18 апреля 1402 года, когда герцог Бургундский находился в Аррасе и праздновал свадьбу своей дочери, королевский Совет собрался в Париже в присутствии короля и решил назначить герцога Орлеанского президентом Генерального Совета сборщиков налогов. Эта должность давала ему общую власть над налоговыми поступлениями короны в Лангедойле. По словам официального хрониста, это была лишь часть более общей передачи полномочий короля своему брату "во всех делах, великих и малых, в мире и войне, в королевстве и за его пределами". Вскоре после этого Людовик провел через Совет введение новой тальи. Впервые за пять лет во Франции был введен налог на сумму от 1.200.000 до 1.300.000 франков, что означало увеличение общего бремени королевских налогов примерно на 60%. Помимо формального упоминания о расходах на преодоление папского раскола и защиту восточного христианства от турок, единственным обоснованием налога было то, что деньги нужны для борьбы с "Генрихом, герцогом Ланкастерским, который называет себя королем Англии". Говорили, что английская армия недавно высадилась в Гаскони, чтобы напасть на французские города и замки в этой местности. Это была ссылка на свиту графа Ратленда, который прибыл туда в качестве лейтенанта Генриха IV предыдущей осенью. Но Людовик, похоже, не имел в виду конфронтацию на гасконской границе, а думал о вторжении в Англию. В ордонансе сообщалось, что Ричард II все еще жив и находится в Шотландии и, вероятно, призовет на помощь врагов Англии. В Шотландии Олбани и Дуглас приняли решение о вторжении на север Англии. Летом планировалось отправить в Шотландию французскую армию, чтобы поддержать их. Командование должно было быть разделено между Пьером де Эссаром, руководителем последнего французского посольства в Шотландию, и Жаком д'Эйли, знаменитым рыцарем из Пикардии, одним из героев Никопольского крестового похода, который, по словам Фруассара, в течение многих лет "исследовал мир за морями и бродил по дальним странам в поисках приключений". В Бресте была снаряжена флотилия транспортных судов, чтобы присоединиться к флоту графа Кроуфорда и доставить армию в Шотландию. Была согласована дата начала кампании[92].

Людовик, однако, перестарался. Он не заручился согласием герцога Бургундского, а Филипп был еще достаточно влиятелен, чтобы проявить себя в таком важном вопросе, как этот. Он не возражал против политики поддержки Лже-Ричарда и его шотландских покровителей. Возможно, он был участником решения о предоставлении кораблей и людей графу Кроуфорду, которое было принято еще до его отъезда из Парижа. Франко-шотландскому флоту было позволено доставлять свои захваченные призы во фламандские порты под носом у его чиновников. Он также должен был одобрить, по крайней мере молчаливо, отправку экспедиционной армии в Шотландию, так как среди ее руководителей было несколько видных членов его двора. Жак д'Эйли был одним из его приближенных, а Пьер де Эссар, командующий армией, был его камергером. Филипп возражал не против предполагаемой кампании, а против того, что его племянник взял на себя контроль над государственными финансами, и против того, что это было сделано, пока он был в отъезде. Введение тальи спровоцировало серьезный политический кризис. Примерно в то время, когда был издан ордонанс о введении тальи, у короля случился рецидив болезни, и Парламент отказался его регистрировать. После некоторой задержки он был провозглашен со ступеней Шатле на основании полномочий личного секретаря короля, вместе с заявлением о том, что герцоги Беррийский и Бургундский одобрили его. Оба герцога возмущенно отрицали это. Иоанн Беррийский утверждал, что его имя было добавлено к ордонансу без его согласия. Филипп Бургундский внезапно оставил охоту, вернулся в Аррас для обсуждения со своими советниками, а затем направился в Париж. Из Клермон-ан-Бовези он обратился с яростным протестом к судьям Парламента. По его словам, утверждение, что он одобрил введение тальи, было "чистой болтовней и издевательством". Ему действительно предложили 100.000 франков за его одобрение после принятия решения, от которых он отказался, но в остальном он не имел к этому никакого отношения. Герцог заявил, что в принципе против увеличения налогового бремени на население, и без того обложенное большими налогами и значительно уменьшившееся из-за чумы, тем более что доходы, скорее всего, будут потрачены на бесполезные субсидии тем, кто пользуется поддержкой в Париже. Судьям было предложено обеспечить максимально широкую огласку взглядов герцога. Но когда утром 20 мая они получили герцогский манифест, то побоялись действовать. Канцлер и первый президент были в отъезде. Другие придворные опасались, что письмо окажет подстрекательское воздействие на общественное мнение, что, конечно же, было целью Филиппа. Поэтому его посланники отправились в Шатле и зачитали его там. Копии были разосланы во все крупные города королевства[93].

Манифест герцога Бургундского произвел большое впечатление. В тот же день советники короля в полном составе покинули Париж, чтобы встретиться с Филиппом в Санлисе. В старинном королевском дворце города последовало три дня переговоров о кризисе. Герцог Орлеанский остался в Париже. Поначалу он вел себя вызывающе и опубликовал еще один королевский ордонанс, датированный, по-видимому, предыдущим месяцем, в котором Карл VI назначал его "лейтенантом и правителем королевства со всеми полномочиями короны до тех пор, пока он сам не будет способен управлять лично". Но Людовик не хотел испытывать судьбу в борьбе с возрастающей популярностью своего дяди как защитника налогоплательщиков. В начале июня, когда король ненадолго пришел в себя, Людовик заставил его отменить талью, а затем провозгласил это решение на улицах столицы как свою собственную заслугу. Филипп не был удовлетворен этим, ведь назначение Людовика лейтенантом короля грозило сделать его всесильным в столице, и он был полон решимости добиться его отмены. 17 июня герцог въехал в Париж и сразу же отправился в отель Сен-Поль, где пробыл у постели короля почти два дня. 20 июня дядя и племянник встретились в присутствии Карла VI в пригородном особняке Филиппа в Конфлане[94].

1 июля король председательствовал на трудном заседании своего Совета в отсутствие обоих герцогов. Карл VI поручил собравшимся советникам четко сказать ему, как, по их мнению, должны вестись государственные дела в те периоды, когда он был слишком болен, чтобы принимать решения самостоятельно. Согласно хронисту из Сен-Дени, который был невысокого мнения о герцоге Орлеанском, они ответили, что Людовик был очаровательным и красноречивым, но слишком импульсивным и упрямым, чтобы оставить его одного вести государственные дела. Он нуждается в серьезности и опыте герцога Бургундского. Король признался, что согласен с этим мнением. Но решения, принятые на Совете, свидетельствуют о том, что мнения были более квалифицированными и, возможно, более противоречивыми, чем думает хронист. С его высоким статусом брата короля и первого советника, большим числом сторонников, растущим богатством и территориальной властью, Людовика было нелегко оттеснить на второй план. Поэтому был предложен компромисс. Во время отлучек короля герцог Бургундский должен был управлять финансами королевства и другими "великими государственными делами" совместно со своим племянником. Решения должны были приниматься с согласия обоих герцогов. Неизбежные конфликты между ними должна была разрешать королева, при содействии других королевских принцев и советников, которых она могла привлечь. Практическим следствием этого стало то, что когда вскоре после этого Карл VI вновь оказался недееспособным, ни один из соперников не смог оказать решающего влияния на Совет. В конце концов, обоих убедили не участвовать в его заседаниях, пока король не придет в себя[95].