Не понимает эта новая власть и себя. Свою природу, соответствующую эпохе перехода. Свою действительную функцию в россий79

ской истории. Если прислушаться к истории, функция переходного режима вовсе не в том, чтобы “вытащить страну из ямы”. Для этого ему и вправду потребовался бы весь набор жизненно важных качеств, начиная от социального такта и кончая высшей политической школой. Но его реальное историческое предназначение скромнее. Оно лишь в том, чтобы продержаться, не уступить страну непримиримой оппозиции до момента, когда лебединая стая придет на помощь молодой российской демократии.

Но это, как мы уже знаем, другой сценарий - не веймарский, а, так сказать, боннский, т. е. образец благополучной демократической трансформации послевоенных Германии и Японии, таких же тоталитарных монстров, каким была до 1985-го Россия. Почему в 40-е они выиграли ту самую психологическую войну, которую вчистую проиграли в 20-е? Что изменилось за два десятилетия? Только одно: на этот раз стая не бросила гадких утят на произвол судьбы. Это она “вытащила из ямы” Германию и Японию, а вовсе не их слабые, расколотые и двуликие переходные элиты.

Новый российский политический класс имеет право этого не понимать. Он просто не обучен мыслить в таких категориях. Гораздо хуже, что не понимает этого и либеральная оппозиция, сосредоточившая в себе квинтэссенцию отечественного демократического интеллекта. А между тем и в веймарском сценарии, и особенно в его превращении в боннский ей отводится едва ли не решающая роль.

Российские либералы весь свой пыл отдают критике режима, изобличая его в предательстве идеалов Августа. Либеральная

риторика Но функция либеральной оппозиции не в том, чтобы воевать с гадким утенком. Не для того она необходима. Ее дело - счищать ту накипь, которая неизбежно обволакивает его, как обволакивает она всякий переходный режим. Он вовсе не объект морального негодования. Он - обыкновенный политический инструмент, которым, как показал, в частности, чеченский кризис, “партия войны” научилась пользоваться, а демократы нет. Такова фукция либеральной оппозиции, которую она не исполняет.

Не справляется она и с другой важнейшей своей задачей - противостоять изоляционизму. Достаточно беглого знакомства с ее идеями, чтоб убедиться — уже в 1992-1993 гг. заняла она ту же изоляционистскую позицию, что и режим, который ей полагалось просвещать в интересах демократической трансформации страны. Уже тогда она фактически санкционировала эту опасную тенденцию своим интеллектуальным авторитетом.

Это тем более непростительно потому, что перед глазами у нее был опыт российского бизнеса. Ведь каких-нибудь пять лет назад деловая элита России была не лучше знакома с хитросплетениями сов

80

ременного бизнеса, чем политическая ее элита - с тонкостями современной политики. Но деловая, на ее счастье, не страдала комплексом “сами с усами”. Она четко осознала свою неадекватность, дружно устремилась в школу совместных с западными бизнесменами предприятий и за самый короткий срок сумела перескочить, так сказать, из приготовительного класса в аспирантуру. А что касается элиты политической, то она ничего не осознала, никуда не устремилась, никакой школы не проходила и, судя по нынешним ее эскападам, проходить не собирается. В результате дальше нулевого класса она не пошла и осталась на том же любительском уровне, на каком была до Августа.

Конечно, политике труднее учиться, чем бизнесу, где нет таких головоломных проблем, как “национальные интересы”, “патриотизм” и т. п. Так тем более нельзя к ним подступаться, не владея современной методологией, ее интеллектуальным инструментарием, навыками стратегического, а не сиюминутного мышления! Российская деловая элита все это худо-бедно приобрела, политическая - нет. Багаж ее остался тем же, что и пять лет назад. И в результате руководители послеавгустовского режима используют методы, почерпнутые из опыта советского руководства, а их либеральные оппоненты - из опыта советского диссидентства.

Все, что предлагаю я на протяжении последних пяти лет, сводится по сути к идее совместного политического предприятия российской и западной интеллигенции. Но эту идею либеральная Россия не поддержала. Тем самым она отвергла политическую школу не только для правящей элиты, но и для самой себя. Даже такой, казалось бы, искушенный в мировых делах либерал, как Андрей Козырев, и тот путает западную интеллигенцию с ленивой и равнодушной западной бюрократией: “Зарубежные наши партнеры, что они действительно могут сделать для нас? Какое-нибудь нелепое заявление, которое вызовет только раздражение здесь и антизападные настроения: да что вы лезете под руку, когда мы и так мучаемся? Помочь-то вы ничем не можете конкретно”34.

Что могло из такой необразованности произойти? Да то, что и произошло: либеральная Россия отказалась бороться за послеавгустовский режим. Собственными руками она отдала его той самой накипи, которая за эти пять лет его обволокла. Как горько заметил Анатолий Приставкин, “сами мы, те, кто считает себя демократами, отдали президента в лапы силовых структур”35.

Даже не попытавшись найти на Западе истинных союзников в борьбе с непримиримой оппозицией, либеральная Россия пошла по привычному с диссидентских времен пути разоблачения начальства.

“Чтобы вырваться из ложной альтернативы “Ельцин или правые”, создать возможность выбора в пользу подлинной демократии, не надеясь на квазидемократическую власть, нам необходимы серьезные интеллектуальные усилия,— поучал единомышленников Юрий Афанасьев. - Правительство на них явно не способно… На прорыв в цивилизацию должны найти в себе силы мы сами. Общество должно избавиться от иллюзий в отношении послеавгустовских политиков и само отыскать путь своего становления. Мы обязаны сами найти в себе силы для трезвой самооценки”36.

81

Можете вы, читатель, представить себе на минуту, что произошло бы с российским бизнесом, займи деловая элита страны такую же изоляционистскую позицию? Если б она тоже гордо заявила, что “мы должны сами найти в себе силы”, “сами отыскать пути своего становления” и т. п.? Да просто не было бы в России сегодня современного бизнеса - как нет современной политики.

Я не говорю уже о том, что ни от Афанасьева, ни от какого бы то ни было другого лидера либеральной оппозиции никто никогда не слышал объяснений, как, при помощи каких именно социальных сил и на какие политические альянсы опираясь, могло бы общество “само” прорваться в цивилизацию, борясь одновременно на два фронта - против “квазидемократической власти” и против непримиримой антидемократической оппозиции. А без такого анализа и без такой стратегии - что же остается от всех этих гордых деклараций, кроме риторики, которой страна и без того сыта по горло? Немножко теории

Поставим теперь на место московского либерала выпускника политической шко

лы, о которой мы только что говорили. С чего бы он начал анализ? Конечно же, с определения ситуации. Если в Августе и впрямь победила демократия, то Афанасьев прав - Ельцин действительно ренегат. Но ведь не было такой победы, и либеральная оппозиция превосходно это знает. В противном случае, зачем бы ей было жаловаться на “квазидемократическую власть”, которую, по ее собственным словам, “надо менять”? Зачем называть режим переходным? Ведь даже семантически получается нелепость. От чего к чему, спрашивается, нужно было бы переходить России демократической? Если же перед нами не демократия, то что именно? Тут грамотный политик первым делом заглянул бы в прошлое, в наличный опыт человечества, зафиксированный в сотнях доступных теперь исторических трудов. Что происходит во всех сопоставимых с Россией имперских державах, объявивших себя в момент жестокого кризиса демократическими? Какая в них приходит к власти политическая элита? Известно, какая, ответила бы ему история. То, что является на исторической сцене после такого рода революций, походит на демократию не более, чем гадкий утенок на лебедя. Есть в политическом словаре специальный термин: прото-демократия (т. е. зародыш, семя, потенция, возможность демократии). А что до новой элиты, то она, по определению, переходная, смешанная, включающая и реформаторов, и деятелей старого режима, а наряду с ними также и “патриотов”, т. е. консервативных революционеров, представителей имперского реванша. Рождение демократии - процесс, а не одномоментное действие, как могло казаться в романтическом Августе. На самом деле антикоммунистическая революция была лишь стартом, лишь первоначальным толчком этого процесса, а вовсе не его 82