А вот русский национализм в веймарском сценарии обрисован искаженно. Вопервых, концентрируя все внимание на непримиримой оппозиции, этот сценарий навязывает миру абсурдную идею, что никакого другого русского национализма, конкурирующего с этой оппозицией, в сегодняшней России не существует. В сценарии этом даже не рассматривается умеренный, цивилизованный национализм, лучше всего представленный в культурной сфере выдающимся ученым Дмитрием Лихачевым, а в политической - самим Борисом Ельциным. Вовторых, даже если “Русский медведь” и победит на время в Москве, у него все равно не хватит ресурсов, чтобы серьезно угрожать Западу. Он может быть сколь угодно жестоким и репрессивным внутри страны, но представить реальную проблему для национальной безопасности США он не сможет. 283

Звучит, конечно, успокоительно - в особенности по другую от “Русского медведя” сторону океана. Но эта интерпретация охватывает только одну модель развития событий и никак не покрывает других.

Где, например, гарантии, что “авторитарной реставрации” в России отмерен настолько короткий срок, что и тревожиться не о чем? Свободный рынок, капитализм? Но он уже однажды не спас европейских евреев от Холокоста, а США - от ПирлХарбора. Экономические трудности, создающие давление в пользу экономической либерализации? Так ведь ни германский, ни японский “медведи” этому давлению не поддались. Все, в чем нуждались их страны, они вполне успешно разрешали внеэкономическими средствами, изящным слогом выражаясь, а попросту - за счет грабежа. Такого же точно грабежа, каким прельщает своих избирателей Жириновский. Тем хищникам недостаток ресурсов послужил не препятствием, а только стимулом и оправданием их агрессии. А “Русский медведь”, он что, не той же породы зверь?

Из чего, далее, следует, что эта новая диктатура будет мягче и умереннее, чем сталинская? Из того, что она будет утверждаться не на классовых, а на националистических страстях? Но разве были смягчены национализмом тоталитарные режимы в Германии и Японии? Разве он умерил их агрессивность? И, наконец, разве были в распоряжении демократического сообщества какие бы то ни было другие средства сопротивляться фашистской агрессии, кроме военных? И уж совсем непонятно, на чем основана уверенность, что “Русский медведь”, если ему удастся победить в Москве, этим и ограничится. Не мешало бы интерпретаторам рассмотреть его и в другой ипостаси - как ударную силу всемирного фашистского и фундаменталистского восстания против демократии. Даже если, в отличие от меня, этот вариант не кажется им наиболее вероятным.

Что же до “умеренного и цивилизованного” национализма, то обойден он мною лишь потому, что его сегодня в России не существует. И этот взгляд, кстати, полностью разделяют и Ельцин, и Лихачев, высказавшийся на этот счет с исчерпывающей определенностью: “Я думаю, что всякий национализм есть психологическая аберрация. Или точнее, поскольку вызван он комплексом неполноценности, я сказал бы, что это психиатрическая аберрация… Я повторяю это снова и снова и буду повторять”10.

Либерал и патриот своей страны, профессор Лихачев был бы смертельно оскорблен, узнав, что его смеют называть русским националистом.

И Ельцин, думаю, тоже.

Узелки на память Этот раздел, в котором я попытаюсь свести к нескольким простым формулам свою интерпретацию, - особый. Внимательный читатель, общение с которым длилось у нас на протяжении стольких страниц, может его пропустить: ему и так уже все известно.

А. Главное, из-за чего сегодня в России идет смертельная борьба между агрессивной и ненавидящей Запад оппозицией и неустойчи

284

вым веймарским режимом - контроль над арсеналом ядерной сверхдержавы. Не может быть сомнения, что в случае победы оппозиции арсенал этот будет повернут против Запада. Б. Исход этой борьбы зависит не столько от текущих политических схваток, которые Ельцин умеет выигрывать и может выиграть еще много, и тем более не от успехов приватизации, сколько от того, кто возьмет верх в затяжной психологической войне за умы россиян в постельцинскую эпоху. В. Выигрыш в этой войне, в свою очередь, зависит от того, удастся ли оппозиции внушить большинству избирателей, что Запад пытается поработить Россию, превратив великую и гордую державу в свой сырьевой хинтерланд.

Г. Даже в том фрагментарном состоянии, в каком находится сегодня оппозиция, лишенная бесспорного фюрера и объединительной идеологии, ей удалось загнать послеавгустовский режим в ловушку политического пата. Это позволяет нам судить о ее политических потенциях в постельцинскую эпоху, когда и если обретет она и то, и другое. Д. До тех пор, покуда Запад будет идентифицироваться в глазах россиян исключительно с шоковой терапией и кричащим социальным неравенством, он будет, по сути, работать против себя и на оппозицию, помогая ей окончательно победить в психологической войне.

Е. Переломить ситуацию можно лишь одним способом - отбросив “гуверовский” подход к России и трансформировав русскую политику Запада в нечто подобное рузвельтовскому Новому курсу. Поскольку опираться он сможет лишь на быстро испаряющиеся прозападные симпатии в России, фактор времени оказывается здесь критическим.

Ж. Главная задача такого Нового курса должна заключаться в нейтрализации имперского реванша, (Даже американский аналитик Майкл Мак-Фол уже подчеркивает, что “инфляция больше не является в России врагом No 1. Фашизм является”11). 3. Нет другого способа борьбы с русским фашизмом кроме мощного демократического контрнаступления. Тем более, что только оно и может вывести на сцену новых лидеров, без которых демократия в постельцинской России обречена. И. Проблема здесь, однако, в том, что демократические силы России уже не способны перейти в такое контрнаступление, опираясь лишь на собственные политические и интеллектуальные ресурсы.

К. Поэтому, если демократическое контрнаступление вообще возможно в России, инициатива должна прийти извне - в сотрудничестве, разумеется, с наиболее авторитетными в глазах населения лидерами российской культуры.

Л. Именно по этой причине ключ к демократическому возрождению России больше не в Москве. Русские сделали, что могли, мы - не сделали. Они покончили с “империей зла”, с холодной войной, с коммунизмом. Они разрушили адский механизм гонки ядерных вооружений. Но сделать все это необратимым они не в силах.

285

М. Ельцин (или, скажем, Черномырдин) может удерживать для нас форт ядерной сверхдержавы еще несколько месяцев или даже несколько лет. Но какой смысл удерживать форт, если главные силы даже не собираются идти на выручку?

Джордж Вашингтон и Джордж Буш

Этот особый раздел предназначен особому читателю. Я писал его, видя перед собой государственных деятелей, принимающих решения по российским делам. Если книга попадет к ним в руки, нет у меня уверенности, что у них достанет терпения рассматривать всю нарисованную в ней картину в деталях —от слабости, коррумпированности и уязвимости послеавгустовского режима до причин, по которым непримиримые не способны пока что этой слабостью воспользоваться, от фашистских уличных драк вокруг Останкино до “биосферных” изысков Льва Гумилева. Но выбор - за ними, и они должны знать, что и почему они выбирают.

Если они, читатели этого особого раздела, обладают исторической и философской интуицией, подобно, скажем, Джорджу Вашингтону, они не смогут не почувствовать грозную возможность реализации наихудшего сценария. И в этом случае, я убежден, сделают с веймарской политикой то же самое, что сделал президент Рузвельт с отжившими догмами гуверизма в разгар Великой Депрессии. То есть отбросят ее вместе с порожденной ею опасной стагнацией мысли и немедленно начнут поиск принципиально нового подхода к проблеме, покуда еще есть для этого время.