В год смерти своего, Иоанн, герцог Бургундский в возрасте тридцати трех лет от роду, был невысоким, быкоголовым человеком непривлекательной внешности, нескладным, неловким и неразговорчивым, что составляло разительный контраст с его утонченным отцом и экстравагантным кузеном Людовиком Орлеанским. Но он был человеком разнообразных талантов. Иоанн был опытным полководцем, лучшим из тех, кого произвела его династия, возглавлял французский контингент в Никопольском крестовом походе и пережил более года турецкого плена после того, как это предприятие закончилось катастрофой. Он был прекрасным администратором, который в течение многих лет замещал своего отца в Бургундии, а иногда и во Фландрии и Артуа, проявлял неподдельный интерес к реальной власти и понимал сущность управления лучше, пожалуй, чем любой другой европейский принц его времени, за исключением Генриха V. Иоанн умел выбирать и вознаграждать своих слуг, и они отвечали ему непоколебимой преданностью даже в самые тяжелые моменты его правления. Он хорошо играл роль великого принца, жил роскошно и держал один из величайших дворов Западной Европы. В политическом мире, где доминировал постоянный торг за преимущества, Иоанн проявил себя как выдающийся переговорщик, обладавший вдохновенным чутьем на слабости своих противников и знавший, как далеко он может зайти, чтобы добиться преимущества. Но самым заметным в новом герцоге Бургундии было его всепоглощающее честолюбие. Иоанн был решительным, бескомпромиссным и абсолютно беспринципным. Он был жестоким, хитрым и двуличным, с готовностью прибегая к насилию даже тогда, когда убеждение или компромисс могли бы принести больше пользы. Но ему не хватало рассудительности. Он был импульсивным оппортунистом, который редко взвешивал последствия своих действий и не просчитывал их цену. "Коварный ум, подозрительный и настороженный, никому не доверяющий", — писал Оливье де Ламарш, чьи мемуары, написанные спустя десятилетия после смерти Иоанна, точно воспроизводят настроения бургундского двора, при котором он сделал свою карьеру[189]. Через несколько лет после вступления в наследство он получил прозвище Бесстрашный, но это был беспокойный человек, живший в постоянном страхе. Он укрепил свою парижскую штаб-квартиру, Бургундский отель, что его отец никогда не считал необходимым и никогда не выходил на улицу без телохранителя.
Говорят, что, умирая в Галле, Филипп Смелый увещевал своих сыновей "держать корону и королевство Франции всегда близко к сердцу". Иоанн отчаянно нуждался в том, чтобы унаследовать политический авторитет своего отца, хотя бы для того, чтобы сохранить поток финансовых дотаций, которые поддерживали бургундскую державу во времена Филиппа. У него были некоторые преимущества в змеиной яме парижской придворной политики. Он был первым кузеном короля, его дочь Маргарита была обручена с Дофином Людовиком, а наследник Филипп — с другой дочерью Карла VI, Мишель. Брак Дофина был должным образом отпразднован в августе 1404 года, когда юному принцу еще не исполнилось восьми лет, несмотря на противодействие Людовика Орлеанского, который всегда хотел заполучить его для своей собственной дочери. Можно было ожидать, что эти союзы обеспечат влияние Бургундского дома во французском государстве в следующем поколение французских королей, насколько это было возможно при хрупкой жизни средневековых детей. Однако новый герцог Бургундский был при дворе чужаком по сравнению со своим отцом и другими королевскими принцами. Он никогда не был близок к Карлу VI лично, как в разной степени были близки Филипп Бургундский и Людовик Орлеанский. У него не было полувекового опыта близкого участия в делах Франции, чтобы оправдать свои претензии на влияние и субсидии. До начала 1405 года он почти не участвовал в королевском Совете. Самые опытные советники призывали его проводить больше времени в Париже, укрепляя свое влияние при дворе и в Совете, но его появления в столице были реже и короче, чем у его отца. Иоанн усугублял ситуацию своим обидчивым и агрессивным поведением и не обладал тем обаянием и открытостью, которые облегчили Людовику Орлеанскому путь к влиянию и богатству. У него было мало настоящих друзей, только иждивенцы и союзники по интересам[190].
Политическая стратегия Иоанна Бесстрашного была разработана в первые месяцы после смерти его отца. Она заключалась в том, чтобы обратиться через головы небольшого политического сообщества, стоявшего в центре событий, к более широкому кругу подданных, которые были возмущены коррупцией и неэффективностью администрации, а также тяжелым бременем налогов. Такая программа была не нова. По сути, это была программа Генеральных Штатов 1350-х годов. Это была программа Карла Злого, короля Наварры, последнего французского принца, порвавшего с солидарностью своего сословия, который в тот же период стал выразителем радикальных реформ и народного недовольства. Это была программа восставших парижских майонетов 1382 года и их союзников в промышленных городах северной Франции. И это была программа, к которой сам Филипп Смелый недолго прибег в 1402 году, прежде чем достиг удобного для себя соглашения со своими соперниками во французском королевском Совете. Ее естественными сторонниками были Церковь, Парижский Университет и небольшое, но влиятельное меньшинство радикально настроенных чиновников государственной службы. Но прежде всего она зависела от поддержки крупных французских городов, которые несли основную тяжесть налогообложения и чье население было силой, стоявшей за восстаниями 1350-х и 1380-х годов.
Среди городов, безусловно, самым значительным по размеру, богатству и политическим традициям, а также по близости к власти был Париж. В последующие годы Иоанн Бесстрашный заключил тесный союз с радикальными политиками столицы и с толпами, которые они могли собрать в лабиринте городских переулков и доходных домов. Филипп Смелый, с его непревзойденным умением управлять закрытым политическим миром королевского двора и вечной подозрительностью к народным движениям, никогда бы не сделал того, что сделал его сын. Но Иоанн лучше своего отца понимал силу народного гнева, вызванного растратой средств короны королевскими принцами и их прихлебателями. Насколько Иоанн действительно верил в свою собственную программу, остается под вопросом. Похоже, что он искренне верил в административную реформу и в сокращение пышного роста институтов власти. Но в основе его политической программы лежали противоречия, о которых он вряд ли не знал. Его союз с городскими толпами разрушил власть монархии, которую он намеревался использовать в своих целях. Государственные средства, которые он надеялся вырвать из рук своего кузена, зависели от продолжения взимания налогов на уровне военного времени без соответствующего уровня расходов, по тому же самому принципу, против которого непримиримо выступали его радикальные союзники. А жестокость его методов внесла новую нестабильность во французскую политику, которая привела непосредственно к гражданской войне и в конечном итоге уничтожила его вместе с большинством его врагов.
Иоанн Бесстрашный стал герцогом Бургундии в то время, когда выросшие налоги стали серьезной проблемой. Талья, введенная в январе 1404 года, вызвал растущее недовольство. Она была введена в период обезлюдения и спада, к тому же в дополнение к налогам, которые взимались якобы для военных целей в течение многих лет. Талья была оправдана ссылками на военные проекты, которые потерпели неудачу, отчасти потому, что на самом деле на них было потрачено очень мало средств. Взимание тальи встретило широкое сопротивление, и в некоторых случаях ее пришлось проводить в жизнь с особой жестокостью. Королеву и герцога Орлеанского прямо обвиняли как в учреждении тальи, так и в перекачивании доходов от нее в свои карманы. История об изъятии Людовиком денег из казначейской башни сразу же облетела весь Париж. Как всегда слухи преувеличивали факты. Летом 1404 года на улицах столицы распространялись клеветнические листки с нападками на Людовика, их прибивали к воротам и дверям домов[191].
