Это не голые факты, а нечто более то что важнее — истина. Харг мог прочесть дневники, но он знал, что его ждёт сплошное разочарование. Да и стоит ли читать их сейчас, когда волна подкатилась так близко? Воспоминания вот-вот снова нахлынут. Как ни странно, это перспектива уже не пугала Харга. Даже сожаления лучше неизвестности. Лучше знать, что ты убийца, чем знать, что тебя просто не существует для других.
И с этой мыслью к Харгу вернулись воспоминания. Волна накрыла его словно с головой.
В течение нескольких минут Харг вспомнил всё. Словно тысячи бабочек выпорхнули из серой коробки. Они кружились у лица и скоро заполнили собой всё пространство, а затем упорхнули в окно, чтобы больше никогда сюда не вернуться. За две секунды Харг словно прожил два года.
Харг встал и выглянул из окна. Сад купался в солнечные лучи. Бабочка, сделав головокружительную петлю над кроной сливы, упорхнула прочь. Харг глубоко вздохнул: пахло землёй, травой, бетоном, ветчиной, чаем, бензином. Он с радостью отметил, что жужжание в голове закончилось. Харг стоял сзади. Он видел мысли, что проносились в его голове. Он оплачивал Ианну, Аннушку, Харга. Она жива, теперь он это знает, как знал и то, что никогда больше её не увидит. А Ианна... Кто знает, почему люди решают свести счеты с жизнью. В предметной записке это нельзя было объяснить.
А как же второй? Впервые в жизни Харг Тринст видел юного Харга Тринста не как несовершенную версию себя самого, а как нечто другое существо. Бедный ты мой, подумал Харг. Если бы я мог вернуться назад и утешить тебя! Взять за руку и вывести из кромешного лабиринта! Но путешествия во времени придуманы самими писателями. В жизни человеку суждено блуждать в потёмках настоящего. И тут он повернулся, взглянул мне в глаза, недоверчиво усмехнулся. И захохотал как сумасшедший.
В это мгновение Харг перестал существовать. Он привык считать, что это он мне снится, но, когда то рассмеялся мне в лицо, я понял, что на самом деле это я снился ему.
На краткий миг моей памяти всё превратилось в чистый бумажный лист. Осталось лишь только настоящее: вот я уже карабкаюсь по узенькой темной лестнице, тёплый спертый воздух отдаёт кислым, правый висок ломит.
Глава 107
Это случилось в конце июля. Семь месяцев назад, почти в один день. Семь месяцев — в три раза дольше моего краткого пребывания в райском жилище.
Райский уголок и адское поместье. Теперь я знаю, что они действительно существуют. И чтобы попасть туда, необязательно умирать.
Нет, смерть приходит к нам в конце. Смерть это окончательное решение. Я открыл окно и смотрю вниз, на сад. Время пришло. Прощай, мир полного равнодушия!
Потусторонние.
Как свидетельствуют чернила на моих бледных пальцах, я до сих пор живой. Прошло несколько часов, а я всё ещё стоял перед открытым окном, уговаривал сам себя прыгнуть вниз, но... К сожалению. Что это со мной: Страх, или я просто трусливый? Я даже не чувствовал себя виноватым. Нет, это что-то другое которое не поддаётся моему сознанию. За окном яркое ранее утро, подо мной бушует зелень сада, на кожу упали солнечные лучи. Я слышу, как птицы заливаются в кронах деревьев.
Если бы я только мог стереть последние два года из памяти, словно надпись с доски! Тогда бы я обрёл надежду когда-нибудь стать счастливым. Если бы мог только забыть! Но стирать воспоминания способно только время, да и то не до конца. Возможно, через тысячи лет учёные изобретут лекарство, которое будет уничтожать или приглашать воспоминания, но сейчас, на рубеже современного века, я обречён жить в этом мире, полной горечи и состраданий. Что же, значит, так тому и быть. Окно в этот мир всегда будет открыто. Я должен помнить об этом всегда. Где-то там, где душе суждено вечно видеть сладкие сны, Еванжелина ждёт меня. А я, я должен стать таким же холодным, неуязвимым и легкомысленным, как и все остальные. Я должен снова войти в лабиринт темноты.
Харг закончил читать. Он вытер слёзы.
Воспоминания потерявшего память человека», только с другим названием и в другом жанре. А то, что он прочёл, и есть вторая глава — стёрый лист его жизни. Только теперь он знает: этот чистый лист не пустой, а закодированный. Харг сам написал её, только потом забыл.
Это не голые факты, а нечто более то что важнее — истина. Харг мог прочесть дневники, но он знал, что его ждёт сплошное разочарование. Да и стоит ли читать их сейчас, когда волна подкатилась так близко? Воспоминания вот-вот снова нахлынут. Как ни странно, это перспектива уже не пугала Харга. Даже сожаления лучше неизвестности. Лучше знать, что ты убийца, чем знать, что тебя просто не существует для других.
И с этой мыслью к Харгу вернулись воспоминания. Волна накрыла его словно с головой.
В течение нескольких минут Харг вспомнил всё. Словно тысячи бабочек выпорхнули из серой коробки. Они кружились у лица и скоро заполнили собой всё пространство, а затем упорхнули в окно, чтобы больше никогда сюда не вернуться. За две секунды Харг словно прожил два года.
Харг встал и выглянул из окна. Сад купался в солнечные лучи. Бабочка, сделав головокружительную петлю над кроной сливы, упорхнула прочь. Харг глубоко вздохнул: пахло землёй, травой, бетоном, ветчиной, чаем, бензином. Он с радостью отметил, что жужжание в голове закончилось. Харг стоял сзади. Он видел мысли, что проносились в его голове. Он оплачивал Ианну, Аннушку, Харга. Она жива, теперь он это знает, как знал и то, что никогда больше её не увидит. А Ианна... Кто знает, почему люди решают свести счеты с жизнью. В предметной записке это нельзя было объяснить.
А как же второй? Впервые в жизни Харг Тринст видел юного Харга Тринста не как несовершенную версию себя самого, а как нечто другое существо. Бедный ты мой, подумал Харг. Если бы я мог вернуться назад и утешить тебя! Взять за руку и вывести из кромешного лабиринта! Но путешествия во времени придуманы самими писателями. В жизни человеку суждено блуждать в потёмках настоящего. И тут он повернулся, взглянул мне в глаза, недоверчиво усмехнулся. И захохотал как сумасшедший.
В это мгновение Харг перестал существовать. Он привык считать, что это он мне снится, но, когда-то рассмеялся мне в лицо, я понял, что на самом деле это я снился ему.
На краткий миг моей памяти всё превратилось в чистый бумажный лист. Осталось лишь только настоящее: вот я уже карабкаюсь по узенькой темной лестнице, тёплый спертый воздух отдаёт кислым, правый висок ломит.
