Манназ качнул головой и неспешно зашаркал впереди, показывая собравшимся зевакам, что всё хорошо и не о чем беспокоиться. Не спящие в такой час служители почтительно кланялись, но расходиться не спешили, недобро косясь на мальчишку, который за спиной учителя еле переставлял ноги. Когда они вышли на улицу, в звёздную ночь, Манназ обернулся и как бы невзначай бросил:

– Это называется откат.

– Что?

– Когда черпаешь больше, чем можешь взять. Разве ты, проживший с сидами всю сознательную жизнь, не знаешь, на чём зиждятся их устои и правила?

Айлех не ответил.

– На равновесии. Обмене, честной сделке. В природе всё должно быть гармонично и подчинено порядку. Да, ты носитель уникального дара, но, несмотря на это, не можешь черпать источник бесконечно, а если и перешёл грань, будь добр, отдай что-то взамен, что-то значимое. То, что важно именно для тебя.

– Не понимаю.

– Еще бы, – фыркнул Манназ. – Об этом нужно было задуматься до того, как решил разгромить мой кабинет. Если берешь из потока немного, откат практически неощутим: легкое головокружение и слабость, которая быстро проходит. В твоем случае, когда ты прыгнул за границу дозволенного, расплачивайся болью и бессилием. В самых тяжёлых случаях – смертью, – злорадно сказал мужчина, сворачивая к зданиям, где жили паломники.

– То есть я должен платить за использование чар?

– Всегда. Сила, что в тебе живёт, слишком непредсказуема и опасна. Она требует больше любого анимуса. Поэтому когда-то все стихийники и были уничтожены, ведь они несли разрушения и хаос. Если не научишься контролировать эмоции, как делал это с камнями, и понимать ту грань, которую не стоит переходить, создавая неуправляемую стихию, то умрёшь.

Айлех усмехнулся:

– Теперь вы мне угрожаете? Я же воплощение того, чего вы так сильно боитесь.

– Не задирай нос! Изначальные были опасны, а ты просто глуп. Но глупость можно превратить в полезность, если перестанешь юлить и распахнешь свое сердце служению нашему спасителю и творцу Альхарду. Мой предшественник тебя непременно убил бы. Я же придерживаюсь иных взглядов.

Айлех лишь устало кивнул. Знаем, каких взглядов он придерживается, Йен успел поделиться.

– Но с анимусами такого не было.

– Откат был, просто не такой сильный, да и напиток Рависа, который ты каждый раз принимал, помогал справиться с последствиями. Плата была в виде потери чувств и отрешённости. На время ты забывал обо всём, что тебя волновало. И это, я скажу, не самая плохая плата. Она заставляет взглянуть на мир без лишних эмоций.

– А как же те, кто использует анимусы постоянно? А троготы? Они используют силы камня в бою, а там энергии в разы больше.

– О-о, они платят сполна, только кровью. Каждый шрам на их теле, вырезанный символ – это плата. Так же, как и у жнецов. Ты не думал, почему рты жнецов запаяны жидким огнём? А сами они выглядят слегка…

– Нечеловечно? – подсказал Айлех, ощущая в ногах вату, а в голове – лёгкий туман. – Наверное, чтобы не сболтнули лишнего. И чтобы вселяли в окружающих ужас.

– И это тоже, – хохотнул учитель, вспомнив о чём-то забавном. – Боль, через которую им приходиться пройти на пути становления жнецами, настолько сильная и эмоционально яркая, что позволяет оплатить использование чар на несколько десятилетий вперёд. Поэтому жнецам чары поддаются легче. Им не нужны анимусы, чтобы создавать порталы или чтобы увидеть души грешников насквозь. Они сами как анимусы, а те камни, что впаяны в их ладони, – проводники между тонкими мирами. Можно сказать, через боль у жнецов открывается доступ практически ко всем потокам энергии. Но не стоит переживать, они сами выбрали этот путь служения, поэтому невероятно счастливы.

Откровенность Манназа поразила, но думать, почему он снизошёл, чтобы поведать такие вещи, Айлех не стал. Да и не думалось гудящей голове: сейчас там, несмотря на открывшиеся знания о его силе, в тревоге билась еще одна мысль: что же случилось с великаном? Неужели ему всё почудилось? Ведь Манназ вёл себя невероятно уверенно, как человек, которому нечего скрывать.

– Только прошу, не шуми, они уже отдыхают. Завтра у них ранняя молитва, за час до рассвета. – Открыв дверь, Манназ достал из кармана тусклый криолик и осветил перед собой длинное помещение, где спали люди. Не увидеть среди них Илбрека было невозможно. Он пристроился в самом дальнем углу на двух сдвинутых кроватях и напоминал похрапывающую гору.

– Ну что, молодой человек, убедились? С вашим другом всё замечательно. – Манназ поднял повыше криолик, выхватывая из темноты одухотворённый лик великана, и предупреждающе прошептал: – Думаю, не стоит его будить. У него, как и у всех, был сложный день в молитвах и покаяниях.

– Но я слышал, как он звал на помощь.

– А где, если не секрет, ты это услышал?

– В склепе, – не стал лукавить парень.

– Вы опять туда ходили, – мужчина неодобрительно покачал головой. – Тогда все понятно. Там между стен много пустых полостей, в которых гуляет ветер. – Манназ вновь усмехнулся, непонятно чему радуясь. – Он создает звуковые иллюзии. Они и сыграли с тобой злую шутку.

– Но…

– Или твоё неуемное воображение. Ты слишком впечатлительный, вот и напридумывал невесть что. – Манназ вздохнул. – Пойдем, не будем мешать твоему другу и этим людям набираться сил. Или тебе нужны еще какие-нибудь доказательства?

Айлех качнул головой. Действительно, какие доказательства? Друг крепко спит и не выглядит умирающим. А будить великана и выспрашивать лично, наверное, глупо. Возможно, Манназ прав. Темнота, тишина и вся эта таинственность слишком оголили нервы и действительно сыграли с ним злую шутку. Но, что, несомненно, радовало в этой ситуации, это то, что он смог узнать о себе правду.

– Простите…

– Я рад, что недоразумение разрешилось. Позволь я провожу тебя, а то, боюсь, свалишься кулем где-нибудь по дороге и окоченеешь за ночь.

Айлех был не в том состоянии, чтобы спорить. Его тело покрылось испариной, а изнутри бил сильнейший озноб, как в горячке. Он даже подумал, что готов заплатить кровью, чтобы это прекратить, но язык уже отказывался ворочаться во рту.

– Вот и славно. – Манназ погладил Айлеха по спине. – Утро вечера мудренее, – но, почувствовав, как парня знобит, положил ладонь на его лоб. Нехорошо, сильнейший откат, как бы не помер раньше времени. Нельзя, чтобы сердце мальчишки остановилось.

Манназ поудобнее перехватил Айлеха и потащил в свою келью. Йена, отдирающего от рукава колючки, ему помог.

– Клади его сюда. – Манназ указа на широкую кровать. И, как только обмякшее тело Айлеха опустили на матрац набитый соломой, он, не церемонясь, раздел его, оставив только нижнее белье.

– Учитель, что с ним? – вглядываясь в бледное лицо и кожу, покрытую холодным потом, спросил обеспокоенный Йен. Он, конечно, недолюбливал мальчишку, но не на шутку встревожился из-за его внезапной немощи, возможно, потому, что это был единственный человек, который мог с ним поговорить на любую тему, рассказать интересные вещи о мире и, даже подшучивая, умудрялся не обижать. И эта непосредственность обескураживала, давала взглянуть на привычные вещи по-новому. Первый раз Йен задумался, что очень здорово иметь такого друга, как Айлех.

– Ничего критичного. Иди отдыхай, дальше я справлюсь сам. – Узловатый палец с тяжелым перстнем указал на дверь. Манназ стал рыться в шкафу с множеством баночек и забормотал себе под нос: – Слишком слабое тело. Слишком мало времени. Силы настоящего стихийника! И как я мог проглядеть? Невероятно! Но откуда… это ведь невозможно. – При каждой новой фразе он замирал и хмурил брови. – А как же анимусы, почему он их не повредил? Или анимусы – это не его рук дело? Тогда это многое объясняло бы. – Манназ направил взгляд в пустоту, доставая банку с вонючем содержимым: – Возможно ли, что в тот момент рядом находился еще один одарённый, но из-за глупого жнеца всё перепуталось? – Радостная улыбка растянула бледные губы. – Если это так, то я обязан его найти и пополнить свою коллекцию невероятными по силе анимусами.