Я понимаю, что трудно внушить не только западному читателю, но и многим трезво-мыслящим людям в России серьезное отношение к национал-большевистской пропаганде.Такая наивность, такая откровенная чепуха - даже несолидно с нею Стоит ли с ними

спорить? спорить, тем более ее опасаться. В нормальных обстоятельствах так же, наверное, думал бы и я. Дело, однако в том, что обстоятельства

173

сегодня ненормальны, и не только в том тривиальном, бытовом смысле, какой чаще всего вкладывается в эти слова. Если вспомнить, монументальные попытки поссорить русскую интеллигенцию с Западом уже дважды предпринимались в современной истории России. Во времена “официальной народности” при Николае 1 и снова - столетие спустя, во времена “космополитической” кампании при Сталине. Но ни в первый, ни во второй раз цель не была достигнута, хотя все средства, способные изменить настроения в обществе, были пущены вход. Но момент был выбран неподходящий. Не было, в наших терминах, веймарской ситуации. Традиции, опиравшиеся на мощный монолитный фундамент имперской цивилизации, не поддались.

Сейчас - иное. Сейчас Россия переживает не просто ломку

- распад вековой имперской цивилизации и связанный с ним глубочайший кризис всех традиционных ценностей. Интеллигенция оказалась в эпицентре бури. Почва вздыблена, незыблемые ценности, выработанные многими поколениями на протяжении столетий, вымываются. Никогда еще она не была так растеряна, неуверенна, уязвима. В особенности - молодежь. Если когда-нибудь было время сломать, наконец, традиционную приверженность русской интеллигенции к западным, т.е. либерально-демократическим ценностям, время это - сегодня. Вот почему третья по счету попытка разрушить ее вековую европейскую ориентацию, предпринимаемая сегодня националбольшевиками, представляется мне такой опасной. Весь литературный антураж “третьего пути” мы, конечно, сейчас не осилим. Ограничимся лишь тем вкладом, который внесли в него наши герои.

“Патриотическое” издательство “Палея” специализировалось на серии брошюр под общим названием “Жизнь замечательных россиян”, задуманной как современные жития святых. Святые эти особого чина: и Зюганов, и Стерлигов попали в их число, а вот Андрей Сахаров - нет. Тот, кому это

Ностальгия бывшего

жандарма показалось бы непонятным, мог получить разъяснения от самого Стерлигова прямо в тексте его “Жития”. “Ретивый правозащитник Сахаров так прямо и предлагал - либо сбросить на Союз несколько изобретенных им водородных бомб, либо превратить весь евразийский материк в сырьево-трудовую колонию, которая обеспечивала бы жизнь “избранных” там, за океаном. Великий гуманист, что ни говори - недаром его высоко ценили и в Вашингтоне, и в ТельАвиве”18.

Одного этого абзаца достаточно, чтобы не оставалось ни малейшего сомнения: “святой” этот - нераскаявшийся жандарм. Можно, в отличие от большинства людей в стране и в мире, не чтить Сахарова как праведника, можно не соглашаться с его мыслями и действиями - на то и свобода мнений. Но эти абсурдные обвинения, сам этот лающий тон - все с головой выдает причастность автора к организации, обязанной по долгу службы преследовать и пытать Сахарова. Так что ностальгические пассажи Стерлигова - вроде того, что “КГБ ошельмовали”19 или “во времена Андропова мы, сотрудники КГБ, за

174

щищали народ от преступников”20 - выглядят в этом смысле явным

перебором. Вместе с другими комментариями, разбросанными в “Житии”, это замечание наглядно свидетельствует, что Александр Николаевич Стерлигов, оказавшись в лидерах Русского Собора и претендуя на первые роли в России в качестве лидера, полностью сохранил жандармскую ментальность. Намек на “избранных” в Вашингтоне и ТельАвиве, которым якобы служил Сахаров, направлен, конечно же, против евреев. Стерлигов, однако, не колеблется отлучать от лика России и единокровных соотечественников: “Русский - без национальной души, без веры предков, о таких Достоевский говорил “не православный не может быть русским”. А уж прямо служащий Антихристу тем более”21.

Легко представить, какой страной станет Россия, следуя “третьим

путем”. Но каков молодец! Посвятив лучшие годы жизни политическому сыску, сделав карьеру в организации, которая на протяжении десятилетий растлевала и коррумпировала православную церковь - теперь, не моргнув глазом, берет на себя роль борца с Антихристом и защитника “веры предков”! Плохи были бы дела нового национал-большевистского мифа, если бы творили его только люди, вроде Стерлигова. Они компрометировали бы его одним своим присутствием. Но дело спасают другие лидеры движения. Зюганов и тем более “перебежчики” - Михаил Астафьев или

Второе издание мифа XX века

Сергей Бабурин - выглядят на фоне Стерлигова просто космополитами. Они не опускаются ни до вульгарного антисемитизма, ни до кощунственно-опереточной “борьбы с Антихристом”. Ни при каких обстоятельствах, я думаю, они не стали бы тревожить память Сахарова саморазоблачительными обвинениями.

Да и не нужна им, по правде говоря, эта “коричневая” примесь. Новый миф прекрасно выстраивается из двух легенд: старой “красной” (об агрессивном западном империализме) и новой “белой” (о предательском партийном начальстве, вступившем в преступный сговор с коварными западными спецслужбами).

Представляя народу одну из первых редакций нового мифа, Геннадий Зюганов начинает издалека. Оказывается, еще “в середине 60-х гг. за океаном была сформулирована доктрина, которая не называлась ни “перестройкой”, ни “радикальными реформами”, нет; это была программа разрушения СССР, великой и единой державы изнутри”22. Ясно, что реализовать эту “концепцию разрушения”23, сидя там, за океаном, спецслужбы не могли. Нужен был рычаг в Кремле. Но какой? Не зашлешь же резидентов на высшие посты великой и единой державы. Не допустят этого Стерлигов и его коллеги. Но западным интриганам повезло. Резидентура сложилась сама по себе, и вот как это произошло: “Когда у нас партийное руководство стало стареть и дряхлеть, вокруг Брежнева и всей его компании появилось очень мно

175

го прилипал… тот же Арбатов, тот же Яковлев”24. Естественно, “на этих дрожжах всходило новое племя угодливых компрадоров, которые, по сути дела, вкусив с западного стола, предали национально-государственные интересы”25.

Предатели верно служили “тем, кто сформировал концепцию разрушения”26. Прекрасно понимая, что “нашу страну нельзя разрушить, не уничтожив КПСС”27, они сделали все, чтобы поставить во главе партии своего человека, такого же угодливого компрадора, как они сами. И преуспели в этом. “Таким вот главным агентом влияния, президентом-резидентом оказался, к несчастью, Горбачев. Внешне привлекательный, а по сути аморальный и подлый… единственный в мире Нобелевский лауреат, который подпалил собственную державу”28. Тут, правда, в плавном течении повествования обнаруживается у Зюганова некоторый провал. Как же все-таки удалось “прилипалам” протолкнуть на самый верх партийной иерархии такого “президента-резидента”? Как допустил такое беззаветно боровшийся с преступниками Андропов? Мало того, сам же первый этому способствовал? Ну хорошо, допустим, Андропов был болен, а “Брежнев и вся его компания” утратили бдительность по дряхлости. Бывает. Но тогда уж вовсе непонятно, куда смотрели Стерлигов и его братья-чекисты? Онито были в расцвете всех своих жандармских сил! Чего же они стоили, если не смогли разоблачить такой заговор? В своей версии мифа это скользкое место пытается прикрыть сам Стерлигов. Он беседует с журналистом и получает от него удобнейший пас: “Александр Николаевич, я понимаю, что в госбезопасности уже при Андропове работали люди компетентные

- не побоюсь этого слова: интеллектуалы. Так что же, неужели аналитики из вашего бывшего ведомства не могли просчитать еще в 85-86 гг., к чему, в какую пропасть ведет нас Горбачев со своим проамериканским окружением? Неужто не знали они о масонской начинке всех этих Яковлевых, Арбатовых, Шеварднадзе?” Только кажется, что это вопрос на засыпку. Ответу Стерлигова готов: “Беда не в некомпетентности органов безопасности. Дело гораздо сложнее. Ни ЦК, ни тем более Совмин важнейшей информации от этого ведомства не получали, ибо