Если же их мышление и их интуиция находятся где-то на уровне питающих их идеями экспертов, то скорее всего, подобно, скажем, Джорджу Бушу, они предпочтут не делать ничего.

Деловая игра Предположим лучшее - что дух Джорджа Вашингтона сумеет возобладать, Запад откажется от привычной веймарской политики и начнет переход к Новому курсу. Как он будет воспринят в Москве?

Согласитесь, что от ответа на этот вопрос многое зависит. Поэтому весной 1993 года я предложил редакции лучшего московского политического журнала “Новое время” провести нечто вроде деловой игры.

В те дни я был близок к отчаянию, хоть и без видимых причин. До октябрьского фашистского мятежа было еще тогда далеко. Представить себе российские танки, бьющие прямой наводкой по российскому парламенту, было еще немыслимо. Жириновский тоже покинул на время авансцену российской политики. И все же никак я не мог избавиться от болезненного ощущения, что это — затишье перед бурей. В московском воздухе отчетливо пахло грозой.

Все, что мог, я сделал, чтобы обратить на это внимание Вашингтона. Выступал в Конгрессе, рассылал по всем адресам отчаянные меморандумы — тянул, одним словом, небо к земле. Но все попыт

286

ки провалились. Никто в Вашингтоне и ухом не повел. Говорить о корректировке западного курса накануне грядущей бури оказалось не с кем.

Тогда и предпринял я нечто, для меня совершенно нехарактерное, авантюрное, если угодно. Я попытался сам спровоцировать в Москве предварительную дискуссию о такой корректировке, ту самую, которой следовало бы полыхать в Вашингтоне.

В “Новом времени” был опубликован анонимный меморандум “Как сделать российскую демократию необратимой”. Основные его мысли полностью воспроизведены в этой книге. Развернутых откликов на него было довольно много, но для ответа на наш вопрос достаточно будет познакомиться с двумя полярными точками зрения.

Первая принадлежит Александру Яковлеву, известному российскому политику горбачевской эры, которого многие называют “архитектором перестройки”. Вторая - не менее известному оппозиционному лидеру Сергею Бабурину. Яковлев отнесся к идее радикальной смены курса западной политики в высшей степени положительно.

Бабурин, естественно, - наоборот. “В альтруизм США мало верится на фоне полного краха американских советников правительства Гайдара. Для Запада развал российской экономики означает устранение важного конкурента и получение доступа к его сырьевым ресурсам. Надеюсь, что в США не считают нас настолько близорукими, чтобы не видеть, что за речами в защиту демократии кроется стремление к закреплению нынешнего полуколониального статуса России”12.

В критике сегодняшнего американского курса полюса, впрочем, совпали. Мнение Бабурина - “американский истеблишмент вновь вырабатывает свою политику в отношении другой страны на тактическом, функциональном, а не историкофилософском уровне”13 - разделяет и Яковлев: “Нынешний курс представляет собой пусть несколько подрумяненное повторение преимущественно выжидательной политики предшествующей администрации… В трудную минуту реформации надежного спасательного круга ни от США, ни от других членов клуба “большой семерки” России не поступило”14. И дальше: “Семерка все еще вглядывается в происходящее в России, не входя в зону риска и смелых решений… Что-то посулили, но не дали; что-то подбросили на возвращение по прежним долгам, что-то провалилось через дырявые государственные карманы… Схематически рисуется такая картина: стоит на берегу тренированный пловец, а в бурных водах барахтается человек. И слышит крики с берега: греби сильнее, работай энергичнее и руками и ногами. Ничего, что холодная вода. Выплывешь. А я сбегаю поищу где-нибудь спасательный круг”15.

Во всем остальном оппоненты разошлись - и круто. “Меморандум разочаровывает” - “Публикация в “Новом времени” заслуживает внимательного чтения… ее выводы и предложения нестандартны, в них присутствует момент мрачного грядущего, если мировое сообщество обреченно будет тащиться по старым колеям”16.

287

Можно даже не помечать, кому принадлежит первая, а кому вторая оценка.

Бабурина, однако, не устраивают и “старые колеи”, коль скоро предусматривают они поддержку “гадкого утенка” послеавгустовского режима. “Уже ясно, что нынешний режим не понимает историко-культурного смысла России и поэтому объективно обречен на поражение… Поддерживать нынешнюю правящую группу (несмотря на ее явную неспособность вывести страну из кризиса) значит только консервировать накапливающиеся противоречия, которые на каком-то этапе все равно будут разрешаться, но уже не в эволюционном реформистском режиме, а в революционном”17.

Ну, а как же следует понимать этот “историко-культурный смысл России”? Если отбросить риторику, остается жесткий и циничный геополитический вызов. “Ситуация довольно проста: Россия, начавшая 300 лет назад мощное ускорение, чтобы сократить огромное отставание от Западной Европы, к середине 60-х годов XX столетия практически ликвидировала это отставание, а в чем-то и вышла вперед”18. Интриги западных спецслужб сорвали это ускорение, но оно обязательно возобновится, если понадобится - посредством “национальной революции”. В этом предназначение России, в этом наша судьба. И потому “наш совет: не мешайте России”19. Устами Бабурина говорит здесь сама полутысячелетняя империя, униженная, проигравшая очередную битву на своем историческом пути, но отказывающаяся признать себя побежденной и уверенная, что сумеет взять реванш. Эта маленькая дискуссия и отвечает, по сути, на вопрос, как был бы принят в России гипотетический Новый курс Запада. Реакция была бы полярной. Протест против Запада, который позволяет себе “мешать России”, - усилился бы. Недовольство Западом, который “стоит на берегу”, — пошло бы на убыль. Непримиримая оппозиция встала бы против Нового курса стеной. Это ясно. Но поскольку она даже и веймарскую политику успела непредусмотрительно окрестить “оккупацией”, то еще выше поднять вольтаж своего максимально наэлектризованного красноречия ей будет трудновато. А в то, что она сможет оказать реальное противодействие, Яковлев не верит. “Группы реванша беззастенчивы, озлоблены, шаманствуют, пытаясь сбить людей с толку. Но я верю, что управа на них найдется и на государственном уровне, и на уровне общественного мнения20”. Демократически настроенная публика, конечно, поддержала бы такой поворот. Хотя убедить ее, что Запад действительно изменил курс, будет непросто. Терпение ее уже на исходе, она чувствует, что Запад ее предал.

Но то - полюса, со своим не только наиболее осознанным и отчетливым, но и с наиболее постоянным настроем. Предсказать же массовую реакцию гораздо сложнее.

В начале 1990 г., когда мне впервые было разрешено приехать в Москву и прочитать курс лекций в МГИМО, в спектре мнений преобладала готовность брататься с Западом. Он ассоциировался с началом новой жизни, твердо обещанной народу его руководителями.

Но с каждым следующим приездом я видел, как постепенно испа

288

ряются эти надежцы, а вместе с ними - и вера в то, что Запад поведет себя так, как положено более сильному и богатому брату.

Воспользуюсь описанием этих изменений, опубликованным московским Институтом социально-политических исследований: “Резко сократилось число сторонников курса радикальных реформ. Многочисленные результаты социологических опросов свидетельствуют о качественных изменениях и переориентации массового сознания россиян: от мощного общественного подъема и веры в скорые положительные результаты до состояния отчуждения и неприятия официально проводимой политики”21.

Не сладко придется Западу, однозначно отождествившему себя именно с этой политикой! Справедливо или нет, но ее живым олицетворением стала российская люмпен-буржуазия, киоскеры, торгующие низкосортным импортным хламом вокруг каждой станции метро. Джудит Инграм в “НьюЙорк Таймс” передает точные приметы этой однозначной идентификации: “Старушки все время приходят и проклинают нас, - жаловалась одна из продавщиц… У многих, кто радовался разграблению киосков [во время октябрьского мятежа], источником ненависти было не только отчаяние по поводу российской бедности, но и отвращение к Западу. “Убирайтесь домой и возьмите с собой свои сникерсы”, — кричали американскому фотографу демонстранты около парламента. Это было постоянной темой антиельцинских демонстраций… У ближайшего к парламенту метро женщины собирали подписи в поддержку Александра Руцкого и Руслана Хасбулатова под плакатом, умолявшим русских не становиться “рабами Запада““22.