Громко стучавшие капли дождя разбудили Антона. Снаружи завывал ветер, ослепительно вспыхивали молнии, а в дупле было сухо и даже уютно. Партизан решил переночевать в этом укрытии, чтобы с рассветом двинуться в путь.

Когда Антон проснулся, было уже светло. Лес и поляны, окутанные слабой дымкой тумана, весело купались в лучах утреннего солнца...

Вернувшись в отряд, Антон подробно рассказал товарищам о встрече с жандармами, о застигшей в лесу буре и, конечно, о найденном кладе. Партизаны слушали его с изумлением.

Больше всех обрадовался принесенному кладу комиссар Димо.

— Это оружие, Антон, дороже всех сокровищ, — сказал он с гордостью. — К нему никто не должен прикасаться! Этот наган, гранаты и патроны мы сдадим в музей Революции. Такой музей непременно будет у нас, попомни мое слово!

Антон знал этот город. И когда закрывал глаза, то отчетливо видел улицу с двумя большими каштанами, городской сад, в глубине которого стояла бозаджийница албанца Спиро, а за нею находилось здание околийского управления с замшелой черепичной крышей. Жизнь юноши в городе не отличалась особым разнообразием, укладываясь в ограниченные рамки: дом — гимназия, дом — библиотека, столовая для бедняков... И все же ему было о чем вспомнить.

Он неожиданно представил себе, как толкался перед Хуклеви-Ханом в каждый базарный день, ожидая, когда ему привезут из села торбу с хлебом, вспомнил своих одноклассников из седьмого «Б» и короткие подпольные встречи, полные напряжения и риска. Все пережитые события всплывали в памяти одно за другим, будто кадры кинопленки.

Антон хорошо помнил свой город и его жителей. Здесь он впервые испытал то волнующее чувство, которое, кто знает почему, люди называют любовью. Он помнил, какое сильное впечатление произвела на него позировавшая перед объективом фотоаппарата красивая молодая женщина с вуалью на лице... Потом ему понравилась девушка, с грустью смотревшая из окна двухэтажного дома на идущих с базара людей. Со временем лица этих женщин стерлись в памяти, но пережитое чувство сохранилось в душе. А это было главное.

И вот теперь снова, в который раз, он входил в этот город. Юноша волновался от ожидавшей его неизвестности, но в то же время испытывал чувство гордости, что именно его, а ни кого другого послали с группой за врачом для спасения раненого Тимошкина.

Антон шел следом за спокойно шагавшим бай Добри, которому предстояло дождаться доктора Янкова и отвести его на овчарню Шабана Грошарова. Там их встретит Яне с двумя мулами. В пути доктора должны были охранять Марин и Бойка. В последнее время они не разлучались, и, по всей вероятности, у них уже намечалась свадьба.

В отряде никто не знал номера квартиры доктора Янкова, но Антон хорошо помнил дом с зеленым деревянным забором и входную плетеную калитку, на которой висела белая овальная табличка с надписью: «Д‑р Янко Янков. Внутренние болезни. Часы приема: с 4 до 6, кроме воскресенья».

Юноша знал и самого доктора, носившего очки в тонкой оправе. Неизвестно почему, но Антон всегда представлял себе доктора в чесучовом костюме и с неизменным медицинским саквояжем. Доктор казался обычно медлительным и неуклюжим. Его крупное бледное лицо никогда не улыбалось, и жил он как-то изолированно от всего мира.

Бай Добри кашлянул, что означало: «Будь внимательнее, пересекаем дорогу». Лес кончился. Партизаны намеревались спуститься вниз днем, хотя это было опасно. Но сейчас следовало спешить. А наверху, в горах, члены штаба отряда вместе с представителями из штаба зоны расположились около приемника и слушали новости. Все были возбуждены от радости. Если бы Антон сейчас находился там, он тоже кричал бы «ура», узнав, что Красная Армия вошла в Добруджу и, видимо, уже достигла границы. Какая-то радиостанция сообщила на английском языке, что в Софии готовится фашистский переворот, а другая станция заявляла, будто партизанские силы уже направляются к столице.

Тимошкин с помутневшим взглядом лежал на четырех одеялах, бессильно опустив вдоль туловища свои землисто-восковые руки. Партизану требовалась срочная медицинская помощь. Доктор Янков обязательно сумеет облегчить его страдания, и Тимошкин впервые за долгое время забудется так необходимым ему сном...

Антону казалось, что бай Добри идет слишком медленно, хотя юноше и самому хотелось остановиться и перевести дух.

Добри и Антон двинулись обходным путем и пересекли речку подальше от моста, все еще охранявшегося ротой жандармов. Добри наконец остановился и стал проверять глубину речки, стараясь найти удобный брод, чтобы потом в этом месте перенести на спине врача, как это Добри сделал уже однажды.

— У доктора работа сложная, и я должен как-то помочь ему, — спокойно объяснял Добри.

Партизаны остановились возле низкого, обглоданного козами кустарника. До окраины города оставалось пройти метров сто, и теперь юноше предстояло идти туда одному.

— Антон, жизнь у человека только одна, и даром ее не отдавай!.. — хриплым, прокуренным голосом произнес Добри и сильно стиснул его руку. Обветренное лицо старшего товарища озарилось улыбкой и как-то сразу помолодело, а глаза его тепло посмотрели на юношу. — Доктор придет, я знаю его! Если за ним установлена слежка, будь осторожен. Ты хорошо знаешь, как действовать в этом случае. Доктора веди сюда...

— Смерть фашизму! — прошептал Антон, хотя ему почему-то показалось, будто он произнес эту фразу слишком громко. Рука машинально сжалась в кулак.

— Свобода народу! — ответил бай Добри.

В городе царила необычная тишина. Антон не раз приходил сюда днем и с интересом наблюдал за жизнью людей. Ему было приятно прислушиваться, как гулким эхом отдавались его шаги на узкой, вымощенной булыжником улице. Его радовали распустившиеся цветы и запыленная осина с серебристыми листьями. Слегка затененную акацией площадку перед парикмахерской уже подмели и побрызгали водой, и ставни в доме старого медника тоже были открыты. Под тенью двух кленов жужжала чесалка, над которой склонились женщины. Вокруг стояли ветхие низкие домишки. На окнах висели занавески из выбеленного холста. Стены подпирались бревнами, а дымовые трубы покосились. Чем же жил этот притихший в послеобеденный час городишко, который юноша созерцал с тревожно бьющимся сердцем? Нет, он не забыл ни про полицейских, ни про опасность. Внимательно приглядываясь к окружавшей обстановке, Антон с удивлением отмечал, что, пока он бродил в горах и ночевал на снегу, коченея от холода, она будто совсем и не изменилась. И в то же время это кажущееся спокойствие таило в себе смертельную опасность для него.

Неожиданно появился полицейский. Рука Антона машинально потянулась к пистолету в кармане, но полицейский, чем-то озабоченный и полностью погруженный в свои думы, прошел мимо и даже не взглянул в сторону партизана. Антон слышал, что полковник Стоянов в своем приказе заявил, будто Красная Армия не встретит в городе ни одного живого коммуниста и власть в городе останется прежней, пока, мол, будет жив он, Стоянов.

Юноша заметил пулемет на крыше тюрьмы, опоясанной мешками с песком. Пересекая главную улицу, он видел, как солдаты тащили два тяжелых орудия для стрельбы по шоссе, по которому с севера предполагалось наступление советских войск. Антон заметил и беспокойство на лицах двух офицеров, внезапно появившихся перед ним. Партизану пришлось посторониться, а когда они миновали его, Антон почувствовал, как на лбу выступил холодный пот.

Вот и бозаджийница. Вывеска была сорвана и валялась на земле. Неподалеку сидели какие-то военные. Немного подальше, в стороне от главной улицы, темнел старый турецкий постоялый двор. Теперь там размещалось полицейское управление.

На тротуаре возле зеленого забора, выцветшего от солнца и дождей, стоял полицейский мотоцикл, на котором привезли в город убитого Анешти. Доставил его лично сам околийский начальник Георгиев. Находившийся рядом с бозаджийницей патруль двинулся по своему маршруту. Антон уже видел три таких патруля. Было ясно, что с наступлением темноты начнет действовать комендантский час и охрана в городе усилится. Каждая потерянная минута может стоить жизни Тимошкину! Но как незаметно проникнуть в дом врача?