— Я думал, били не наши... — дрогнувшим голосом произнес полицейский, затем подошел к столу и, налив стакан воды, продолжал: — Знает ли человек, кого ему надо опасаться и кому доверять? Дурачье!.. На, возьми, пей!

— Уже пил! — отказался Антон, хотя во рту у него все горело от жажды. — Три чашки кофе выпил! — При этих словах он понизил голос, боясь выдать свое удивление манерой допроса в этот вечер. В ответ полицейский начальник улыбнулся, так как его это даже немного забавляло. Он тут же подумал: «То ли это дерзость, то ли фанатичная ненависть еще неопытного, однако напичканного коммунистическими идеями молодого человека...»

Когда Антон переоделся в принесенную ему сухую грубую суконную одежду, начальник пристально посмотрел на него и внезапно спросил:

— А мы, пожалуй, знакомы, да?

— Так точно, господин начальник, знакомы! — Антон внезапно вскочил со стула, чтобы встать по стойке «смирно», но тут же свалился на него как подкошенный: ногу пронзила невыносимая боль.

— Еще немного — и мы станем приятелями!.. — сказал начальник и с нескрываемым любопытством посмотрел на юношу. — А где мы познакомились, не помнишь?

— Не могу вспомнить, господин начальник, но вас все знают, — ответил Антон.

— И обязательно говорят обо мне, да? А что все-таки говорят люди?

— Ничего не знаю, господин начальник, только слышал, что вас называют самым скверным полицейским, однако...

— Вот видишь, какие люди? Самый скверный полицейский!.. Почему меня так называют? — оживился начальник. — За то, что я оберегаю державу, охраняю порядок?! Как будто мне больше всех нужно! Вот и старайся! Ну ничего, мы с тобой станем друзьями, и ты убедишься... Только у меня одно условие: говорить правду!

— Так точно, господин начальник, только правду! — отрывисто, по-военному ответил Антон, и плечи его вздрогнули.

— Вот это хорошо! Я всегда любил откровенных людей! Хочешь сигарету? — Он протянул руку, взял оставленную на столе пачку и поднес ее Антону.

— Не надо, господин начальник, не курю! — отказался Антон.

— Очень хорошо! В молодежной организации учат вас этому... не курить, не пить?..

— Так точно, господин начальник, там!

— Браво! И теперь, как партизан, вас тоже учат? — небрежно бросил полицейский, закуривая сигарету и садясь напротив Антона.

— Так точно, господин начальник, учат. Выступаем с лекциями, делаем рефераты...

— Сколько человек в вашем партизанском отряде? — внезапно прервал его полицейский, протягивая руку к пепельнице.

— Совсем не знаю, господин начальник! — механически ответил Антон.

Полицейский начальник посмотрел на юношу с озабоченным видом. Казалось, все шло хорошо, и он уже ожидал совсем другого ответа. Пришлось замолчать. Казалось, он испугался, что слишком быстро далеко зашел, а ему никак не хотелось выдавать себя или переигрывать.

— Как?.. Разве мы не условились вести себя как друзья и говорить только правду?

— Так точно, господин начальник, только правду! — снова воскликнул Антон, не отрывая от него глаз.

— Вот и врешь! — не сдержался полицейский начальник.

— Никак нет, господин начальник, не вру!

— Тогда почему же не говоришь, где находится партизанский отряд? — более спокойно спросил полицейский.

— Ничего не знаю, господин начальник, поэтому и не говорю...

— Глупости! Теперь ты станешь уверять меня, будто все забыл?

— Так точно, господин начальник, если вас так же будут бить, то и вы тоже все забудете!

Полицейский начальник умолк, скривив губы. Он чувствовал, что игра закончилась, не успев начаться. Лицо его вытянулось, глаза сузились.

— Жаль! — со вздохом произнес он. — Такой молодой, а спешит, спешит... И куда спешит?

Антон промолчал.

— Будь спокоен! Раз не хочешь говорить, я не буду расспрашивать тебя. Советую тебе хорошенько подумать. Ты выбрал себе плохую дорогу. Смотри, как она у тебя кривит и петляет... А куда?

— Мой путь уже завершен, господин начальник! Вы лучше подумайте, куда ведет вас ваша дорога! — неожиданно для себя дерзко ответил Антон.

— Гм! — Полицейский снисходительно улыбнулся, окинув юношу взглядом, полным такого превосходства, какое ощущает человек, облеченный властью. — Ты понимаешь, какая разница между мной и тобой?

— Я хочу есть, господин начальник, — уклонился от ответа Антон.

Полицейский начальник взглянул на юношу, встал из-за стола, повернулся, подошел к окну, открыл его, а затем вновь закрыл. В кабинете было душно, чугунная печка накалилась докрасна.

— Послушай, почему ты считаешь, что мы непременно расстреляем тебя?

Это было неожиданно.

— У вас нет другого выхода, господин начальник! — тихо произнес Антон.

— По-твоему, мы, полицейские, только и способны убивать, сеять смерть, не так ли? Вы бегаете, а мы ловим и уничтожаем вас...

— Здесь вы ошибаетесь, господин начальник! — дерзко прервал его Антон. — Всех уничтожить вы не сможете, а мы не простим вам!..

— Смерть!.. — произнес приговор Димо.

Осужденный весь трясся. Он совсем обессилел и равнодушно взирал на балканские сосны и голубое небо с плывущими по нему белыми облаками. Казалось, этот человек уже давно отрешился от жизни. Но что стоила его смерть теперь, когда предательство совершилось и пять ремсистов заточены в тюрьму, когда Шопа мертв, а Лиляна брошена на берегу реки, чтобы ее нашли там замерзшей? Предателя поймали в его собственной бозаджийнице[13]. Он ничего не отрицал и только дрожал от страха всю дорогу до партизанского лагеря. Заикаясь, он рассказывал, как в бою его взяли в плен, как потом палачи привели к нему дочь и стали раздевать ее. Он не выдержал и предал. Однако почему он сразу не поделился всем со своими товарищами, почему никого не поставил в известность, а продолжал предавать одного за другим, пока наконец его не разоблачили и не поставили для расстрела к сосне, — этого осужденный и сам не мог понять. А человек только сам всевластен над своим собственным достоинством и совестью. Казнь не залечивает ран от преступлений, она просто карает предателя, и только...

Кто-то прошагал по коридору и вышел наружу. Электрическая лампочка едва заметно закачалась, и по облупленной стене пробежала тень. Мануш удивленно поднял брови и продолжал:

— Эй вы, люди, скажите, почему в сказках богатыри всегда побеждают, а все ламии[14] повержены? Ведь в жизни-то зло остается, и вот мы теперь ходим по Пирину, Риле и Родопам и боремся с ним. А дело это нелегкое. Если вы спросите меня начистоту, то я скажу: мне эти сказки не нравятся, они обманывают, уводят в сторону. Настоящие сказки должны кончаться иначе: одну ламию убивают, но остается другая, пострашнее, и мы ведем с ней битву.

В землянке мерцает пламя керосиновой коптилки, и при свете ее Ивайла пишет листовки для передачи подругам по гимназии, а тень, отбрасываемая ее рукой, причудливо движется по стене.

— Только не воображай, что ты вкусил плод древа жизни! Неужели ты не понимаешь, что твою молодость превратили в мишень, продырявленную пулями еще до того, как ее направили против нас!

— У нас разные понятия, господин начальник. Нет смысла говорить об этом. Стреляйте — и дело с концом!

Полицейский начальник стал молча расхаживать по кабинету, а затем снова сел напротив Антона.

— Слушай, ну а если я дам тебе возможность бежать от полиции?

— Мне все равно, будет ли это при попытке к бегству или в вашем кабинете! — Антон стиснул зубы. — Но мои друзья отомстят, отомстят!

— Да... Такие, как ты, или живут вечно, или умирают неизвестными! — произнес полицейский, пристально вглядываясь в юношу.

— Да здравствует Красная Армия! — неожиданно воскликнул Антон, словно стоял уже перед дулом пистолета.