Не знаю, согласится ли он, и особенно бабушка, на это. Она смотрит на Антона так, словно он — ответ на все ее молитвы.

Но они должны осознать, что только я могу спасти Антона. Зная Кирилла, он позаботится об этом.

Закончив есть, я зеваю.

Сегодня был такой длинный день. Наверное, один из худших в моей жизни.

Моего брата держат в плену Бог знает где.

Я не смогу уехать в течение трех месяцев.

И самое главное, я с горькой иронией поняла, что не могу убить Кирилла. На самом деле, часть меня возмущается тем, что я вообще в него стреляла.

Это глупая, верная, наивная часть, которая полностью потеряла голову, когда увидела его у подножия холма с раной в груди.

Думаю, я никогда не забуду эту сцену, как бы ни старалась и сколько бы времени ни прошло.

Еще раз зевнув, я ложусь на кровать и закрываю глаза. Я просто отдохну минутку, а потом отправлюсь на поиски брата.

Всего минуту…

Сильная рука обхватывает меня, а сзади меня окутывает тепло. Это кошмар, понимаю я.

Нет, сон.

Присутствие позади меня нисколько не кажется угрожающим. На самом деле, я поддаюсь его прикосновениям, и с моих губ срывается тихий стон.

Мне нравится Кирилл из моих снов. Он не разговаривает и позволяет мне использовать его только в качестве утешения против преследующих кошмаров.

Они не приходят, когда он вот так обнимает меня.

Они не вмешиваются в эту маленькую фантазию, в которую я притворялась, что она мне не нравится.

Но потом этот якобы похожий на сон Кирилл надевает мне на палец кольцо и шепчет на ухо.

— Добро пожаловать домой, solnyshko.

Саша

Тяжелый вес покоится на моем теле.

Но вместо того, чтобы быть бременем, он на самом деле успокаивает. Я утыкаюсь носом в подушку, и мои ноздри наполняются запретным ароматом глубокого леса и кедра.

Возможно, я все это выдумала?

Это единственное объяснение этой сенсорной перегрузки или того, почему я прижимаюсь ближе к источнику.

Тепло охватывает мое тело и распространяется на грудь и сердцевину, поэтому я двигаюсь дальше, нуждаясь в большем.

Мои движения приостанавливаются, когда что-то твердое упирается в мой живот, тыкаясь в меня через одежду.

— Ммм.

Знакомый глубокий голос заставляет меня открыть глаза.

Пожалуйста, скажите мне, что это мое воображение…

Нет.

Не-а.

Это определенно реальность. Я действительно заперта в объятиях Кирилла, мое лицо покоится на его шее, и я почти чувствую вкус его геля для душа на своем языке. Я с ужасом понимаю, что именно этот запах я ощущаю с тех пор, как проснулась.

Наши тела прижаты друг к другу, а то, что упирается в мой живот? Это его эрекция.

Ох, и еще одна вещь.

Он голый.

Что дает ему право прикасаться ко мне? Держать меня, словно я ему принадлежу?

Как он смеет?

Я отстраняюсь, вынуждая его руку упасть с моей талии.

Кирилл ворчит, так как это его травмированная рука. Мои глаза встречаются с его арктическими, и, судя по сосредоточенному взгляду, он, вероятно, проснулся гораздо раньше меня. А может, он вообще не спал.

Я перебираюсь на другую сторону кровати, стараясь не смотреть на его покрытые чернилами грудь и руки. В утреннем свете, проникающем через окна и балкон, его татуировки кажутся темнее. И угрожающими. Как и все в нем.

Я не могу не смотреть на два шрама от пулевых ранений на его груди. Они скрыты новой замысловатой татуировкой и были бы незаметны для того, кто не очень присматривается. Однако я могу найти их, даже если бы ослепла.

После всего, что произошло, мысль о том, что он чуть не умер в России из-за меня, все еще вызывает у меня раздражение.

Ты играешь в опасную игру, Саша. Ты сочувствуешь монстру, который без колебаний уничтожил бы тебя.

Он садится, и одеяло опускается ниже его пупка, обнажая V-образную линию, ведущую к…

Я возвращаю свое внимание к его лицу и поджимаю губы, когда вижу, что он ухмыляется.

— Доброе утро, жена. Ты хорошо спала?

— Нет, не очень.

О, подожди. На самом деле да.

Мой рот приоткрылся. У меня не было никаких кошмаров прошлой ночью. Или снов.

Ничего не было. Впервые за очень долгое время я просто делала что-то нормальное и спала.

— Это из-за матраса? — он прижимается к нему, потом к одеялу. — Подушки? Самой кровати?

— Скорее, в кровати, — бормочу я себе под нос.

— Это говорит твой защитный механизм, но это нормально. Я могу подождать.

— Подождать чего?

— Того дня, когда ты снова станешь моей женой.

— Я никогда не была твоей женой, Кирилл.

— Нет, была. Ты сказала «да» и в ту же ночь взяла мой член, как очень хорошая жена. Кроме того, у меня есть свидетельство о браке, чтобы доказать это.

— Это не считается, так как мы разводимся.

Его неизменная ухмылка исчезает, но выражение лица остается легким, даже игривым, но это не выглядит естественным.

— До тех пор ты все еще моя жена.

— Неохотно.

— Законно.

Я вздергиваю подбородок.

— Временно.

— В настоящее время.

Этот ублюдок получает удовольствие от любой войны, которую я пытаюсь начать. Если я хочу чего-то добиться в этой ситуации, мне нужно прекратить подпитывать его извращения.

Я скрещиваю руки на груди, и его взгляд падает на мою грудь, вспыхивая и заставляя мое тело нагреваться. Я прочищаю горло.

— Когда ты собираешься освободить Антона?

— Как только удостоверюсь, что ты сдержишь свое слово.

— Я здесь, не так ли?

Его прозрачные глаза медленно скользят к моему лицу.

— Не полностью.

— И что это значит?

— Ничего, что стоило бы объяснять.

— Ты не можешь просто продолжать держать его в заложниках.

— Именно это я и планирую делать.

— И ты думаешь, что это заставит меня принять тебя?

— Я не верю, что что-либо из того, что я сделаю, заставит тебя принять меня на данном этапе, поэтому могу создать некоторые рычаги влияния в виде твоего брата.

— Ты чертов мудак.

Его губы подергиваются.

— Ты знаешь, что я люблю, когда ты делаешь мне комплименты.

— Это была полная противоположность комплименту.

— Не от тебя.

Я издаю раздраженный вздох.

— По крайней мере, своди меня к нему.

— Пока нет.

— Почему?

— Он наслаждался твоей компанией в течение двух месяцев после того, как имел наглость забрать тебя у меня, — его голос становится глубже с каждым словом, пока по моей коже не поползли мурашки.

— Он мой брат.

— Это не оправдывает его действий. Единственная причина, по которой я удерживаю себя от того, чтобы разрубить его на куски, — это ты, так что не испытывай мое и без того иссякающие терпение.

— Твое терпение иссякающее? Твое? Ты сейчас шутишь? Мое терпение должно иссякать. Не твое!

Он смотрит на меня с минуту, его брови опускаются.

— Это твоя попытка перенять чрезмерное эмоциональное поведение Карины?

Я бью его в грудь. Черт. Это было приятно.

— Еще раз назовешь меня эмоциональной, и я испорчу твое лицо.

Он ворчит и массирует грудь своей здоровой рукой.

— Ты уверена? Я думал, тебе нравится мое лицо, и ты находишь его, цитирую, «великолепным».

— Это было до того, как я поняла, какой ты манипулятор. Ни одно из моих прежних чувств не считается.

— Это мы еще посмотрим. Кроме того, вчера вечером ты узнала, что я не женился на Кристине, а воссоединил ее с любовником, которым оказался Константин. Так что твои причины ненавидеть меня недействительны.

— Но ты все равно действовал за моей спиной и стоял с ней у алтаря.

— Брак никогда не должен был состояться. Это все было показухой.

— Тогда почему ты не сказал мне об этом?

— Ты бы согласилась, если бы я сказал?