Нет, реваншистская оппозиция пока еще слишком слаба политически, чтобы претендовать на власть. Но она уже диктует вполне свободным как будто бы людям свои правила игры, свои условия сосуществования.

Именно так все и начиналось в веймарской Германии. Лишь испытав это на себе, понял я, кажется, окончательно, что суть происходящего сегодня в России не только в переходе к рыночной экономике, как обычно трактуют дело западные эксперты, и даже не в перманентном политическом кризисе, как склонны думать мои друзья в Москве.

О чем не знают

эксперты Суть - именно в этой, невидимой извне, не регистрируемой никакой статистикой и не улавливаемой никакой ученой экспертизой психологической войне между свободой и реваншизмом. В войне, которую демократия медленно, но неуклонно проигрывает - по мере того, как углубляется эрозия либеральных ценностей и испаряется

доверие к Западу. Нет, не численностью, не политическим влиянием и тем более не силой страшна на самом деле сегодня реваншистская оппозиция, но

27

той смертельной националистической радиацией, которую она излучает и которая расколола уже не только интеллигенцию, но и армию, и правительство, и силы безопасности, и весь народ. Осознав это, я перестал даже обижаться на западных экспертов. Просто их аналитический инструментарий не рассчитан на веймарские ситуации. Он не фиксирует психологические бури. Он бессилен уловить “предчувствие беды”. Он не создан для измерения националистической “радиации”. Потому, наверное, и сосредоточиваются эти эксперты на том, что им понятно, что измеримо, что может быть выражено в точных цифрах - на рынке, на кредитах, на приватизации.

И когда я понял всю несовместимость западных рациональных стандартов с этой недоступной для них сложностью российской психологической реальности, мне впервые стало понастоящему страшно за Россию. Страшно, ибо нет уже у нее сил для сопротивления расползающейся националистической болезни, чреватой русским Гитлером, для подавления ее метастазов, для того, чтобы встать на ноги - не только преуспевающей рыночной державой, но и жизнеспособной демократией.

И у российской демократии нет сил для решительного контрнаступления. Нет у нее, точно так же, как во всех предшествующих веймарских случаях, собственных ресурсов - ни политических, ни интеллектуальных, ни тем более материальных. Она в глухой обороне. И на ногах ее держит уже не энергия собственных мышц, но персональный авторитет Ельцина, “царя Бориса”, как, лишь отчасти в шутку, называют его в народе. Ну вот такой, слава Богу, у России сейчас “царь”, пожелавший связать свою судьбу с демократией. Но что станет она делать без Ельцина? На чем будет она держаться после Ельцина?

Повернем теперь голову на Запад, в сторону мирового сообщества. Все ресурсы, необходимые, чтобы сообщить российской демократии второе дыхание, у него есть. И намного больше того - есть опыт,

Не та Америка? “ноу-хау”, самое бесценное из всех сокровищ: ведь удалось же ему вытащить из такой же ямы Японию и Германию! Но только почувствует ли оно то, что пришлось почувствовать мне, услышит ли то, чего не слышат его собственные эксперты? Найдет ли в себе мужество и политическую волю, чтобы повторить в конце столетия великую операцию, которую совершило оно в его середине?

Не та теперь Америка, говорили мне в России. У нее рецессия, у нее бюджетный дефицит, у нее головокружительный государственный долг, у нее реформа здравоохранения, у нее на руках истекающая кровью Босния. У нее Гаити. Да и мощного, всем очевидного стимула, вроде угрозы сталинской экспансии, сейчас нету (об угрозе российского ядерного реваншизма попрежнему мало на Западе знают и еще меньше думают). Где бы взял сегодня президент Клинтон те ресурсы, которые, скажем, генерал Макартур потратил когда-то на демократическую трансформацию Японии? Уж казалось бы, худшего 28

кандидата в первые азиатские демократии и существовать в природе не могло. Глубочайшая, тысячелетняя авторитарная традиция, плюс милитаризм, пропитавший общество до мозга костей, плюс раздутые до небес имперские амбиции. Неразрешимая задача! Макартур же с нею справился. Но во что обошлось это Америке?

Правда, в распоряжении президента Буша тоже не было средств воевать с Ираком из-за Кувейта - а разве это его остановило? С другой стороны, если прав был Ричард Никсон и Россия к концу столетия действительно стала таким же “ключом к глобальной стабильности”, каким была в 1920-е годы веймарская Германия, то ситуация для всемирной кампании в поддержку ее демократии неизмеримо благоприятней той, в которой пришлось действовать Макартуру. Генерал мог рассчитывать лишь на американские ресурсы, да и те должен был делить с Европой, по плану Маршалла. А сегодня в предотвращении дестабилизации ядерного супергиганта ничуть не меньше Америки заинтересованы не только страны “большой семерки” и вся остальная Европа, но и Южная Корея, и каждый из “азиатских тигров”, не говоря уже о Саудовской Аравии и ее несметно богатых партнерах по нефтяному картелю. Короче, все те международные силы, которые Америка совсем еще недавно объединила для операции “Буря в пустыне”. Значит, действительная проблема вовсе не в ресурсах, но в организации, в лидерстве, в объединяющей идеологии, в конкретном и реалистическом плане контрнаступления российской демократии.

Вот чего на самом деле не достает и чему неоткуда взяться

- поскольку западные эксперты озабочены рынком, а вовсе не психологией. Циклопическая по своей сложности задача демократической трансформации России безнадежно тривиализирована бесконечными разговорами о деньгах, о кредитах и о приватизации. Главная - ядерная - опасность российского реваншизма в политических расчетах отсутствует. Так во имя чего должны объединяться потенциальные участники этого нового всемирного альянса? Какой угрозе противостоять?

Генерал Макартур точно понимал свою цель в послевоенной Японии. Также, как понимали ее руководители союзной администрации в послевоенной Германии: не только на десять или пятьдесят лет, но навсегда исключить возможность повторения ПирлХарбора или кровавой бойни в Европе. Четкая конкретность цели диктовала масштабы и характер усилий. Но под какими знаменами стал бы объединяться мир сегодня, какую стратегию избирать, если никто не объяснил ему, что в ядерную эпоху русский фашизм окажется страшнее германского и японского вместе взятых? Если никто даже не попытался обрисовать перед ним угрозу новой чудовищной вспышки экстремистского национализма с эпицентром в ядерной России?

Другими словами, для того, чтобы мир вспомнил о собственном великолепном послевоенном опыте, нужна глубокая, радикальная реформа всей западной политики по отношению к России. Ничуть не менее радикальная, нежели, скажем, нынешняя реформа здравоохранения в Америке, далеко вышедшая за рамки осторожных поправок к политике предшествующей администрации. Заплаты и здесь не помогут. Надо просто перетасовать карты и сдать их заново. И без мобилизации, если угодно, всех интеллектуальных и поли29

тических ресурсов Запада тут не обойтись - только это, я еще надеюсь, способно заставить мировое сообщество отказаться от губительной веймарской политики невмешательства в российскую психологическую войну.

Но где политическая база для такой реформы и такой мобилизации? Где в Америке мощное и авторитетное российское лобби, способное их проталкивать — в Конгрессе, в средствах массовой информации, в дипломатических структурах? Каких только лобби нет сегодня в Вашингтоне, вплоть до владельцев ресторанов, даже китайское есть. А вот российское, как это ни странно, отсутствует…

Так что же, все потеряно? Нет, ни в коем случае. Есть все-таки некоторые основания для осторожного оптимизма. Вот они. Прежде всего, реваншистская оппозиция покуда не выиграла и, судя по всему,