Первый этап — выход из фирмы Бланкоф. Поскольку госпожа Бланкоф пребывала в почтенном возрасте и не могла самостоятельно вести дела, предложили ей продать магазин, вырученную от ее пая сумму частично положить в банк под проценты, а на остальное приобрести акции, чтобы в дальнейшем получать соответствующие дивиденды. Однако, несмотря на свой преклонный возраст, она не согласилась и попросила подыскать ей нового управляющего для ведения дел на место Сепа, а также служащую на мое место. Просьба мадам Бланкоф прибавила нам хлопот, особенно в подборе добросовестного и знающего дела управляющего. В клубе коммерсантов Сепу удалось найти вроде бы подходящего кандидата из числа молодых выпускников коммерческого училища. Мы его представили госпоже Бланкоф, которая согласилась после обстоятельного разговора с ним и консультации с кем-то из друзей. Нового счетовода в бухгалтерию подобрали быстро.

Оформление нашего выхода из фирмы не составило больших трудностей. Мы получили наличный капитал, что полагался по договору (т. е. вернули средства, вложенные Центром, да еще с процентами), перевели деньги на личный счет в банке. Сепу пришлось некоторое время поработать в фирме «на общественных началах» (из уважения к госпоже Бланкоф, что ею было оценено должным образом), чтобы ввести в курс дела нового управляющего. Мадам Бланкоф искренне сожалела по поводу нашего отъезда, поблагодарила за совместное сотрудничество, устроила дома в нашу честь прощальный ужин. Расставание прошло в сердечной атмосфере и весьма трогательно.

Занимаясь подготовкой к продаже виллы, мы прежде всего ликвидировали тайник. Его разобрали, металлические детали были по частям выброшены в различные водоемы, все сгораемое — сожжено, а место, где находился тайник, было приведено в первоначальное состояние.

Продажа виллы несколько затянулась, хотя желающие купить ее нашлись сразу. По вполне понятным причинам нам хотелось получить наличными полностью всю сумму, а стоимость виллы и участка на день продажи была значительной, так что на наше требование мог откликнуться не каждый покупатель. Такой, наконец, нашелся — преуспевающий владелец небольшой мебельной фабрики. Вместе с женой он осмотрел виллу и прилегающий участок, остался, видимо, очень доволен, так как изъявил желание приобрести дом и предложил крупный аванс, тем самым закрепив за собой право на покупку. Однако дело купли-продажи усложнилось. Банк, владеющий ипотекой, узнав о нашем намерении продать виллу, заявил, что сделка невозможна без согласия его правления. Сепу пришлось посетить вице-директора банка и объяснить причину вынужденной продажи дома. Правление назначило комиссию из трех представителей, которые, согласно действующим правилам, произвели инвентаризацию-оценку виллы и дали свое положительное заключение о состоянии строения. Иначе и быть не могло, ибо за десять лет проживания мы существенно модернизировали виллу и участок. После этого, по нашему совету, преуспевающий мебельщик вошел в контакт с вице-директором банка и открыл в нем текущий счет, переведя на него часть капитала из другого банка. В этой операции, собственно, и состоял весь фокус: вместо выбывающего клиента появлялся новый, надежный, то есть платежеспособный, в чем и требовалось убедиться банку. Согласие на продажу виллы было получено, и процедура оформления сделки в нотариальной конторе прошла без препятствий.

Следующий этап — распродажа мебели и хозяйственной утвари, что также оказалось делом не простым. Кое-что приходилось отдавать за полцены, а что продать не удалось, раздали знакомым. Покупатель на автомашину (а содержали мы ее в хорошем состоянии) нашелся по объявлению в газете. Он пошел нам навстречу, согласившись оформить продажу и прием ее в удобный для нас момент, что и было сделано в тот день, когда мы перебрались в гостиницу «Олимпия». Вновь совпадение: с этой гостиницы мы начинали командировку и в ней заканчивали формальности с официальными органами при выезде из страны.

Наконец настал день, когда мы в последний раз обошли опустевшие комнаты. Дом с мансардой за низкой оградой, находящийся на маленькой тихой улочке, казался уже чужим. А ведь сколько лет он был не только нашим кровом, пристанищем, оперативным штабом и узлом радиосвязи, но и самой настоящей обузой, так как при всей нашей занятости с утра и до вечера управляться со всем хозяйством было сложно, тем более что мы были по понятным причинам категорически против наемного труда (имеется ввиду садовник или экономка). Многое связывало нас с этим домом. Немало тревог и радостей пережито в его стенах. Не счесть воскресных и праздничных дней, когда мы, согнувшись над письменным столом, работали с натовскими документами, делали переводы, готовили очередные радиограммы для Центра. Сколько их было принято и отправлено! И все это теперь в прошлом… Почти в прошлом. На душе тихое состояние радости и легкой грусти.

В стране мы прожили пятнадцать лет. Срок солидный. За это время смогли ассимилироваться настолько, что с какого-то момента стали уверенно чувствовать себя «своими среди своих». Во всех жизненных ситуациях научились держать себя точно также, как местные граждане. У нас выработались их привычки, черты характера, формы выражения взглядов, эмоций, манеры реагирования на происходящие события — радостные и малоприятные. Это касалось всех сторон повседневной жизни, работы, поведения. Выезжая в другие европейские страны, мы в разговорах с иностранцами высоко держали марку страны пребывания, с гордостью подчеркивали ее привлекательные стороны, широко известные в мире, при любой возможности демонстрировали «свой национальный» патриотизм. В ответ, как правило, встречали адекватное уважительное отношение к себе.

В первую ночь в гостинице «Олимпия» долго не могли уснуть. За окном стемнело, шел дождь, ветер раскачивал на улице светильник, отчего его тусклый свет время от времени вспыхивал на мокром стекле, бросая отблески в глубину комнаты. Мысли уходили то в прошлое, то возвращались к недавнему настоящему. Вспоминались расставания со здешними друзьями, думалось о предстоящих встречах в Москве.

Чем ближе подходило время возвращения на Родину, тем чаще я вспоминал свой дом и своих близких. Вот и сейчас, в эту бессонную ночь, я предался воспоминаниям о своей последней побывке в Москве. Центр тогда предоставил мне возможность съездить на несколько дней домой к отцу, которого я не видел более пяти лет. За эти годы от него окольными путями доходили скупые вести: жив, очень скучает и просит скорее возвращаться, а то не ровен час уйдет из жизни, не повидавшись с сыном… В своих редких письмах сестра Оля делилась трудностями воспитания дочери Люды, студентки медицинского института, писала, что скучают и ждут моего скорого возвращения.

В тот раз отца застал со смешанным чувством радости и тревоги. Он заметно осунулся, волосы поредели, стал шаркать ногами, глаза заметно потускнели, утратив прежний блеск, едва виднелись из-за густых светлых бровей. В его взгляде читался извечный вопрос: «Как, сынок, насовсем или опять туда?..» О моей работе он не спрашивал, видимо, понимал важность дела, лишь сокрушенно заметил: «У тебя дело государственное, важное, не моего ума…»

Мы долга вспоминали пережитое за эти годы. Говорили о прошлом, которое в человеческой памяти всегда лучше и радостнее, чем оно было когда-то в действительности. На следующий день посетили могилу мамы, скоропостижно ушедшей из жизни несколько лет тому назад. Там, стоя у ее могилы, я попросил прощения, что не смог выполнить сыновний долг и проводить ее в последний путь. В памяти возникли далекие годы детства и образ мамы, простой русской неграмотной крестьянки с доброй душой и отзывчивым сердцем. Уезжая, я обещал отцу скоро вернуться, просил не беспокоиться и беречь себя. Расставание было тягостным и грустным. Отец крепился, но, когда мы обнялись, я почувствовал, что у него задрожали плечи. Сестра время от времени прикладывала платок к глазам. Я утешал их, как мог, хотя и мне было тяжело. Мелькнула мысль: «Хотя бы продержался еще несколько лет до моего возвращения». Но судьба распорядилась иначе.