Отношение герцога Бургундского к войне с Англией было неясным, и он всегда старался не прояснять его, хотя конечно, он не был принципиальным противником войны. Он, как и все члены королевской семьи, был возмущен низложением и убийством Ричарда II. Действия английских каперов и английский гарнизон Кале были для него более серьезной проблемой, чем для любого из остальных принцев, поскольку главными жертвами были его фламандские подданные. Нападение Томаса Ланкастера на Слейс и другие порты Фландрии в мае 1405 года стало для него личным унижением в то время, когда он только что принял на себя управление графством. В речи Жана де Ньеля доводы герцога против правительства Людовика Орлеанского заключались не в том, что оно вело войну против Англии, а в том, что оно делало это недостаточно эффективно. Позиция Иоанна нашла отклик среди военной знати и на улицах столицы. Но, как и их коллеги в Англии, эти люди имели нереалистичные представления о том, как должна оплачиваться война. Насколько Иоанн разделял эти заблуждения? На этом этапе он вполне мог разделять широко распространенное заблуждение, что реформирование управления королевскими владениями, искоренение коррупции и обеспечение экономии на государственной службе будет достаточным для финансирования продолжения войны. Его советники, как сообщается, считали, что 600.000 экю, что равнялось трем четвертям номинальной стоимости тальи 1404 и 1405 годов, можно было бы экономить каждый год просто за счет экономии на оплате труда правительства. Если Иоанн верил подобным оценкам, он вполне мог считать, что войну можно финансировать, не прибегая к повторному введению крайне непопулярной тальи[215].

Однако Иоанн Бесстрашный всегда неоднозначно относился к перспективе войны с Англией из-за ее последствий для его фламандских подданных. Он считал себя французским принцем и возглавлял франкоязычный двор и франкоязычную администрацию. Сам он никогда не владел фламандским языком. Но экономическая реальность заключалась в том, что Фландрия была самой богатой и густонаселенной частью его владений и приносила большую и растущую долю его доходов. Со вступлением его в наследство политический центр бургундского государства решительно переместился на север. Центральное управление Иоанна все чаще осуществлялось из Лилля и Гента, а не из Дижона. Герцог уделял больше внимания своим фламандским подданным и проводил среди них больше времени, чем его отец. Все это не могло не сказаться на его отношении к Англии.

21 апреля 1405 года, вскоре после смерти его матери, представители Четырех членов явились к нему в Гент, чтобы изложить свои требования. Большинство из них касалось пагубного влияния войны на Фландрию. Они возмущались тем, что военное командование французского генерал-капитана на границе Кале распространялось на Гравелин и его внутренние районы на юго-западе Фландрии, что, как они опасались, приведет к его постепенному отрыву от остальной части графства. Их беспокоило влияние английского эмбарго на фламандскую суконную промышленность, и они хотели положить конец использованию фламандских портов в качестве баз для каперских операций в Северном море. Но прежде всего, они хотели заключить торговый договор с Англией, который бы гарантировал, что Фландрия останется нейтральной в англо-французской войне, как это было на практике до перехода графства к Бургундскому дому. Иоанн в принципе согласился на все эти требования, включая последнее. Он был полон решимости, как он сказал Четырем членам, "поддержать промышленность и торговлю графства и увеличить его богатство" и имел полное намерение продолжать переговоры с Англией. Его отец делал такие же заявления, но Иоанн относился к ним гораздо серьезнее, чем Филипп. После того, как первоначальный гнев прошел, набеги Томаса Ланкастера в мае 1405 года только усилили его решимость достичь соглашения с Англией, которое вывело бы Фландрию с линии фронта. С июня 1405 года была заключена серия краткосрочных перемирий между Англией и Фландрией, а представители герцога с новой энергией продолжили переговоры, которые тянулись почти два года[216].

В течение короткого времени после своего прибытия в Париж герцог Бургундский обнаружил шаткость своего положения. Одно дело, представлять свою программу на организованной им самим парижской ассамблее, и совсем другое — воплощать ее в жизнь. Иоанн не имел официального статуса или полномочий и не контролировал ни один из основных органов власти. При королевском дворе, в Совете, Парламенте и Счетной палате главенствовали люди, лично заинтересованные в существующей системе и предложения Иоанна были им совсем не по душе. Они представляли угрозу для занимаемых ими должностей и привилегий. Многие из них также были союзниками или клиентами герцога Орлеанского. Принцы в Париже позволили себе объединиться с Иоанном на публичном заседании в королевском дворце, но они были менее привержены ему, чем казалось. Один бургундский чиновник, писавший домой, считал, что они его обманывают и что все они тайно выступают на стороне герцога Орлеанского. Как только закончилась Парижская ассамблея, принцы перешли к установлению коллективного контроля над государственным аппаратом. Главными движущими силами были дяди короля, герцоги Беррийский и Бурбонский. Их поддержал проницательный и независимый Карл д'Эврё, король Наварры, который правил своим маленьким пиренейским королевством, но по рождению и предпочтениям был французским политиком. Сразу после собрания во дворце Сите эти люди созвали более узкое совещание видных дворян, прелатов и чиновников. Они согласились назначить герцога Беррийского капитаном Парижа. Капитанов Лувра и Бастилии заставили поклясться, что они будут принимать приказы только от королевского Совета. Когда через несколько дней король проявил признаки выхода из безумия, советники издали от его имени ордонанс, повелевающий соперничающим принцам разоружиться и запрещающий подданным короля поддерживать их[217].

26 августа 1405 года письменное изложение программы герцога Бургундского было представлено делегацией его советников, для принятия мер, двум главным институтам французского государства — Парижскому Парламенту и Счетной палате. Судьи Парламента ответили отказом. По их словам, они всегда будут выполнять свой долг перед королем. В Счетной палате документ был принят еще более холодно. Председатель, старый орлеанист Жан де Монтегю, епископ Шартрский, сказал представителям Иоанна, что если королю и его Совету будет угодно дать им такие инструкции, то они сделают все возможное, чтобы их выполнить, "насколько это будет входить в их компетенцию". Они были офицерами короля, добавили они позже, после того, как им принесли очередное бургундское послание, но они обязаны выполнять свои обязанности не только перед ним, но и перед его королевой и детьми. Их целью всегда будет удовлетворить их всех. Такой же ответ они дали и представителям герцога Орлеанского. Эти ответы поставили Иоанна в затруднительное положение. У него не было другого способа навязать свою волю, кроме как заручиться поддержкой королевского Совета и сделать это было бы нелегко, если не удастся заставить герцога Орлеанского подчиниться[218].

Столкнувшись с политическим тупиком, обе стороны обратились к пропаганде, а затем и к насилию. В конце августа во всех главных городах королевства было разослано письменное изложение программы Иоанна Бесстрашного — первый из длинной серии политических памфлетов, которые Иоанн будет выпускать в течение последующих лет, чтобы заручиться поддержкой народа. Людовик ответил ему желчным письмом с изложением собственной версии событий. Эти напыщенная и повторяющаяся переписка продолжались до сентября. Неизвестно, какое влияние эти письма оказали на тех, кто их читал. В Санлисе, где письма герцога Орлеанского были зачитаны офицерам города, а затем собранию горожан, советники ответили, что они будут действовать "как добрые подданные короля". Вероятно, их реакция была типичной. Люди были напуганы тем направлением, которое, казалось, принимали события, и не знали, что делать[219].