— Посмотрим, — неопределенно ответил Златкин и спрятал нос в узкий воротник полупальто.

Утрамбованный ветром снег поскрипывал под ногами, но держал хорошо. Морозная мгла отсвечивала розовым, смутные тени идущих скользили по застругам. Было градусов тридцать, а может, и больше — кто их тут измерит? Знаешь, что когда за двадцать пять — волоски в носу при вдохе слипаются, при сорока — глаза мерзнут, а когда под пятьдесят — дышать тяжело.

Копылов помнил, что озеро на карте напоминало след босой ступни, они шли от ее пятки к пальцам. Слева темнел лес; правый берег, низкий и голый, холмился длинными сугробами, уходящими в туман. И сзади был туман, и впереди, а от невидимого еще большого пальца пролегла лесная дорога в поселок разведчиков.

Копылову было радостно от сознания того, что через какой-нибудь час с небольшим они окажутся на месте, напьются чаю, расскажут ребятам экспедиционные новости, а с завтрашнего дня не торопясь, без суеты примутся за работу. А потом, когда все будет сделано, в ожидании новой работы он очистит от смазки свою новенькую пятизарядную ТОЗ-17М, возьмет у кого-нибудь из буровиков широкие короткие лыжи, подбитые камусом, и уйдет в тайгу. Далеко уйдет, дня на три. Глухариный ток найти не просто, но он найдет. И это будет его самый большой праздник в году… Сене Златкину этого пока не понять, Сеня пока что еще человек городской, но ведь и сам он, Александр Копылов, был когда-то городским человеком…

Он скорчил несколько гримас, согревая мышцы лица, потер замутненные морозом очки. Идущий сзади Златкин догнал его, пошел рядом.

— Ребята хоть там ничего?

— Славные парни! — Копылов негромко засмеялся. — У них, правда, на наш счет есть веселенькая поговорка: «собака — друг человека, сказал геолог, ласково глядя на геофизика». Но все это так, несерьезно. Без нас они не обходятся. Ты бутылку-то не забыл?

— Не забыл, да что с нее толку!

— Разве дело в количестве? Позапрошлой осенью привез нам один отпускник бутылку пива. Представляешь, редкость! Багажа у него было с собой несметно, буквально рук не хватало — подарки, заказы и все прочее, — но привез. И еще извинился, что не смог больше. Сели мы впятером за стол, в торжественной тишине разлили это пиво по рюмкам и с благоговением распили. А потом удивлялись, что в нем хорошего находят? Горькое и градусов нет. Представляешь, отвыкли!

— Тут отвыкнешь.

— А в прошлую зиму знакомые летчики прислали на праздники ящик муската прасковейского. Отличное вино — тонкое, ароматное, а мы его эмалированными кружками!

— Это уже интересней, — бледно улыбнулся Златкин. — А командировки вроде этой часто бывают?

— Летом часто, да и зимой иногда приходится.

Златкин вздохнул и рукой в тонкой шерстяной перчатке потер скулу.

— Что-то мы идем, идем, а конца не видно.

— Туман, — помедлив, сказал Копылов. — Скрадывает расстояние.

Они приняли влево, обходя наледь. Снег под ногами уже не скрипел, а шуршал, чуть позванивая, — колючий, ноздреватый, серый, как подмоченный рафинад. Не сдержал здесь озерный лед тяжести, просел, подался, пустил воду, обманчиво залечив полыньи и трещины, струпьями мерзлого снега. А озеру не было конца. Как и прежде, слева тянулся лес, справа — заснеженное болото; берега не сближались и даже как будто разошлись еще шире, а может, это туман обманывал, сбивал с толку, пугал…

Над лесом краснело солнце, оно не имело определенной формы и рисовалось смутным неровным пятном. Отпечатки подошв двух пар ног перечеркнули хрупкую зверушечью вязь — и опять ни души, ни следа, ни птичьего вскрика: необитаемая ледяная планета. И эти двое, как гости иных миров — с горячей кровью, дышащие, враждебно подвижные.

Златкин, отогнув рукав «московки», добрался до часов и пожал плечами:

— Что за чертовщина? Уже половина четвертого. Мы что, по кругу ходим? — Он выставил из воротника ухо, чтобы лучше слышать, что ответит Копылов, но тот молчал. — И вообще мне кажется, что мы, как в том старом анекдоте, едем в другую сторону. Что?

Копылов молчал.

— Ты оглох, Александр?

— Не говори глупостей, — ответил Копылов. У него замерзли очки. Он снял их, протер пальцами, надел и снова снял. И спрятал в нагрудный карман. Теперь они не нужны. Уже и так все видно.

Сомнения начали беспокоить его еще полчаса назад. Озеро, на которое они должны были сесть, не могло быть таким длинным. Он был на нем только один раз, летом, и не мог точно запомнить очертаний берегов, но то озеро было меньше. В надувной двухсоткилограммовке он выехал на середину, заякорил лодку привязанным к веревке камнем и ловил спиннингом длинных пятнистых щук. Поймал трех или четырех, а потом поднял камень, зацепил еще одну, перехватил леску, и рыбина долго возила его по озеру. Он хохотал, хлопал по воде руками и кричал: «А ну, исполни три желания, а то не отпущу!» Рыба пугалась его хлопков и крика, круто уходила под лодку, он травил леску, лодка крутилась, мокрый капрон скрипел между пальцев. Был солнечный ветреный день, по озеру бежали мелкие волны, но вода была прозрачной, и он отчетливо видел и темную тень щуки, и водоросли на дне, а когда поднимал голову — берег, берег со всех сторон. Это он хорошо запомнил. Тумана тогда не было.

Он украдкой оглянулся. Златкин сосредоточенно сопел, глядя под ноги, весь покрытый инеем. Лицо его покраснело от мороза, шапка была надвинута на лоб и уши. В своей городской одежде и необмятых валенках он выглядел нелепо.

— Сеня, у тебя спички есть? — спросил Копылов и весь напрягся, боясь услышать «нет».

— Откуда? Я же не курю.

— Как?! Ты ведь курил! Помнишь, в столовой? Как же так?

— Я когда выпью, иногда закуриваю, а вообще-то не курю. А что? Почему ты спросил?

Копылов не ответил, боясь голосом выдать свою растерянность. Кажется, они влипли. Крепко влипли. Эх, почему он не курит? Тогда бы у него были спички, маленький бренчащий коробок. Кто же знал, что так получится? Ведь не в маршрут шли…

— Вон, кажется, тот берег виден, — пробурчал Златкин, — Далеко они нас, черти, сбросили!

— Далеко, — сказал Копылов. — Очень далеко…

Впереди из тумана неожиданно близко возникла зубчатая стена леса. Берега круто смыкались, лес забирал вправо, быстро редел там, мельчал и уходил под косые сугробы, будто нырял в снежные волны.

Они прошли еще немного. Берег теперь был виден во всех подробностях. Голенастые лиственницы и елки с редкой пробелью берез стояли плечом к плечу, без видимых просветов, как солдаты в строю. Печально свисали отягченные снегом ветви.

— Где же дорога? — тихо спросил Златкин, озираясь. Никто ему не ответил. Он с надеждой заглянул Копылову в лицо. — Может, ты ошибся? Там слева что-то похожее было…

— Нет, — сказал Копылов. — Я не ошибся. Летчики ошиблись.

— Летчики?!

— Туман, и спешили они… В общем, нас не туда сбросили.

— Как это не туда? Какое они имели право?! А куда же? Куда они нас сбросили? — торопил Златкин.

— Я эти места немного знаю. Наше озеро должно быть северо-западней, километрах в пятнадцати. Вот так, Сеня…

— В пятнадцати? Ну, это еще можно жить. Доберемся. — Златкин поглубже натянул шапку, повыше поднял воротник «московки». — Пошли, раз так. Чего здесь зря мерзнуть.

Копылов взглянул на него и отвернулся.

На берегу, спускаясь вершиной к озеру, лежала поваленная ветром пихта. Копылов поднялся по ней до комля, спрыгнул и ушел в снег по плечи.

— Это на склоне так, — сказал Златкин, но Копылов опять ничего не ответил, знал; в лесу везде так. Только в конце апреля, когда возьмет силу солнце, покроется снег плотной коркой наста и будет медленно-медленно оседать. А сейчас, высушенный морозом, он пушист, легок и сыпуч. Это тот же снег, который бесшумно и невесомо опускается на крыши домов; тот же, из которого лепят снежки и дедов-морозов, который скрипит под полозьями санок, присыпает зеркала катков и посверкивает в сиянии уличных фонарей.

Тот же, и не тот. Это уже  с н е г а.