- “вне зависимости от национальной принадлежности”. Может, это его и ввело в заблуждение?

Таких вот людей выбросил на поверхность событий коллапс авторитарной цивилизации в России.

Страшный выбор Когда у человека в голове такой сумбур, много с него не спросишь. К тому же, возможно, с точки зрения улицы, идеальный фюрер как раз и должен быть таким —“коричневым” коммунистом. Интереснее было задуматься о другом: почему настоящие “красные” интернационалисты, как,

скажем, Алексей Пригарин, не отказались от “коричневого” союзника? Почему, наоборот, вместе с ним подписали заявление, лицемерная лживость которого уж для них-то наверняка была очевидна? 251

Скажу сразу: по той же причине, по какой “белые” националисты, как Проханов, не отреклись от Баркашова, а демократические “перебежчики”, как Виктор Аксючиц - от Лысенко.

Потому что они от этих людей зависят. Покуда они ведут интеллигентские разговоры или парламентские баталии, они могут казаться себе “красными” или “белыми” или, если хотите, “красно-белыми”. Но едва оппозиция начинает действовать не в парламенте, а на улице, готовая, говоря словами репортера “Дня”, “не только критиковать режим, но и бороться с ним”, едва на сцене появляется ее “патриотическая” армия, как оказываются ее генералы перед страшным выбором. Ибо другой армии, кроме “коричневой”, у них просто нет. Они не могут ни принять ее в свой круг, ни отказаться от нее - как бы ни была она им противна и страшна. Ибо без нее они генералы без армии. Короче, все они —“белые” и “красные” одинаково - постоянно дрейфуют между Сциллой и Харибдой. Между “коричневым” исступлением люмпенской толпы, ведомой Анпиловым, Лысенко или Баркашовым, и гадким утенком послеавгустовского режима, хаотического, некомпетентного, насквозь коррумпированного, но все же способного открыть если не ворота, то, по крайней мере, калитку к принципиально неприемлемой для них демократии. Настоящей - а не мифической, “истинно русской”. Другими словами между перспективой отечественного фашизма и перспективой “западной” свободы.

Я говорил об этом выборе с лидером “красных” Пригариным и с лидером “белых” Прохановым. Проханов был откровенней. Послушайте, что он мне сказал.

- То, что сделали с нами теперь, это же преступление! Свалить на голову авторитарной империи демократические институты - мы взорвались, мы уничтожены.

“Русский монстр”

- Но ведь то же самое случилось с

Японией, - возразил я,— и ничего не взорвалось.

- Нет, не то же самое. В Японии демократия была под контролем американских штыков.

- Но что же делать, если этих штыков нет?

- Дать нам, русским националистам, немедленный выход во все эшелоны власти, политики и культуры… И тогда мы этой угрюмой, закупоренной в массах русского населения национальной энергией, которая еще немного и может превратиться в энергию взрыва, может стать национальным фашизмом, будем управлять.

- Но Александр Андреевич, вы ведь сами признаете, что национальная энергия, о которой вы ведете речь, —дикая, фашистская, коричневая энергия. Откуда же у вас уверенность, что “тонкая пленка русской культуры”, как называете вы себя и своих товарищей, справится с такой энергией? Вы ведь все время подчеркиваете ее хрупкость. Где в этом случае гарантия, что не найдет она себе других лидеров, покруче вас, скажем прямо, фашистских лидеров, которым 252

уже и вы сами покажетесь либералами и предателями национального дела? В конце концов жирондисты стали жертвами якобинцев, а меньшевики жертвами большевиков, несмотря на то, что вместе боролись. Не может ли так случиться с вами?

- Конечно. Но ответственность за рецидив крайних форм русской национальной энергии несет не патриотическая интеллигенция, которая пытается дать ей канал, имя, лексику, культурные управляемые формы, а та слепая, вульгарная политология, которая рядится сейчас в мундиры высоколобых Шеварднадзе и Яковлевых… Едва они уничтожат тонкую пленку русской культуры, русская национальная энергия станет дикой. Она будет помещена в огромные индустриальные регионы бастующих заводов, в блатные зоны Сибири, и оттуда вылезет русский монстр, русский фашизм, и вся эта омерзительная, близорукая, бесовская, победительная демократическая культура будет сметена.

“Нам нечего терять”

И тогда я снова спросил его: не боится ли он сам этого “русского монстра”? Ведь кто бы ни помог ему вылезти, будет он страшен, скорее всего смертелен для России. В ответ услышал: “Мы уже ничего не боимся, мы живем после конца, мы прошли все гильотины, голгофы, нам нечего терять”.

Поскольку продолжалась эта дуэль больше двух часов, я не стану утомлять читателя дальнейшими подробностями. И так уже, думаю, ясно, что никакой Проханов не фашист, каким видят его московские либералы. Он игрок. Азартный, рисковый. Он нисколько даже не скрывает, что русский фашизм - его козырный туз. Он добивается власти, авторитарной, жестокой, если надо, руководимой “национальной идеологией”, тем, что “на нашем сленге мы называем русской идеей”. Если для того, чтобы этой власти добиться, надо пойти на риск русского фашизма, Проханов пойдет. Он знает, что гарантий нет. Он ничего не просит и ничего не обещает. А уж что там может случиться с Россией, тем более с миром, его просто не занимает: “нам нечего терять”.

Я задал последний вопрос: как он объясняет, почему обещанного взрыва до сих пор не произошло? Проханов ответил историческим примером: “Португальская революция закончилась тогда, когда четыре миллиона португальцев, выгнанных из Анголы и Мозамбика, вернулись домой - все, гвоздики кончились. Когда вернутся наши беженцы, они первые, денационализированные наши совки, которые совсем забыли, что они русские, поймут тогда, им на их, извините, заднице ремнем пропишут, что они русские, и они возбудятся даже чересчур, вот где заложена крайняя, даже фашистская форма”23.

Мне хотелось бы, чтобы читатель запомнил эту связь между проблемой русских беженцев и русским фашизмом. 253Эксперимент

Если хотите увидеть модель сегодняшнего

“патриотического” политика - смотрите на Проханова, наиболее откровенного и уж безусловно наиболее красноречивого из всех. Нет, они не “коричневые”, эти генералы оппозиции,— берусь это утверждать. Но прикованы к “коричневым”, как каторжники к галере. Нет у них других козырных карт. И это делает их политику крайне негибкой, догматической.

Никто, как я убедился на собственном опыте, не в состоянии исполнять роль”конструктивной оппозиции”- ни “красные”, ни “белые”.

Остается им одно - выдавая нужду за добродетель, рекомендовать себя “просветителями” дикой люмпенской массы. Но и эта роль им плохо дается.

Впервые наглядно, экспериментально, если угодно, продемонстрировал это Конгресс гражданских и патриотических сил 8-9 февраля 1992 г. Организовали его “перебежчики” Виктор Аксючиц с Михаилом Астафьевым. С их стороны это был очень смелый шаг, поскольку в глазах “патриотов” они - вчерашние демократы, лидеры интеллигентских мини-партий, каждая из которых вдобавок определяла себя как демократическую24,— выглядели, естественно, “жидомасонами”. Но они верили в “просвещенный патриотизм”, в то, что каким-то магическим образом им удастся отделить овец от козлищ, белых патриотов от “коричневых” дикарей — и от “красных” ихтиозавров.

Увы, еще задолго до созыва Конгреса обнаружилось, что затея мертворожденная. Не было у вчерашних “жидо-масонов” своей армии. Пришлось бить челом самому, с их точки зрения, умеренному из “коричневых” вожаков Николаю Лысенко, пригласив его в Оргкомитет.

Я был в кинотеатре “Россия” в день открытия Конгресса. У входа волновались “непросвещенные” патриоты. Подняв лес плакатов, протестующих против “демократов-сионистов”, которые пытаются “оседлать патриотическое движение”, они кричали “просвещенным” делегатам: “Вас обманывают!”, “Вас заманивают в ловушку!” Но кинотеатр, в отличие от телецентра в Останкино, охраняли, поигрывая нагайками, молодцеватые казаки, в ту пору еще экзотическая новинка в Москве - и “непросвещенные” не решились штурмовать двери, остались на улице.