Мелён имел много преимуществ в качестве базы для королевы и герцога Орлеанского: близость к Парижу; практически неприступная крепость на острове посреди Сены; хорошее сообщение по дорогам и рекам с владениями Людовика на Луаре и в Шампани; доступ к казначейскому запасу монет и слитков, который хранился в башне замка. Считается, что Людовик похитил из этой казны 100.000 франков, а по некоторым источникам — вдвое больше. Войска, которые он призвал на помощь, уже собирались за городом в полях на берегу Сены в течение нескольких дней после инцидента в Жювизи. В них входили графы Сен-Поль и Алансонский, герцог Лотарингский со своими свитами и главные вассалы из владений Людовика. Ему также удалось собрать большинство организованных войск, имевшихся в то время во Франции. Жанн д'Арпедан, давний орлеанист, прибыл с войсками, отозванными с границы Кале. Герцог Анжуйский, еще один союзник, находился в Гатине на пути в Прованс, чтобы предпринять последнюю попытку отбить Неаполь у своих врагов, когда получил от Людовика Орлеанского призыв срочно вернуться в Мелён, "не проезжая через Париж". Герцог повернул назад и предоставил свою армию в распоряжение королевы. Переговоры велись с графом Арманьяком и коннетаблем. Под их командованием на границе с Гасконью находилось более 3.000 человек. Уже через несколько недель после прибытия в Париж военное положение герцога Бургундского стало казаться весьма шатким[220]. Внутри города принцы пытались заключить соглашение. Людовик Орлеанский, однако, не был настроен на компромисс. Герцог Бурбонский уже дважды ездил в Мелён с приказом королевского Совета о разоружении соперников и собственными предложениями о заключении соглашения. Оба раза его отправляли назад с пустыми руками. Герцог Анжуйский тоже попытался найти компромисс, но ему это удалось не лучше. В начале сентября он привел в Мелён еще одну большую делегацию, но королева даже не приняла ее. Зато Людовик принял и подверг насмешкам. Увидев среди делегатов представителей Университета, он сказал им, чтобы они занимались своими делами и "возвращались в свои школы". Через несколько дней после этого последнюю попытку предпринял герцог Беррийский, почтенный патриарх королевского Совета, над которым, возможно, Людовик не посмел бы насмехаться. Но Людовик был непреклонен. "Пусть тот, на чьей стороне право, придерживается своего курса", — сказал он. К этому времени у него уже было около 5.000 человек войска. 5 сентября они свернули свой лагерь и двинулись на Париж, неся вымпелы с девизом Людовика Je l'envie (Я этого хочу)[221]. Столица готовилась к осаде. К герцогу Бургундскому в городе присоединились его брат Антуан и его союзник — мирской князь-епископ Льежский со своими войсками. Продолжали прибывать новые солдаты из Фландрии, Бургундии и Нидерландов. Они шествовали по улицам с вымпелами с фламандским девизом Ich houd, прямым ответом на девиз своего соперника, который можно приблизительно перевести как Я держу. Вновь прибывшие почти удвоили армию герцога Бургундского, доведя ее численность до более или менее одинакового уровня с армией его соперника. К концу месяца общее число вооруженных людей в распоряжении Иоанна возросло до 4.560 человек, что, по словам его бухгалтера, обошлось ему в "ужасную сумму". Кроме того, для защиты Парижа прибыло большое количество людей, которые отнюдь не были бургундскими сторонниками, но были потрясены перспективой нападения орлеанистов на столицу Франции. Иоанн уже имел свой гарнизон в Лувре. Гарнизон Людвига Баварского в Бастилии был изгнан и заменен бургундскими сторонниками. Бургундский отель был забит оружием и боеприпасами, а улицы вокруг него перекрыты баррикадами. Герцог Беррийский последовал его примеру в Нельском отеле, своей штаб-квартире на левом берегу Сены. Впервые за двадцать четыре года все ворота города были закрыты и опечатаны, за исключением четырех, которые выходили на главные дороги. Вокруг главных городских укреплений были снесены дома, а через Сену протянули цепи, чтобы пресечь попытку высадки десанта. Горожане организовали ночные дежурства по 500 человек в смену. На углах улиц собирали груды камней для метания в захватчиков, и за неделю было выковано около 600 железных цепей для перекрытия улиц и мостов. В университетском квартале на левом берегу студенты вооружались для предстоящей битвы, в то время как ректор и профессора укрывались вместе с принцами в сравнительной безопасности Анжуйского отеля. Население было душой и сердцем на стороне герцога Бургундского, как сообщал кастильский посол. Или, по крайней мере, как выразился набожный орлеанист, "простые люди". Но даже им было неспокойно. Все боялись мести герцога Орлеанского, если когда-нибудь примирение между принцами вернет ему былую власть. Поэтому от имени Дофина был отдан приказ о вооружении против него. Молодой принц вряд ли понимал многое из того, что делалось от его имени, но его значение как символа власти никогда не было столь велико[222].
20 сентября 1405 года герцог Орлеанский провел смотр своих войск на равнине к югу от Парижа. Они начали распределяться небольшими группами по Босе и Гатине. На следующий день первые орлеанистские отряды проникли на восток от Сены и вторглись в Шампань. Большая часть Иль-де-Франс была разграблена войсками обеих сторон. Крестьяне бросали сбор урожая, чтобы найти убежище в обнесенных стенами городах и замках. Поток беженцев хлынул через ворота столицы. Не было времени на то, чтобы создать запасы для осады города. Огромный ежедневный поток продовольствия, необходимый для пропитания города, внезапно сократился до минимума, и свежие припасы можно было доставить только с вооруженным сопровождением. Уже через несколько дней после начала кампании обе армии начали испытывать нехватку продовольствия. Людовик Орлеанский, у которого не было обоза снабжения, попытался разместить свою армию в плодородной местности к северу от Марны, но жители Мо, контролировавшие единственную практически пригодную переправу через реку, отказались открыть перед ним ворота. В рядах обеих сторон появились расколы. Сообщалось, что при дворе королевы царит раздор. В Париже королевский Совет был парализован растущими сомнениями и разногласиями среди принцев. Однако первыми сдали нервы у орлеанистов. К концу сентября они решили начать переговоры. 8 октября Людовик собрал свою армию в Венсенском лесу на восточной стороне города. Страх охватил горожан. Открыто обсуждалась возможность разграбления города. Писательница Кристина Пизанская не спала всю ночь, написав эмоциональное письмо королеве с призывом спасти "это израненное и избитое королевство"[223]. Но на самом деле опасность миновала. Растущие трудности со снабжением своих армий вынудили обоих соперников пойти на переговоры. Герцог Бургундский также испытывал финансовые затруднения. Он продавал аннуитеты, закладывал свои драгоценности и брал деньги в долг у городов Фландрии и Бургундии. Мы меньше знаем о финансах его соперника, но было бы удивительно, если бы он также не испытывал трудности. К концу сентября в Венсенском замке уже шли переговоры. Они касались в основном программы реформ герцога Бургундского, которую он изложил 21 августа на собрании в Париже. Иоанн настаивал на том, что прежде чем он распустит свои войска, королева, все королевские герцоги и главные советники должны поклясться приступить к работе по ее реализации, как только король придет в себя. Положение Людовика Орлеанского было таким же сложным. Он был ближайшим кровным родственником короля и не видел причин соглашаться с каким-либо ограничением своего права управлять страной при отлучках короля. Его советники и союзники были более реалистичны. Было очевидно, что герцог Бургундский пользуется большой поддержкой и если он не получит большую часть того, что хочет, разлад в королевстве не будет устранен. Людовик Орлеанский, наконец, был убежден своими советниками пойти на уступки. 16 октября он и королева встретились с герцогом Бургундским и двумя его братьями на укрепленном мосту через Сену в Шарантоне, чтобы скрепить условия соглашения. Они поклялись хранить мир и быть братьями навеки. Они причащались от общей облатки, затем ели и спали вместе в знак примирения. В тот же день соглашение было провозглашено герольдами в Парламенте и Шатле. Через неделю, когда войска с каждой стороны были распущены, королева и Людовик Орлеанский вместе въехали в Париж в сопровождении герцогов Беррийского, Бургундского и Анжуйского, а также короля Наваррского, и были встречены внешним ликованием и внутренним страхом[224]. вернуться Деньги: Coville (1932), 358–9; Chron. R. St-Denis, iii, 330 (с другой цифрой). Войска: Chronographia, iii, 270–1; Monstrelet, Chron., i, 120–1; *Jouvenel, Hist., 776; Choix de pièces, i, 270; 'Petite chron. Périgueux', 332. Арманьяк и Альбре: Rapport Arch. Dijon, 106; Choix de pièces, i, 270. вернуться Choix de pièces, i, 270; Jouvenel, Hist., 167–8; Chronographia, iii, 271–3; Monstrelet, Chron., i, 121–3; Chron. R. St-Denis, iii, 312–16, 336. вернуться Подкрепление: Itin. Jean, 350–1; Rapport Arch. Dijon, 105–6, 106; Chauvelays, 136–60; BN Fr. 32510, fols 342–3. Бургундский набор: AD Côte d'Or B11756/8 (4); AD Côte d'Or B1543, fols 64, 99vo, 102vo, 115vo, 127vo, 130, B1554, fol. 185. Оборона: BN Coll. Bourgogne 58, fols 104, 108; Journ. B. Paris, 1–3; Cochon, Chron., 214; Chron. R. St-Denis, iii, 306–8, 312, 332–6; Monstrelet, Chron., i, 113–14, 123–4; Chronographia, iii, 273–4; 'Res gestae', 234; *L. Mirot (1914 [3]), 398 (посол); 'Geste des nobles', 111 ('простые люди'). вернуться Chron. R. St-Denis, iii, 330, 334–8, 342–4; Jouvenel, Hist., 168; Rapport Arch. Dijon, 106–7; Journ. B. Paris, 3; *L. Mirot (1914 [3]), 415–19; Pisan, 'Epistre'. вернуться Финансы: AD Côte d'Or B1543, fols 166vo, 182; B1547, fol. 196vo; B1560, fol. 272vo. Переговоры: Chron. R. St-Denis, iii, 344; Jouvenel, Hist., 168–9. |