Министрам Генриха IV, должно быть, было очевидно, что требования Палаты Общин выполнить невозможно. Но они сразу же приступили к работе, чтобы создать хотя бы видимость их выполнения. Принц Генрих отправился в Уэльс через несколько дней после роспуска Парламента. Оставшиеся планы были утверждены на Большом Совете в Вестминстере, 2 февраля, через несколько дней после истечения срока, установленного Палатой Общин. Они были чрезвычайно амбициозными. На весну было запланировано двойное вторжение в Уэльс: одно на севере под командованием принца Уэльского, другое на юге под командованием самого короля. В этих операциях, включая гарнизонные войска, предполагалось задействовать почти 8.000 человек. Военный флот должен был состоять из двух значительных флотилий. Сорок пять кораблей должен были патрулировать Ла-Манш и южное побережье в течение трех месяцев. Восемнадцатилетний сын короля Томас Ланкастер, будущий герцог Кларенс, должен был быть назначен адмиралом Англии и командовать вторым флотом из шестидесяти кораблей, включая двадцать "больших кораблей с башнями", для рейда к побережью Франции.

Однако самые амбициозные планы правительства были связаны с укреплением Гаскони. Генрих IV написал из Ковентри ведущим гасконским баронам письмо, в котором обещал, что к ним будет направлена большая армия, если не под его собственным командованием, то под командованием одного из его сыновей. Первоначально предполагалось послать не менее 2.000 латников и 3.000 лучников под командованием короля или его единокровного брата Джона Бофорта, графа Сомерсета. Это была бы самая большая английская армия, ступавшая на территорию герцогства за тридцать лет, и самая большая армия, отправившаяся туда по морю за более чем столетие. В портах Уест-Кантри был затребован флот транспортов для перевозки этого огромного войска, а королю Португалии было направлено обращение с просьбой прислать галеры в Жиронду для поддержки. Эти грандиозные проекты, если бы они были осуществлены, обошлись бы более чем в два раза дороже, чем поступления от новых налогов, и потребовали бы морских перевозок и рабочей силы, значительно превышающих ресурсы Англии. В итоге, как и планы Людовика Орлеанского во Франции и по очень похожим причинам, их пришлось значительно сократить. Флот в Ла-Манше был сокращен более чем на три четверти, а срок его службы уменьшен вдвое. Флот Томаса Ланкастера был сокращен на треть, а его миссия была объединена с проектом по укреплению Гаскони. Вместо того чтобы посылать в Бордо армию в 5.000 человек под командованием графа Сомерсета, было решено, что Томас отправится туда со своей морской армией в 2.000 человек, без лошадей, после завершения кампании набегов на французские прибрежные поселения. Но даже это уменьшенная армия стала бы внушительным дополнением к силам герцогства, если бы она достигла Бордо[185].

Несмотря на бесславный исход кампаний 1404 года, Людовик Орлеанский теперь главенствовал в королевской администрации Франции. Продолжающийся упадок сил Карла VI, даже в моменты просветления его рассудка, делал все более очевидным, что регентство должно быть фактическим, если не провозглашенным, и Людовик был единственным возможным кандидатом на него. Смерть Филиппа Смелого устранила один из немногих оставшихся ограничителей его амбиций. Единственными другими фигурами, имеющими реальную политическую силу, были герцог Беррийский и королева. Герцог Беррийский был старшим из двух оставшихся в живых дядей короля, достойным и осторожным, но едва ли решающим голосом в Совете. Королева была опекуном королевских детей и назначенным арбитром между принцами в соответствии с ордонансами, но она не присутствовала на заседаниях Совета и должна была оказывать свое влияние за кулисами. Оба они были в основном озабочены обеспечением своих собственных прав на ресурсы короны и, в случае Изабеллы, будущего ее детей. Оба они были довольны тем, что оставили активное управление делами герцогу Орлеанскому. Людовик взял на себя общее руководство войной на всех фронтах: на границах Гаскони, в Пикардии и Нормандии и на море. Он пользовался поддержкой всех высших государственных чиновников. Его ставленники были расставлены по всей финансовой администрации. Он начал укреплять свое положение, заключив ряд личных союзов с некоторыми из знатнейших политических семей Франции: герцогом Анжуйским, герцогом Бретонским, графами Ла Марш, Арманьяк, Алансонским, Сен-Поль и Аркур, а на северо-востоке — с правящими домами Бара и Лотарингии. Эти союзы, обычно закрепленные в официальных договорах, отражали положение Людовика Орлеанского как естественного правителя Франции во время отлучек его брата. Как заявил в своем договоре граф Арманьяк, он согласился подчиняться Людовику, потому что тот был "ближе всех к короне после детей короля".

Степень контроля Людовика над правительством отражалась в растущих масштабах поступлений ему из доходов короны. В июне 1404 года он устроил брак своего старшего сына Карла с дочерью короля Изабеллой, вдовой Ричарда II Английского, с огромным приданым в 300.000 франков. Требование новой невестки взыскать с короля Англии 200.000 франков ее старого приданого было продано обратно короне за полную номинальную стоимость наличными. В течение следующего года последовал поток подарков самому Людовику на общую сумму более 400.000 франков. Кроме того, Людовик получил щедрые земельные пожалования, которые заметно приблизили его к осуществлению его амбиций по созданию консолидированного домена, простирающегося по дуге от долины Луары, огибающего Париж с севера и востока и доходящего на северо-восток до Люксембурга[186].

Главной жертвой этой щедрости, помимо королевской казны, стал Бургундский дом. Задолженность по требованиям Филиппа к французской казне так и осталась неоплаченной после его смерти. Его пенсии были номинально возобновлены в пользу его сына, но и они не были выплачены. Общий уровень выплат казначеям Дижона и Лилля, который достиг своего максимума в последние годы жизни Филиппа, сократился до незначительного уровня. Доходы от королевских налогов в бургундских владениях, которые регулярно предоставлялись старому герцогу, были возвращены его преемнику только в апреле 1405 года и то ненадолго. Пышные специальные пожалования, более или менее искусственно обоснованные ссылкой на особые заслуги Филиппа перед короной, полностью прекратились на два года, а затем возобновились на короткий период на гораздо более скромном уровне. В результате общие доходы нового герцога Бургундского упали более чем наполовину, с почти 700.000 ливров в 1402–03 финансовом году до примерно 320.000 ливров три года спустя. Этот внезапный и катастрофический разворот в судьбе Бургундского дома рано или поздно должен был спровоцировать кризис среди принцев Французского дома[187].

Филипп Смелый оставил после себя множество владений. Герцогство Бургундия после его смерти перешло к его старшему сыну, Иоанну, графу Неверскому. Три значительные территории — Фландрия и Артуа на севере и имперское графство Бургундия к востоку от Соны — были переданы Филиппу Маргаритой Фландрской после их брака, и Иоанн унаследовал их только после смерти матери через год после отца в марте 1405 года. Два имперских герцогства Брабант и Лимбург, которые на практике в течение многих лет были бургундскими протекторатами, были обещаны их правительницей, Жанной, герцогиней Брабанта, Филиппу и его наследникам. В результате семейного соглашения они перешли после смерти Жанны в 1406 году к младшему брату нового герцога Антуану. В результате третий брат Иоанна, Филипп, унаследовал оставшиеся территории во Франции, графства Невер и Ретель, а также разрозненные владения в Шампани. Номинально, таким образом, произошел поэтапный раздел великой державы Филиппа Смелого. Но на практике она продолжала функционировать как единая политическая единица. Иоанн тесно сотрудничал со своей матерью за год до ее смерти и со своими братьями после. Впечатляющие центральные институты власти бургундского государства оставались неизменными. Правители его составных частей и других территорий, таких как Эно, которые находились под их влиянием, проводили общую политику и объединялись в трудные времена. Их отношения были точно отражены в договоре, который Иоанн заключил в замке Ле-Кенуа в июле 1405 года со своим братом Антуаном и его шурином Вильгельмом Баварским, графом Эно, Голландии и Зеландии. Эти три человека, контролировавшие вместе большую часть Нидерландов, договорились "преданно следовать интересам и чести друг друга во всех наших делах" не только из любви и дружбы, что является общим местом подобных документов, но и ради "большой чести и выгоды, которая достанется нам, нашим наследникам и нашим владениям". Как глава старшей линии своей семьи герцог Бургундский стал главенствующей фигурой на территориях, которые контролировал его отец. Расположившись в парижских дворцах своего отца, он также играл ведущую роль в урегулировании сложных отношений своей семьи с королем Франции, его советниками и министрами[188].