Политическая вселенная Кургиняна

Первое наблюдение: источники, из которых Кургинян черпает вдохновение, не особенно отличаются от дугинских. Я насчитал три таких источника: диалектический материализм Маркса, жесткая, “тевтонского” стиля геополитика, согласно которой “конечная цель всех геополитических сил - мировое господство”27, и, наконец, языческая, опять же “тевтонская” мифология, служившая в свое время одним из ключевых элементов нацистской пропаганды.

229

Из этой гремучей смеси вырастают три основные идеи, три кита, на которых держится политическая вселенная Кургиняна. Первая идея состоит в том, что соревнование между коммунизмом и капитализмом, между планом и рынком, между авторитарностью и демократией - вовсе не феномен XX века. Оно существовало всегда - с начала времен. Причем Восток, с его традиционностью, всегда тяготел к плану в экономике и соответственно к авторитарности в политике, тогда как Запад, с его модернизмом, стремился, наоборот, к рынку в экономике и к связанной с ним демократии в политике. Россия в этом раскладе, естественно, оказывается “обществом восточного типа”28, которое “приемлет только авторитарную модернизацию”29. А главными злодеями ее истории предстают, разумеется, “так называемые либералы, которые… безответственно перетаскивали нас с Востока на Запад”30. Несмотря на то, что “наилучший путь для нашей страны - китайский”31. Кто мы? Принадлежим мы Востоку или Западу? Где искать образцы нашего будущего - в Европе или в Китае? Лучшие из лучших российских историков и философов столетиями ломали себе головы над этими вопросами. Они попрежнему спорны. Тем не менее Кургинян, выбирая Китай, ни на минуту в своей правоте не сомневается. Сомнения, впрочем, ему вообще не свойственны. Он не ученый, а идеолог. И потому не исследует, а учит, не спорит, а проповедует, чтоб не сказать - вещает. Вторая его идея в том, что постиндустриальное общество, в которое вступил сейчас мир, означает на самом деле “возвращение к прошлому на новом витке - в соответствии с диалектическим материализмом (отрицание отрицания)“32. Отсюда следует, что предстоит возвышение “восточных” ценностей традиционности, плана и коммунизма - в противовес теряющим позиции “западным” ценностям рыночного и демократического общества. Это делает по-своему логичными абсурдные на вид, безапелляционные утверждения Кургиняна, что именно сейчас “коммунизм начинает побеждать в мировом масштабе”33, ибо “в постиндустриальную эру именно коммунистические начала будут доминировать”34, а потому Куба и Северная Корея относятся к “странам, оказавшимся в авангарде человечества”35.

И третья, основополагающая идея кургиняновского сценария: “прорыв” России в постиндустриальную эру и превращение ее в мирового лидера. Поражение СССР в холодной войне с Западом он объясняет стратегическим просчетом его вождей и советской “псевдоэлиты” (которую он называет “кланом интеллектуально кастрированного и духовно нищего псевдожречества”)36. Просчет заключался в том, что после Сталина эти псевдожрецы пытались играть с Западом на его собственном потребительском поле, тогда как “догнать Запад на индустриальном этапе невозможно

- здесь мы обречены на тотальное отставание”37. Нужна была принципиально иная стратегия - “обогнать Запад, осуществив прорыв”38.

Что означает “прорыв”? “Это прыжок в XXI век путем концентрации материальных и технологических ресурсов на стратегических направлениях в сфере высоких технологий”39. Превращение

230

страны в Раша Инкорпорейтед, в своего рода сверхдержавную ядерную Дженерал Электрик40, способную к “авторитарной модернизации”.

, Разумеется, это лишь, так сказать, физическое измерение “прорыва”. Кургинян понимает, что гораздо важнее измерение психологическое. Для того, чтобы нация оказалась способна длительно функционировать на волне такого “мобилизационного проекта”41, нужны “новые формы мотивации труда”42, вплоть до “генной инженерии”43. Нужен, одним словом, “прерывный” настрой, “прорывная” ментальность нации, “как было при Петре Великом или даже при Сталине”44. Создать такую ментальность может лишь подлинно национальная элита. Вырастить такую элиту и есть, по словам Кургиняна, цель его Экспериментального центра,

Способна ли Россия на “прорыв”? Безусловно, считает Кургинян. У нее есть по крайней мере три миллиона квалифицированных работников, соответствующих мировым стандартам, богатейшие в мире недра и высочайшего класса технологические наработки, в буквальном смысле технологии XXI века. Она уже дважды, при Петре Великом и при Сталине, эту способность проявила. Более того, Россия вообще, по природе своей, “не страна предпринимателей. Она не страна рабочих и даже не страна крестьян… Россия - страна воинов”45. Она “всегда жила и будет жить в рамках мобилизационного проекта”46.

“Прорыв” - в российской ментальноеЩ, в этом Россия всегда может дать Западу сто очков вперед. Ей не привыкать к гарнизонной диктатуре. Не говоря уже о том, что Запад избалован своим богатством и индивидуализмом, а “Россия никогда не сменит своего отношения к богатству как к чему-то неправедному”47. Она просто создана для “авторитарной модернизации”.

Элиты - вот с чем России никогда не везло.

Исторически, полагает Кургинян, русские элиты имели “дефектную структуру, что раньше или позже оборачивалось для страны очередным бедствием”48. Лучший и самый близкий пример - советская элита, от которой Кургинян не оставляет камня на камне.

Дефектные элиты В 1917 г. задумано все было прекрасно. И “партия коммунистов действительно создавалась как структура орденского типа”49 (узнаете язык Дугина?). И страна была готова к “новой теократии, новому жречеству”50. Как нельзя точнее была она нацелена на “прорыв” в индустриальную цивилизацию

- и Сталин его совершил. Благодаря этому Россия разгромила Германию, и только один шаг отделял ее от мирового господства. Чтобы навязать миру свой антипотребительский “суперпроект”51, требовалось одно - не расслабляться, немедленно приступить к новому “прорыву”, повести просыпающийся Восток на борьбу с потребительской цивилизацией Запада. Но из-за “дефектности” советской элиты все сорвалось.

231

Дефектность заключалась в том, что партийный “орден” сам был построен и страной управлял на атеистической основе, “не имея своего сакрального поля”52. Отрезав себя от религии, “орден” российских коммунистов не мог опереться на собственную теологию и тем “изначально обрекал себя на деградацию”. Это и привело к его потребительскому перерождению, “к образованию духовно неполноценной орденской элиты - псевдоэлиты”53.

Вместо нового Сталина пришел жалкий Хрущев с его “гуляшкоммунизмом”, а за ним еще более жалкий Брежнев, затеявший игру с Западом на его собственном потребительском поле. Они разрушили российскую “прорывную” ментальность. Чем, скажите, могло это завершиться, кроме прямого предательства горбачевской псевдоэлиты, открывшей врагу ворота русской крепости и поставившей Россию на колени перед Западом?

Вот тут и расходимся мы с Сергеем Ервандовичем кардинально. Разные у нас, так сказать, “дьяволы”. Я страшусь войны, а он - мира. Я боюсь фашистского перерождения оппозиции, а за нею и страны, а он - сытости. По мне, народу, который всегда боролся за выживание, всегда жил по самым низким стандартам и бился, поколение за поколением, в тисках “мобилизационных проектов”, давно пора пожить почеловечески, в мире и спокойствии. Кургиняну жизнь без “мобилизационного проекта” представляется национальным позором — хуже смерти.

Но это к слову, чтобы читателю понятно было, почему мы никогда не сможем договориться.

Почему из всех замечательных особенностей советской элиты Кургинян выбрал для обстрела именно атеизм? Это ведь по меньшей мере неосторожно! И не захочешь, а вспомнишь дореволюционные имперские элиты: вот уж кто никак не грешил атеизмом! Была у них и своя государственная религия — православие,— и свое “сакральное поле”. Только что это меняло?