– Ну-ка, щас поверим, что именно ты слушаешь! – Очкарик воткнул мой наушник себе в ухо. – Ага! Ну ладно, прощаю! – И заулыбался.

Боже, как мне повезло… Додумалась ведь «войти в образ»! Невзирая на то, что слыву тихоней, я обожаю тяжелый рок и металл. Вот вышел бы казус, если бы в наушниках по привычке игралиFiveFingerDeathPunch, к примеру, а то иAmonAmarthкакой-нибудь…

– Окей, – я тоже улыбнулась.

Очкарик, однако, насторожился, на что указывали сузившиеся глаза и легкая борозда-морщина над ними. Элла никогда ему не улыбалась? Или не говорила «окей»? Мне она часто так говорит. Или говорила… Но об этом не хочется думать.

– Че не заходишь?

Ах вот чем вызвано его недоумение! Тем, что я не знаю, где тут звонок. Но вдруг у них какой-то секретный способ позвонить? Очень хотелось бы сделать сейчас три коротких, три длинных и три коротких звонка, ведь все мое естество в данный момент кричит «SOS!», но, сдается мне, их кодовый сигнал должен быть позаковыристее.

– Пропускаю вперед, – выкрутилась я и сделала шутливый поклон, одновременно выставляя руку, мол, прошу.

И тут произошло невероятное. Очкарик подошел к двери вплотную и на маленьком кодовом замке, какие обычно присутствуют на подъездной двери, нажал одновременно на три цифры, кои я не потрудилась запомнить от шока, ведь я эту панель в глаза не видела прежде. Когда ты настроен позвонить, а не набрать код, ты ищешь глазами нужный предмет все-таки где-то повыше.

Замок приветливо щелкнул, очкарик открыл дверь и повторил мой жест, пропуская меня вперед. Я снова поклонилась, хоть и не была уверена, что Элла любила дурачиться с этими людьми, но со мной же она часто кривляется и язвит, почему бы ей этого не делать в общении с другими?

Мы зашли на участок. Так как было темно, как следует разглядеть территорию я не могла, тем более что калитка с воротами находилась недалеко от двухэтажного длинного гостевого дома, к которому была выложена дорожка крупной квадратной мраморной плиткой. Лишь вдали, справа от дома, вырисовывался, окутанный тяжелым сумраком, как туманом, таинственный недостроенный замок, эффектно подсвеченный снизу маленькими садовыми фонарями.

– Заходи, че встала? – гаркнул мне в ухо провожатый, когда я замерла, завороженная увиденным.

– Замок красивый, – ляпнула я, переступая порог дома, дверь которого, к счастью, была открыта.

– М-да? – явно удивился моему ответу парень в очках. – Ну сейчас все равно туда пойдем, вот и насмотришься. – «Туда пойдем», – мысленно отметила я. Значит, эти самые страшилки происходят именно там! А парень тем временем продолжал говорить: – Хотя за три месяца он не изменился, знаешь ли!

– Почему бабушка не вложит деньги в строительство? – рискнула спросить я, разуваясь в углу прихожей, где уже стояло по меньшей мере шесть пар разной обуви. Я не знала, как молодежь относится к этой бабке, как они ее все называют, в том числе Элла, но судя по тому, что она участвует в фотосессиях, она в любом случае часть коллектива, и наверняка обсуждают ее довольно часто. Вот только что мне делать, если выяснится, что информация по теме уже неоднократно озвучивалась – запоздало подумала я. Ну, что поделать, сошлюсь на девичью память.

Однако зря я испугалась, Гарри Поттер и бровью не повел, просто задорно хмыкнул, мол, что за бред, и ответил:

– Смеешься? Ей и в доме хорошо. Ты представляешь себе ее в замке?

Я прыснула, потому что подумала, что Элла должна была так отреагировать, но сама-то я не видела эту бабку, только на фото, поэтому представить ее нигде не могла и понять, что в этом такого неправдоподобного, тоже.

Парень полез за тапочками в тумбу возле входной двери, и я сделала то же самое. Итак, тапочек много, но они все разные. Как быть? Увидев у Поттера пару тонких темно-синих, какие обычно выдают в отелях, я решила, что это специальные одноразовые для всех. Но внутри имелись и явно женские, с цветочками, узенькие, поношенные. А мужские тоже были разными. Что мне брать, чтобы не вызвать подозрения? Не дай бог я напялю на себя тапочки той пепельной гламурной курицы или брутальной девушки-гота. Первая высмеет, причем прилюдно, и капризным тоном потребует назад, вторая вообще морду набьет.

«Не суди по внешности», – сделала я себе замечание и просто выбрала первые попавшиеся, по виду – женские.

Поттер на мои ноги даже не глянул, ну и замечательно.

Итак, маленькая прихожая, являвшаяся всего лишь выступом наподобие террасы, плавно выводила в огромный светлый холл высотой в два этажа, выдержанный в бело-бежево-золотистых тонах. Справа от входных дверей начиналась добротная широкая деревянная лестница на второй этаж, который весь был как на ладони: коридор перед дверями представлял собой балкон над первым этажом, огороженный таким же деревянным ограждением, как и лестница, в виде резных перилл с балясинами. Направо и налево из холла вел коридор. Интерьер, в котором присутствовали античные элементы, такие как скульптуры и расписные вазоны, мне подробно рассмотреть не дали: Тони, переобувшись и скинув ветровку, тут же куда-то побежал. Я быстро шла за ним по ужасно длинному коридору, который наконец привел нас на очень просторную и светлую кухню.

Вот тут, прямо сейчас – предельное внимание! Если кто-то из них виновен в исчезновении Эллы и не дай бог сделал с ней что-то ужасное, то по его реакции на меня я все пойму.

Видите ли, я не сказала вам главного о сестре. Это то, что меня всегда бесило, однако благодаря этому я и не побоялась провернуть весь этот трюк с подменой. Дело в том, что она жутко стеснялась того, что у нее есть сестра-близнец. В какой-то момент она начала требовать, чтобы нас развели по разным классам. Мы учились в «А», а в школе был еще параллельный «Б». Вот туда она и требовала меня «засунуть». Когда мы с мамой и папой попытались донести до нее, что это как минимум глупо, ведь все в школе все равно уже знают, что мы сестры, а если придут новенькие, они же увидят меня в коридоре, тогда она, признав, что была не права, потребовала меня теперь перевести в другую школу! Я плакала, а мама доходчиво объяснила сестрице, что из-за ее странных капризов никто не будет возить меня в другую школу, потому что, во-первых, эта – самая близкая к дому, и во-вторых, я привыкла и к ней, и к учителям, и одноклассникам, хоть и особо ни с кем не дружила, как я уже упоминала раньше, короче, это будет для меня большой стресс. «Еще больший стресс – быть не как все! – ответила тогда Элла. – В другой школе никто не будет знать, что у нее есть сестра с ее лицом!» На это мама разумно предложила самой Элле перевестись в другую школу, но с тем условием, что ездить она будет туда сама – на автобусе. Или ходить пешком тридцать минут каждый день туда и обратно. После этого, поняв, что ее капризам никто потакать не будет, Элла присмирела.

Родители недоумевали, отчего вдруг такая нелюбовь ко мне или в принципе к тому, что у кого-то ее лицо, и списали это в итоге на подростковый период, и только я знала возможную причину. Но не стала никому рассказывать. Дело в том, что летом мы ездили в деревню к дальней родне на две недели. Там был мальчик, сын соседей, который Элле жутко понравился. Я бы даже сказала, что это была ее первая любовь. Нам по тринадцать, ему пятнадцать вроде. Или четырнадцать, точно не помню. И вот она начала с ним дружить и ходить за ручку. А потом он пообщался со мной, и одного дня ему хватило, чтобы определиться. У меня не было к нему интереса, и ходить с ним за руку я не стала, однако с сестрой он уже не горел желанием разговаривать. Он сказал ей, что я умнее. Да, так и сказал. Возможно, это грубо и бестактно, но вспомните, он был почти ровесник, тоже ребенок, по сути. Однако уже в сентябре, когда мы вернулись в школу, и началась ее первая истерика. И вот примерно с того времени мы перестали быть подругами. Более того, с тех пор она ненавидела, что мы – люди с одинаковым лицом. И я уверена на все сто процентов, что в этом маленьком мирке, куда Элла не пускала ни родителей, ни меня, ни одна живая душа не знала, что у нее есть сестра-близнец, похожая на нее как две капли воды.