24 мая 1406 года, через два дня после того, как король назначил новый Совет, Типтофт выступил с обширной критикой действий правительства за последние пять лет и особенно ведения им военных дел. Большая часть Ирландии была потеряна. Гасконь была на грани падения. На оборону шотландской границы были потрачены непомерные суммы, но жители севера были "полностью уничтожены и истреблены". Капитаны крепостей вокруг Кале отсутствовали на своих местах. Война в Уэльсе шла лучше, но служившие там люди не получали жалованья и были разорены. Бремя береговой обороны, еще одной относительно успешной части деятельности правительства, стало невыносимым для местных общин, которые должны были нести его, и для внутренних графств, которые должны были в мгновение ока собирать лучников и латников. Все это, говорил Типтофт, произошло из-за плохого правительства. В течение следующего месяца Типтофт расширил свою атаку, охватив весь государственный механизм. Короля обманывали сборщики налогов, казначеи в Кале и в Ирландии, маршалы, которые отвечали за сбор армии и позволяли набирать в ее ряды "сыновей крепостных, которые даже не умеют ездить верхом". Королевский двор состоял "в основном из негодяев", и его расходы были чрезмерными. Финансы короля были подорваны необдуманными пожалованиями земель, замков и аннуитетов. За этими порицаниями, в ходе заседаний, последовали неоднократные жалобы на количество иностранцев при дворе короля и его французской королевы, что ознаменовало воскрешение ксенофобии Парламентов XIV века. Кульминацией стал призыв к высылке из страны сорока трех лиц, в основном мелких придворных или безобидных слуг, включая повара и двух прачек[254].

Некоторые критические замечания Палаты Общин в адрес правительства объяснялись ее извечной склонностью недооценивать расходы на оборону и переоценивать традиционные источники доходов короля, хотя как сам Типтофт должен был знать это лучше. Но многое в его диатрибе было правдоподобным, а кое-что — вполне оправданным. В администрации Кале постоянно ощущался запах мошенничества. Капитаны города и крепостей вокруг него, как правило, были заочными военными подрядчиками, которые получали жалование, но выполняли свои обязанности через заместителей. Единокровный брат Генриха IV Джон Бофорт, граф Сомерсет, был капитаном Кале, а сын короля Томас Ланкастер номинально командовал в Гине, но Сомерсет редко бывал в городе, а Томас — никогда. Казначей Кале, который оперировал крупными суммами наличными, был заключен в тюрьму Флит в 1403 году, пока проводилась специальная ревизия его бухгалтерских книг, хотя, предположительно, ничего не было обнаружено, поскольку в конечном итоге он был восстановлен в должности. Аналогичные обвинения в растрате были выдвинуты против финансовых чиновников короля в Гаскони. Коннетабль Бордо сэр Уильям Фаррингдон, который был арестован в 1402 году прямо во время заседания Совета, почти наверняка был невиновен. Но дело сэра Эдмунда Торпа, мэра Бордо, который был уволен в том же году после того, как против него были выдвинуты "разнообразные и ужасные обвинения", было довольно мутным. Вплоть до наших дней это были почти универсальные особенности армейских комиссаров и казны, но в тесном и озлобленном собрании такие вещи приобретали резонанс, совершенно несоразмерный их реальной значимости. Обвинения в адрес Генриха IV в отношении его собственных финансов были более фундаментальными. Уровень предоставленных грантов при Генрихе IV был очень высоким. Многие из них представляли собой аннуитеты, обеспеченные передачей доходов в руки сборщиков, что лишало казначейство поступления наличности. Двор Генриха IV было сильно в долгах, его финансы плохо управлялись, а учетная бухгалтерия была хаотичной. Его расходы не только были чрезмерными по историческим меркам, но и быстро увеличивали долю платежей из Казначейства[255].

Печальная реальность заключалась в том, что доходы правительства, как бы хорошо они ни управлялись и тщательно ни расходовались, были просто недостаточны для финансирования крупной войны в Уэльсе или Франции, не говоря уже об обеих странах. Палата Общин была ослеплена своей одержимостью сохранением королевских владений и заблуждением, что король может жить на свои собственные средства без необходимости налогообложения. Конечно, парламентарии не могли питать иллюзий относительно масштаба финансовых проблем правительства. Когда они попросили срочно найти деньги на обеспечение безопасности на море, то получили лаконичный ответ: Il n'y a pas de quoi (Их нет), а между тем необходимая сумма составляла всего 4.000 фунтов стерлингов. Советники, которых король назначил в мае, в ответ заявили, что они уйдут в отставку, если не будет обеспечено надлежащее финансовое положение для "хорошего управления", которого от них требовали. Проблема заключалась в том, что у Палаты Общин было мало достоверной информации, и она не доверяла людям короля. Характерно, что переговоры о предоставлении субсидии сорвались в июне из-за требования Палаты Общин изучить бухгалтерские книги короля. В один из редких случаев, когда он появился на людях, Генрих IV уперся и отказался это сделать. "Короли не имеют обыкновения предоставлять отчеты", — заявил он. А его чиновники добавили, что они понятия не имеют, как составлять отчеты, а сборщики налогов утверждали, что у них нет ни чеков, ни квитанций. Столкнувшись с таким тупиком, Палата Общин решила использовать надвигающуюся опасность, на которую обратил внимание Типтофт, чтобы добиться решения. Поэтому, когда 19 июня Парламент объявил перерыв до осени, чтобы дать возможность собрать урожай, а членам Палат Лордам и Общин "получить удовольствие и отдохнуть" в течение лета, никаких налогов, кроме скромного и временного увеличения тоннажа и фунта, принято не было[256].

Оставленный один на один перед лицом нависшей угрозы со стороны Франции, на следующий день после закрытия Парламента Генрих IV созвал Большой Совет, чтобы посоветоваться, что ему делать. Но когда Совет собрался 8 июля, короля там не было. Накануне он покинул Лондон и отправился в неспешное путешествие по святыням и местам паломничества восточной и центральной Англии, искупая свои грехи и молясь о своем выздоровлении. Повседневное управление королевством было возложено на королевский Совет, который был парализован из-за отсутствия средств и руководителя. Государственная машина поддерживалась за счет поспешно организованных займов. К концу месяца было одолжено 12.000 фунтов стерлингов. Большая часть этой суммы была найдена лондонским предпринимателем Джоном Хенде, который стал ведущим финансистом короны, и Ричардом Уиттингтоном, нынешним мэром Лондона, "торговцем, который был звездой и главным избранным цветком", который кредитовал корону в течение двадцати лет. Хенде торговал в Гаскони, а Уиттингтон был крупным оптовым торговцем шерстью с важными коммерческими интересами в Кале. Эти люди были проницательными бизнесменами, у которых на кону стояло многое. Но если они надеялись на энергичный ответ на кризис, их ждало разочарование. Кредиты позволили Совету укрепить Кале, но Гасконь была брошена на произвол судьбы[257].

Французские приготовления к наступлению на Жиронду начались на второй неделе сентября 1406 года, через несколько дней после принятия окончательных решений в Париже. Коннетабль Шарль д'Альбре разместил свой штаб в массивном замке XII века в Понсе, где дорога из Пуатье и Тура пересекала реку Сень. Его подготовка к предстоящей кампании была методичной и задуманной в впечатляющих масштабах. Французские войска, выведенные из гарнизонов по всему юго-западу и поставленные на службу сенешалями провинций, двигались по долинам рек в Сентонж. К концу месяца под командованием коннетабля находилось около 1.500 человек, набранных из местных жителей, и 500 арбалетчиков. По всему региону собирали провизию и другие запасы. В бухте Ла-Рошель стояло тридцать вооруженных кораблей, в том числе десять гребных баланжье и галер под командованием Шарля де Савуази, который к этому времени стал незаменимым военно-морским подрядчиком Франции. Все это начало съедать деньги в то время, когда доходы от тальи еще даже не начали поступать. Коннетабль потребовал собрать еще один подымный налог от многострадального населения Сентонжа, которое уже было обложено одним налогом в начале года и еще одним — годом ранее. Вдобавок ко всем обычным трудностям, связанным с присутствием большого количества недисциплинированных солдат, эти требования были объявлены нетерпимыми и отклонены. Сенешаль Сентонжа промолчал. Герцог Орлеанский приказал собрать его силой. Коннетабль, столкнувшись с требованиями заработной платы от экипажей своих кораблей, конфисковал большие суммы денег и столового серебра у зажиточных жителей и церквей Ла-Рошели.