Впрочем, если бы их и пустили в вестибюль, они не обнаружили бы там никакой ловушки. Никто никого не пытался обмануть. Те же самые газеты продавались там, что и на всех “патриотических” сходках. И те же памфлеты, трактующие “использование иудеями христианской крови”: вместе с другими аналогичными сюжетами. Огромный плакат поперек вестибюля гласил: “Прости, распятая Россия!” И всякому желающему доступен был “Список палачей России”. Короче говоря, я попал на стандартный “коричневый” митинг. Зря, право, волновалась у входа толпа. И зря преграждали ей вход. “Непросвещенные”, безусловно, чувствовали бы себя здесь дома.

254

Ход конгресса полностью подтвердил это первое впечатление.

Речи организаторов зал встретил недоверчиво, настороженно. Оживился он, лишь когда на сцене появился вицепрезидент Александр Руцкой, присутствие которого было необыкновенно важно для организаторов. Оно

легитимизировало все предприятие, служило гарантией, что не какието там безвестные парламентские “жидо-масоны”, но сам верховный патриот страны готов возглавить нарождающееся движение “просвещенного патриотизма”.

Говорил Руцкой, правда, плохо, сбивчиво. Те, кто писал ему доклад, явно не рассчитывали на эту напряженную, наэлектризованную аудиторию, ожидавшую скорее призыва к оружию, нежели академических экзерсисов. Зал заскучал. Но лишь до момента, когда вицепрезидент сделал роковую ошибку. Положившись на организаторов конгресса, он решил, повидимому, что и впрямь попал в общество “просвещенных” патриотов, и употребил вполне невинный по меркам такого общества оборот: “Национал-шовинизм, черный экстремизм должны уйти в прошлое. Им не место в патриотическом движении”.

И зал вдруг взорвался топотом тысяч ног. Он бурно протестовал против нанесенного ему оскорбления. Напрасно метался по сцене перепуганный Аксючиц, призывая бушующую аудиторию “уважать Россию и ее вице-президента”. Зал не давал Руцкому закончить его академический доклад. “В ТельАвиве выступай с такими речами-неслось из зала,—Ступай в синагогу!”

Впоследствие организаторы попытались свалить этот непристойный скандал на чернорубашечников из “Памяти”, неизвестно как пробравшихся в зал сквозь казачье заграждение. Но то было слабое оправдание. Ведь и после того, как чернорубашечники удалились, аудитория разразилась точно такой же истерикой, когда заместитель Аксючица по партии Глеб Анищенко обмолвился, что “шовинизм и национализм являются большевистской тенденцией, опасной для оппозиции”. Точно такой же вопль:“Убирайся в Израиль!”, “Сионист!”, “Иуда!”- сотряс “Россию”.

Тем этот исторический эксперимент и завершился. У “просвещенных” патриотов на “белом” Конгрессе не обнаружилось никаких отличий от “непросвещенных” в Останкино.

Армия оппозиции оказалась “коричневой” сплошь - и неисправимо.

Хвост, который крутит собакой

Оппозиционные генералы сами дают московской публике повод отождествлять их с этой черносотенной армией. Страшный февральский эксперимент в кинотеатре “Россия” не заставил их отшатнуться в ужасе от фашистской толпы. Напротив, большинство - и “белые”, и “красные”-с азартом отчаяния продолжали ее провоцировать. Это они сделали возможным Останкино в июне 92-го, а затем и в октябре 93-го. Зная лично многих из этих людей, я понимаю, что бросаю им очень жестокое обвинение, но читатель и сам, наверное, помнит, как все это происходило.

255

Официальной целью первого останкинского мятежа, миром не замеченного, было требование дать оппозиции телевизионное время. Однако объявление в “Дне”, претендовавшем на роль идеологического штаба этой акции, выглядело скорее как призыв к государственному перевороту. “На митинг приглашаются все, кто хочет предъявить иск президентской власти за бедствия сотен тысяч русских беженцев, за ограбление миллионов русских людей, за разрушение нашей экономики и разоружение нашей армии”. О телевизионном времени - пока ни слова. Читаем дальше: “Совет движения “Трудовая Россия” и Дума Русского национального собора призывают всех граждан страны сделать 12 июня днем общенародного сопротивления оккупационному правительству Ельцина”. Более того, “не исключается возможность прямых выборов главы государства СССР”.

И лишь под занавес, скороговоркой “митинг предлагается превратить в круглосуточное пикетирование телецентра, которое продолжится до тех пор, пока оппозиция антинародному и антинациональному режиму Ельцина не получит время для выступления по телевидению”25.

Но при чем здесь, помилуйте, “иск президентской власти”, а тем более выборы главы государства, если речь идет всего лишь о допуске к микрофону?

В том же номере “День” публикует декларацию 12 депутатов парламента: “Авантюрная политика президента России привела республику на грань катастрофы. Мы требуем… отрешения от должности президента Российской Федерации за предательство национальных интересов России”. На той же полосе обозреватель газеты завершал свой еженедельный обзор приговором: “Ельцин — несчастье России”. Анонимная сатирическая колонка оповестила публику, что “12 июня - день независимости России от Ельцина”26.

И ведь “День” был не одинок. Бесновалась вся оппозиционная пресса. К “разгону пирующих узурпаторов” призывала “Советская Россия”27. А “Молния”, орган анпиловцев, скликала марш на Останкино под лозунгом “Родина или смерть!“28

Поднять мятеж - вот чего они все в действительности добивались.

Но разве могли лидеры оппозиции не понимать, каким будет этот мятеж? Могло ли оставаться у них хоть малейшее в этом сомнение после драматического февральского эксперимента? Должно было произойти именно то, что бесхитростно описала Марина Хазанова - фашистское буйство, репетиция “хрустальной ночи”, в любой момент способная оказаться премьерой.

Почему же провоцировали это генералы оппозиции? Неужели же только потому, что надеялись - туда, к телецентру, стекутся несметные толпы и “всенародно выберут” президентом одного из них?..

Помните депутата Николая Павлова, освистанного на Соборе за то, что позволил себе напомнить: мы пришли сюда не ругать евреев, но учить русских? Его позиция эту схему рисует с абсолютной точностью.

256

Павлов - не “коричневый”. Это бесспорно. Он понимал, что в России еврейского вопроса нет. Есть русский вопрос. Вопрос, способен ли русский народ возродить свою страну - и как.

И тем не менее он полностью поддержал останкинскую вакханалию. Более того, превратил ее в политический аргумент, в средство давления. Когда Верховный Совет обсуждал ратификацию соглашения о ядерном разоружении, подписанного Ельциным в Вашингтоне, он грозно предупредил: “В нашей стране начнется вооруженная борьба с этим преступным и антинародным режимом. И тогда то, что делает сейчас скромный интеллигент-журналист Анпилов, покажется детской игрой”29.

Обе гипотезы должны быть отброшены. Ни одна из них не верна. Взаимодействие генералов оппозиции с их армией строится по непредусмотренной гипотезами схеме.

На языке политических обозревателей эта схема называется розыгрышем карты. На юридическом - шантажом. На бытовом - игрой с огнем. И это самое точное определение.

25

Глава двенадцатая

Сценарии авторитарного переворота

Наше представление о реваншистской оппозиции не будет полным, если мы не попробуем - хоть напоследок, хоть в самых общих чертах - рассмотреть ее политическую стратегию. Не наша вина, если этот анализ примет вид краткой летописи разочарований и неудач.

Год за годом вся стратегия сводилась к тому, что лидеры оппозиции вполне беспорядочно метались от одного варианта авторитарного переворота к другому, разрываясь на части между различными соблазнами, и не в силах были сосредоточиться ни на одном определенном сценарии. Видно было, что их аналитические центры то ли бессильны, то ли не удосуживаются хотя бы систематизировать весь набор возможностей, из которых лидеры могли бы выбрать наиболее реалистичную. Даже хоть как-то предвидеть последствия своих крутых стратегических виражей - и то не получалось. Этот политический импрессионизм, естественно, не делает чести оппозиционным аналитическим умам. На ранних, еще доавгустовских, этапах истории такая беспомощность, впрочем, была легко объяснима. Число интеллигентных “перебежчиков” из демократических рядов было тогда еще невелико, интеллектуальные силы оппозиции незначительны. Потому и приходилось ей опираться, главным образом, на советы и анализ крупных имперских бюрократов, как, например, тогдашний заместитель Горбачева по Совету Обороны СССР, а в дальнейшем один из главных путчистов Олег Бакланов. Или военных реакционеров, как бывший главнокомандующий Военно-морским Флотом СССР адмирал Владимир Чернавин. В рядах оппозиции почти не было своих парламентариев, а своих собственных интеллигентных аналитиков ей просто неоткуда было взять. Тогда еще хорошим тоном считалось саркастически отзываться о “дилетантах-журналистах и демагогах-парламентариях” (Олег Бакланов) или о “политиках в жилетках” (Александр Проханов). Самой модной была метафора “Надежда примеряет мундир” (Евгений Пашенцев).