На этом фоне война привлекала меньше внимания политиков в Париже, чем раньше. Сражения на море заканчивались не в пользу Франции. Дорогостоящие экспедиции в Шотландию и Уэльс потерпели неудачу. Генрих IV выдержал все посягательства на свою власть и теперь его положение казалось слишком надежным, чтобы пытаться его сместить. Вопрос о финансировании войны стал особенно сложным из-за раздоров принцев. Ни один из них не хотел жертвовать своими претензиями на ресурсы короны. Без этого единственным способом финансирования крупномасштабных операций против англичан было введение еще одного налога. Это мера была бы крайне непопулярной и наверняка была бы использована герцогом Бургундским для укрепления своей политической поддержки среди населения. Такая перспектива вызывала настоящий страх у его кузенов. Осенью предыдущего года Совет рассмотрел план совершенно новой системы налогообложения, предусматривавший взимание фиксированной пошлины в размере 20 золотых экю с каждого поселения во Франции, которое не могло претендовать на освобождение от налогов из-за военных разрушений или чумы. Его авторы полагали, что это позволит собрать 18.000.000 экю за вычетом расходов на сбор, что более чем в шесть раз превысило бы поступления от налога с продаж, габеля и тальи вместе взятых. Из них почти 13.000.000 экю предлагалось использовать для финансирования постоянной армии численностью около 40.000 человек, а остальные средства направить на содержание королевского двора и накопление нового казначейского резерва. Неизвестно, кто разработал или поддержал эту фантастическую схему, которая даже в лучшие времена была бы административно невыполнимой и не под силу населению Франции. Но она быстро провалилась из-за противодействия принцев и, очевидно, самого короля. Никакое альтернативное предложение так и не было внесено, и основные черты французской налоговой системы оставались неизменными до конца XVIII века[241].

Весной 1406 года появились первые признаки того, что французское правительство может быть готово вести переговоры с Генрихом IV на более широкой основе, чем простое соблюдение договора, заключенного его предшественником. Дипломатические контакты с Англией были возобновлены после двухлетнего перерыва. Есть все основания связывать эти шаги с герцогом Беррийским, но Людовик Орлеанский, должно быть, просто терпел их. В феврале один из камер-рыцарей Генриха IV, сэр Френсис де Корт, совершил тайный визит в Париж, чтобы изучить возможность восстановления перемирия до середины лета и возобновить переговоры о постоянном мире. Он был хорошо принят герцогами Беррийским и Орлеанским. После этого в апреле единокровный брат Генриха IV Генри Бофорт, епископ Уинчестерский, видный английский советник Томас, лорд Камойс, и давний доверенный короля Джон Норбери отправились в Лелингем для встречи с французским посольством, возглавляемым Жаном де Монтегю, епископом Шартрским, и Жаном де Анже. Это была одна из немногих встреч на таком уровне, состоявшихся после воцарения Генриха IV. Бофорт был уполномочен предложить постоянный мир и брак между принцем Уэльским и дочерью французского короля. Французы заявили, что у них нет полномочий для заключения перемирия, и, как говорили, с осторожностью отнеслись к идее брачного союза. Но Бофорт был принят с радушием и осыпан щедротами и ни одно из его предложений не было отвергнуто. Судя по всему, было достигнуто соглашение о восстановлении процедур присуждения компенсации за причиненный ущерб при нарушении перемирия, а также договоренность о том, что более существенные вопросы будут обсуждаться между английским Советом и герцогом Беррийским. В мае в Англии находился доверенное лицо герцога и советник Казин де Серенвилье[242].

В июле граф Нортумберленд и его компаньон Томас Бардольф, пробравшись из Уэльса в Бретань, а оттуда во Фландрию, объявились в Париже в надежде заручиться поддержкой Франции для нового восстания в Англии. Нортумберленду было позволено лично изложить свою позицию перед французскими королевскими принцами. Он отказался от всякой личной ответственности за низложение и смерть Ричарда II и осудил Генриха IV со страстью, которую некоторые из его слушателей, как говорят, сочли чрезмерной. Он объявил графа Марча истинным королем Англии и призвал к военной и финансовой поддержке, чтобы организовать вторжение в Англию в поддержку его притязаний. Этот вопрос долго обсуждался на нескольких заседаниях королевского Совета. Но в конечном итоге Нортумберленда отпустили, вручив лишь дорогие подарки. Уэльский священник и хронист Адам из Уска, который несколько раз встречался с Нортумберлендом, когда тот был в Париже, сообщил, что герцог Орлеанский был самым решительным его сторонником[243].

Перспектива налаживания более тесных отношений с Англией была вскоре разрушена. Главной причиной этого стал почти полный крах английских позиций в Гаскони. Весной 1406 г. местные французские войска приступили к сизифовой задаче возвращения мест, которые были так быстро завоеваны англо-гасконскими компаниями зимой. В более широком плане стратегическая ценность этих мест была сомнительной. Но они были источником страха для общин юго-запада, которые можно было заставить предоставить деньги на оплату большей части войск, не прибегая к помощи королевской казны в Париже. Основные усилия были направлены на отвоевание Брантома у гарнизона, установленного там в ноябре сеньором Мюсидана. Брантом был городом, обнесенным крепостной стеной, владение которым давало гасконским компаниям базу для набегов на весь регион к северу от Дордони. К началу февраля 1406 года город был осажден. К концу марта коннетабль, графы Арманьяк, Клермонский и Алансонский, а также сенешали Сентонжа, Пуату и Лимузена находились под стенами города, а их войска насчитывали около 1.200 человек. Стены подвергались артиллерийским обстрелам, пока гарнизон, наконец, не заключил в начале апреля тщательно продуманное соглашение об условной капитуляции. Она предусматривала сдачу города 30 мая, если к этому дню не появится армия помощи, готовая дать сражение за городом на тщательно согласованной и заранее размеченной территории.

Люди в Брантоме обратились к Совету в Бордо с просьбой помочь им, и все предполагали, что найдется способ сделать это. Французский королевский Совет даже слышал сообщения о том, что принц Уэльский лично находится на пути из Англии. Эти сообщения напугали Совет и заставили его прислать крупные подкрепления с севера. На самом деле никакого подкрепления из Англии не было, а у офицеров Генриха IV в Бордо не было свободных людей. Гасконские компании в регионе делали все возможное, чтобы помочь своим братьям по оружию. Перро ле Беарн и Аршамбо д'Абзак собрали небольшой отряд из 300 человек в надежде удивить осаждающих. Но отряд был уничтожен французами еще на подходе к городу, а Аршамбо попал в плен. В назначенный день французская армия численностью около 5.000 человек в течение четырех часов стояла в строю перед стенами, ожидая столкновения с армией помощи, которая так и не появилась. В конце дня Брантом открыл перед французами ворота[244].

Эти события оказали решающее воздействие на баланс сил на юго-западе, что, похоже, застало врасплох даже коннетабля. Они вселили страх в сердца других гасконских капитанов в регионе. В итоге Аршамбо д'Абзак сдал все свои завоевания и заплатил огромный выкуп, чтобы добиться своего освобождения. Его гарнизоны в Карлюсе и Коммарке согласились оставить крепости за деньги. Рамоне де Сорт, о котором в одном из французских королевских документов этого времени говорится, что он держал в своей власти весь регион, также, пришел к выводу, что больше не может сопротивляться. Он продал свой главный опорный пункт в Керси и вступил в переговоры с графом Арманьяком, чтобы удерживать остальное для короля Франции. Жан де Лимей подчинился Карлу VI после того, как Лимей был подвергнут минированию и трехдневному артиллерийскому обстрелу. В июле 1406 года коннетабль прошел по долине Дордони, сметая на своем пути череду небольших англо-гасконских гарнизонов, в то время как сенешаль Лимузена наступал на недавно основанные гасконские гарнизоны в Нижнем Лимузене. Он брал укрепления рутьеров одно за другим с помощью штурма или покупки, оставляя за собой след из трупов, качающихся на деревьях или плывущих по рекам, связанными по рукам и ногам. Регулярные отчеты архиепископа Бордо Генриху IV были жестоко откровенны, как, пожалуй, мог позволить себе только церковник и итальянец. "Я так часто и так настойчиво писал вам о состоянии вашего герцогства, — писал он в июне, — что уже не знаю, как сказать об этом достаточно ясно, не повторяясь". Никто, писал архиепископ, больше не верил обещаниям короля о военной поддержке. "Вы не можете защитить эту землю только словами… Подумайте о последствиях вашего бездействия"[245].