Осаждающие были не в лучшем положении, так как их трудности начались почти сразу же после начала осады. Гарнизон Буржа установил на стенах пушки и большие стационарные камнеметы. Они нанесли большие потери и заставили осаждающих отвести свои осадные линии за пределы их досягаемости. Но, оттянув свои линии назад, они подвергли себя опасности смертоносных вылазок из ворот на открытой местности к востоку от города. Осаждающие попытались построить понтонные мосты через реки в надежде перекрыть доступ к городу с запада и севера. Но мягкий грунт сделал задачу инженеров невыполнимой, и от этой попытки пришлось отказаться. Тем временем ситуация со снабжением осаждающих ухудшалась. Погода была ужасной для людей, работающих под открытым небом. Проливные дожди в течение всей весны сменились продолжительной жарой в конце июня и июле. Ручьи и колодцы пересохли. Воду приходилось доставлять издалека. В течение нескольких дней армия съела весь скот, который только можно было найти в регионе, и обобрала поля и плодовые деревья на двадцать миль вокруг. Поставщикам провизии приходилось доставлять припасы из Ниверне и Бургундии через мост Ла-Шарите под защитой крупных вооруженных эскортов. Деньги от казначеев в Париже доставлялись тем же путем. Несмотря на это, конвои часто подвергались нападениям гарнизона из Буржа или крупных арманьякских гарнизонов в Сансере и Жьене на севере. Ситуация с поставками несколько облегчилась после взятия Сансера в конце июня, но продовольствие оставалось дефицитным и дорогим на протяжении всей осады[388].

В дополнение к проблемам материально-технического обеспечения герцог Бургундский столкнулся с растущими политическими проблемами. В отличие от бургундской армии 1411 года, которая была набрана исключительно из его собственных владений и владений его союзников, армия 1412 года была собрана офицерами короля. Составлявшие ее контингенты стянутые из всех провинций северной и западной Франции, далеко не все были преданы делу Иоанна. Некоторые капитаны были там только из уважения к власти короны. Многие из них возмущались отказом Иоанна Бесстрашного от компромиссов, использованием короля в качестве символа и его решимостью эксплуатировать несчастного монарха до пределов его физической выносливости. Их мнение разделяли многие люди при королевском дворе. Арманьяки были хорошо осведомлены об этих трудностях. Их информировали расположенные к ним друзья во вражеском лагере. Вскоре после начала осады один из личных секретарей короля, Жоффруа де Вийон, начал посылать в город сообщения о том, что вылазка может увенчаться успехом, захватив короля и Дофина и доставив их в Бурж. В заговоре участвовали несколько капитанов и слуг короля. Они распространили в лагере слухи о перемирии, чтобы ослабить бдительность дозоров. Тогда Рауль де Гокур возглавил отряд из более чем 1.000 человек, примерно половины гарнизона, и пошел на вылазку. Он со своими людьми вышел по мостам на открытую западную сторону за городом и пробился к лагерю авангарда осаждающей армии, где находились король и Дофин. На окраине лагеря произошла битва, в которой Гокур потерял четверть своих людей и был отброшен назад в город. Роль Жоффруа де Вийона в этом деле была выявлена в ходе допроса пленных, захваченных во время сражения. Через несколько дней он и два участвовавших в этом оруженосца были обезглавлены. Но этот пример не положил конец разногласиям в королевской армии. Вскоре после этого около 200 человек перешли на другую сторону и бежали к воротам города, где были приняты меры для их пропуска внутрь[389].

Все проблемы герцога Бургундского проявились в полной мере на второй неделе июля 1412 года. По мере усиления жары в лагере начала распространяться дизентерия. Вскоре разразилась серьезная эпидемия. За несколько недель от болезни умерло около 2.000 человек. Молодость и хорошая физическая форма не были защитой от заболевания. Среди жертв были ведущие капитаны армии, в том числе брат короля Наварры Пьер, граф Мортен, и младший брат герцога Бретонского, Жиль. Оставшихся в живых тошнило от зловония гниющих трупов. Началась паника. Дезертирство увеличило потери бургиньонов. Король и герцог Бургундский были вынуждены покинуть свой лагерь за городскими стенами и основать новый в нескольких милях от города, где воздух считался более здоровым. В этих условиях вновь возникли сомнения в мудрости непреклонной стратегии герцога Бургундского. Среди дворян, приближенных к королю, открыто прозвучали требования компромисса. К ярости герцога, Дофин сам склонился на их сторону. Он приказал, чтобы артиллерия избегала ударов по дворцу Иоанна Беррийского. Когда Иоанн Бургундский поставил под сомнение этот приказ, Дофин возразил, что война слишком затянулась, а защитниками Буржа были "его дядями, кузенами и ближайшими родственниками, которые в один прекрасный день могут быть ему полезны в его делах". Это был первый зафиксированный разрыв между Дофином и его тестем. Иоанн Бесстрашный гневно высказался в адрес герцога Барского, которого он подозревал в том, что тот подговорил Дофина. Герцог Барский, чей брат сражался на стороне арманьяков, как было известно, неоднозначно относился к делу Иоанна Бургундского. Все эти проблемы теперь осложнялись перспективой английского военного вмешательства[390].

Министры Генриха IV начали готовить экспедиционные силы в начале мая 1412 года, еще до того, как было достигнуто окончательное соглашение с послами арманьяков. Набор войск и реквизиция кораблей были отработанными процедурами, которые обычно занимали от двух до трех месяцев. Первоначальный план предусматривал высадку армии во Франции в начале июля. Однако едва успели высохнуть чернила на договоре, как приготовления были остановлены новым политическим кризисом, который задержал их на несколько недель. Проблема возникла из-за неприязни между принцем Уэльским и его отцом и братом. Генрих IV первоначально намеревался сам принять командование армией, сопровождая принца отдельным отрядом своих войск. Однако принц не скрывал, что считает себя связанным узами чести с герцогом Бургундским. Он выступал против договора с арманьяками и поддерживал связь с Иоанном Бесстрашным после его заключения. Отчасти по этой причине, а отчасти ради экономии средств, ему была отведена лишь незначительная роль со свитой, настолько небольшой, что это было оскорбительно. Очевидно, после тяжелых переговоров свита принца была увеличена. Однако все эти договоренности пришлось пересмотреть, когда стало ясно, что Генрих IV физически не способен командовать армией. В течение лета его здоровье быстро ухудшилось. Он уже не мог ни ходить, ни ездить верхом. Его Совет, с глубоким подозрением относившийся к принцу, был потрясен перспективой того, что он примет командование вместо своего отца. Советники порекомендовали королю назначить вместо принца Томаса Ланкастера. Это вызвало бурный спор. Принц был в ярости от того, что его оттеснил младший брат, и, похоже, настаивал на отмене экспедиции, которая ему все равно никогда не нравилась. В то же время правительство испытывало трудности с поиском денег для оплаты транспортных расходов и авансов войскам. Министры Генриха IV говорили о том, что принц и его друзья активно препятствуют их подготовке. Это вполне могло быть правдой. Эти же сообщения достигли слуха Жана де Кернеза, который теперь был агентом-резидентом герцога Бургундского в Англии и имел прекрасные источники информации в окружении принца и его мачехи Жанны Наваррской. Жак Легран, оставшийся в Лондоне, чтобы представлять интересы арманьякских принцев, лоббировал проект с нарастающим отчаянием.

В течение некоторого времени будущее экспедиции висело на волоске. В письме герцогу Бургундскому от 31 мая 1412 года граф Арундел сообщал, что исход все еще неясен. Но к 10 июня король окончательно решил этот вопрос. Совету удалось занять часть денег у лондонского Сити, а остальные средства были собраны в ходе кампании принудительных займов. Экспедиция была подтверждена, и Томас Ланкастер был официально назначен ее командующим. Он также был назначен лейтенантом в Гиени и получил задание овладеть провинциями, которые арманьяки обещали вернуть, как только избавятся от герцога Бургундского. Чтобы придать ему статус, необходимый для выполнения этих важных функций, Томас был возведен в пэрство как герцог Кларенс. Кузен короля, герцог Йорк, и его единокровный брат сэр Томас Бофорт (который теперь стал графом Дорсетом) были назначены лейтенантами нового герцога. Принц Уэльский был полностью отстранен от предприятия и воспринял это очень плохо. В сильном раздражении он удалился в свои поместья в центральной Англии, чтобы посоветоваться со своими сторонниками и обсудить последствия. Появились тревожные признаки более широкого наступления на его положение со стороны советников его отца. Было начато расследование его управления финансами Кале, в ходе которого выяснилось, что он удерживал крупные суммы, причитавшиеся гарнизону. Ходили даже слухи, что советники давят на короля, чтобы лишить принца наследства, предположительно в пользу Томаса. Была ли доля правды в этих слухах, неизвестно, но принц и его друзья поверили им и решились на демонстрацию силы. 17 июня Генрих Монмут, находясь в Ковентри, обнародовал чрезвычайный манифест, в котором он представил весьма тенденциозный отчет о последних событиях, отверг обвинения, выдвинутые против него, и заявил о своей поддержке кампании во Франции. Советники его отца были обличены как "сыновья беззакония, сторонники раскола, распространители недоброжелательства и разжигатели розни". В конце июня принц появился в Лондоне в сопровождении большого числа видных друзей-дворян и устрашающей личной свиты, чтобы потребовать наказания своих недоброжелателей. Вероятно, он надеялся оказать давление на своего отца, чтобы тот заменил своих советников. Если так, то его ждало разочарование. Король отмахнулся от него обещанием передать этот вопрос на рассмотрение следующего Парламента, и в конце концов вопрос был снят[391].