закурил и, отмахнувшись от дыма, стал разглядывать пришедших.

— Что у вас за чепе? — спросил он. — И как это мой адъютант пропустил вас ко мне без разрешения?

— А мы, товарищ полковник, дождались, когда он вышел на минуту, — с неожиданной улыбкой на лице ответила Ганна.

На губах полковника мелькнула ответная улыбка.

— Итак, будущие асы, что у вас стряслось?

Ганна взяла из рук Илиты злополучный листок с диктантом, выпрошенный в учебной части, и положила его на стол.

— Вот, посмотрите, товарищ полковник.

Полковник на миг склонился над листком, потом сокрушенно покачал головой.

— Н-да, богато у вас ошибок! — Он посмотрел на Ганну, перевел взгляд на Илиту. — И кто же это из вас так отличился?

— Я, — одними губами произнесла Илита.

— Хорошо, — сказал полковник, но вдруг смутился и тут же поправился: — То есть плохо, конечно!.. Что хорошего, если на одной страничке у вас семнадцать ошибок? Откуда вы?

— Из Осетии, товарищ полковник, — быстро, торопливо заговорила Илита. — Я хочу летать! Я мечтаю об этом много лет! Помогите мне, пожалуйста! А с русским языком у меня действительно плохо. Совсем плохо… Если б вы знали, сколько ночей я просидела над грамматикой, когда училась в Академии социалистического земледелия! И еще буду сидеть, если надо. Вот увидите: стану писать грамотно!

Полковник вышел из-за стола, шагнул к Илите и только тут, наверно, разглядел депутатский значок на ее кофточке.

— Ишь ты, депутат! — словно бы про себя сказал он. — Чем же я могу помочь вам, товарищ…

— Даурова, — подсказала Ганна Саенко.

— Чем же я могу вам помочь, товарищ Даурова? — повторил вопрос полковник.

— Примите меня в школу! — сказала Илита.

— Примите ее! — подхватила Ганна. — Я даю вам честное комсомольское: вытянем мы Даурову, поможем ей овладеть русским языком!

Полковник снова взялся за листок с диктантом. Он вздохнул. Видно, ему было жалко девушку. Но не может же он пренебречь мнением педагогов!

— Вот что, депутат, — серьезно и твердо сказал он Илите. — Приезжайте на следующий год — тогда примем. Только не теряйте этот год даром — по-настоящему возьмитесь за грамматику, зубами грызите этот гранит. Добро?

Илите показалось, что в груди у нее что-то оборвалось. Она не пыталась даже слова сказать и молчала, растерянно глядя на полковника.

В этот момент дверь заскрипела, и в притворе показалось смущенное лицо адъютанта; он заметил девушек и, будто прося прощения у полковника, развел руками.

В глазах Илиты стояли слезы.

Полковник вдруг сердито взглянул на нее и повысил голос:

— Что у тебя глаза на мокром месте? — Сам того не замечая, он перешел с Илитой на «ты». — Перестань! Стыдно! А еще асом хочет стать! Иди! Через месяц сдашь экзамен. Не сдашь — пеняй на себя. У нас тут, милая, не детский сад. А теперь — шагом марш!

Хотя полковник и не произнес слова «принята», Илита поняла: она принята! Не чувствуя под собой ног от радости, она выбежала из кабинета начальника школы; вслед за ней выпорхнула Ганна.

В коридоре они обнялись и обе заплакали — сейчас уже это были радостные, счастливые слезы.

И еще в одном повезло Илите в стенах летной школы. Она встретила Харитона Саламова — человека, который подарил ей мечту, человека, на которого мысленно она все время равнялась, человека, которого, наконец, боясь до конца признаться в этом самой себе, она любила…

Конечно, за последние годы Харитон сильно изменился. Теперь это не был стройный юноша. Он чуточку погрузнел, раздался в плечах, стал солиднее и серьезнее. Лицо больше выдавало пережитое: у глаз легли морщинки, над левым виском проглядывало пятнышко серебристой седины. Гимнастерку Харитона украшал орден Красного Знамени.

Но, несмотря на приметы быстротекущего времени, Илита сразу узнала его. По выражению глаз. По непередаваемо родной складке губ. По движению руки.

А встреча с Харитоном произошла так.

Было хмурое зимнее утро. Во дворе Харьковской летной школы, огороженном высоким забором, впервые построилась группа молодых курсантов — отдельно парни, отдельно девушки. По плацу ходил лишь старшина. Он внимательно всматривался в лица курсантов, словно хотел запомнить их навсегда. Он был придирчив. Одному сделал замечание за плохо подшитый подворотничок, другого упрекнул: вот, мол, не мог хорошенько начистить сапоги.

Но, в общем-то, старшина был доволен: курсанты оказались старательными, дисциплинированными.

— Смирно! Равнение направо! — скомандовал он, закончив осмотр.

На крыльцо учебного корпуса между тем уже вышли трое офицеров — командир курса и его помощники, летчики-инструкторы. Вытянувшись в струнку, старшина отрапортовал:

— Товарищ командир! Взвод вновь зачисленных в школу курсантов построен!

Илита, прищурившись, разглядывала офицеров на крыльце. Какой он, командир курса — добрый или злой? А его помощники — летчики-инструкторы?.. Вспомнился Илите инструктор из Московского аэроклуба, тот, что впервые приметил ее. С ним она сумела найти общий язык. Он хвалил ее. А как будет здесь, в школе?

Впрочем, тут будет потруднее. Все-таки военная школа, военная дисциплина.

Старшина чуть отступил в сторону, и офицеры, печатая шаг, двинулись к замершему строю курсантов. И вдруг Илита вздрогнула. Она почувствовала, как кровь прилила к лицу и тут же отхлынула. Она не могла оторвать глаз от летчика в черном кожаном пальто. «Харитон?» — спросила она себя. «Харитон!» — подсказало ей сердце. «Не может быть! Откуда взяться здесь Харитону?» — подумала Илита.

А офицер в черном реглане был уже совсем рядом. Он был красив, и Илита невольно залюбовалась им. Реглан перетянут широким командирским ремнем, на петлицах алеют красные эмалевые кубики лейтенанта, летная фуражка со звездочкой лихо сидит на голове.

«Харитон!» — окончательно решила Илита.

Ей казалось, что еще минутка — и она упадет на землю от страшного волнения. У нее прямо подкашивались ноги. Она с трудом справилась со своей слабостью.

Теперь, когда она узнала Харитона, память заботливо подсказывала ей все, что было связано с ним. Разговоры у костра в Артеке. Строчки из писем. Нерушимую надежду на встречу.

И вот она — встреча! Какая неожиданная и вместе с тем счастливая! Смешно, Илита все еще не верила себе, что видит Харитона. А ведь достаточно было один раз в жизни посмотреть на Харитона — тонкий нос с характерной горбинкой, на его брови — они почти срослись на переносице, достаточно было заглянуть в глаза любимого человека — темные-темные, с еле заметным огоньком в зрачках, — чтобы это незаурядное, сильное лицо навсегда осталось в памяти!

И все-таки странно, что Илита увидела Харитона здесь, в Харькове. В Ленинграде, ближе к Карельскому перешейку, где наши бойцы взламывали оборону белофиннов, это еще куда ни шло. А Харитон, оказывается, в глубоком тылу. Впрочем, что судить его? Военная судьба распоряжается солдатом как угодно, не спрашивая его желания.

Харитон прошел вдоль строя, внимательно всматриваясь в лица курсантов. Казалось, уже сейчас, сразу ему хотелось проникнуть в души новичков, чтобы узнать их помыслы и надежды. Сумеют ли они преодолеть многочисленные трудности и стать хорошими летчиками? Угадать это невозможно, но Харитон смотрел так, словно мог заглянуть в будущее курсантов.