В октябре 1419 года Дофин направил в провинцию в качестве своих личных представителей двух проницательных политиков с хорошими местными связями: епископа Каркассонского Жеро дю Пюи и сеньора Гуго де Арпажона. Вооружившись щедрыми обещаниями уважать институты и автономию трех сенешальств, они провели успешную кампанию по завоеванию общественного мнения в главных городах. В этом они полностью превзошли скромного адвоката из Дижона и монаха из Пон-Сен-Эспри, которых герцогиня Бургундская послала представлять ее интересы в провинции. В результате, когда в ноябре в доминиканском монастыре в Безье собрались Генеральные Штаты Лангедока, настроения уже были в пользу Дофина. Главные города региона, Тулуза, Нарбон и Каркассон, высказались за него. Остальные города в конечном итоге последовали их примеру. 1 марта 1420 года, когда кавалькада Дофина подъезжала к Тулузе, в городе Гайак на реке Тарн перед ним предстала делегация Генеральных Штатов, признала его "истинным наследником и регентом королевства" и предложили ему подчинение своей провинции. 4 марта 1420 года Дофин с триумфом въехал в Тулузу.

Граф Фуа пытался сохранить свое положение в Лангедоке. Но из-за полноты подчинения провинции Дофину ему нечем было торговаться. Формально он не был отстранен от должности, но был лишен своих полномочий, а управление Лангедоком было передано в руки комитета Совета Дофина под председательством Жеро дю Пюи. 18 марта 1420 года, когда в присутствии Дофина в Каркассоне были вновь созваны Генеральные Штаты Лангедока, победа Карла была полной. Обещания, данные людям Лангедока, чтобы купить их покорность, не сохранились. Но о них можно судить по решениям Генеральных Штатов. Непопулярная централизаторская политика герцога Беррийского была окончательно отвергнута. Генеральные Штаты были официально восстановлены и в дальнейшем собирались не реже одного раза в год. Была подтверждена отмена налога с продаж и тальи. Дофин заявил, что он будет довольствоваться доходами от королевский владений, габелем и другими налогами, которые сочтут нужным предоставить ему Генеральные Штаты. В Тулузе был учрежден отдельный Парламент, который должен был служить последней апелляционной инстанцией для трех сенешальств и прилегающих провинций к югу от Дордони с юрисдикцией, параллельной юрисдикции Парламента в Пуатье. Оставалось только разобраться с бургиньонскими гарнизонами в долине Роны. Ним и Пон-Сен-Эспри были взяты войсками Дофина при поддержке местных войск в апреле и мае 1420 года. Два оставшихся бургиньонских гарнизона в Эг-Морте и Сомьере продержались дольше, но ни один из них не представлял серьезной угрозы. В конце концов, Эг-Морт сдался в январе 1421 года, а Сомьер — годом позже[840].

После подчинения Лангедока Дофин контролировал более половины территории Франции плюс франкоязычную провинцию Дофине за Роной, которая технически была фьефом Священной Римской империи. Но его ресурсы все еще были малы по сравнению с тем, что ему было нужно. Его личный секретарь Ален Шартье жаловался, что у Карла нет регулярных доходов, а его расходы — это бездонная пропасть. Ни одно средневековое правительство не было финансово обеспеченным, но финансы Буржского королевства были особенно шаткими. Они были основаны на трех основных источниках дохода: доходы королевских земельных владений и собственные доходы Дофина от его апанажей, налогов и чеканки монеты. Первые два источника значительно уменьшились со времен пика государственных доходов Франции в 1380-х годах. Враги Дофина контролировали провинции, из которых традиционно извлекалась большая часть доходов короны. С политической точки зрения он не мог рисковать восстановлением налога с продаж, который на протяжении полувека был основой французских военных финансов. Оставались только габель и нерегулярные субсидии от местных ассамблей. В первый всплеск лояльности, последовавший за июньскими днями в Париже в 1418 году, таких пожалований было предостаточно. Но в дальнейшем речь шла о мелких субсидиях, за которые голосовали неохотно, которые собирались медленно и часто предназначались для местных целей. В марте 1420 года в честь признания регентства Дофина Генеральные Штаты Лангедока выделили субсидию в размере 200.000 франков. Впоследствии эта провинция стала для Дофина самым надежным источником налоговых поступлений. Общий доход Карла от налогов и доходов с земельных владений оценить невозможно. Но он, должно быть, составлял скромную долю от доходов короны из этих источников до гражданской войны. Почти все они были потрачены на новую судебную и гражданскую службу в Бурже и Пуатье и на большой двор, который был необходим человеку, которому нужно было подавать себя настоящим правителем. На войну денег оставалось мало, если вообще оставалось[841].

В результате в первые годы регентства Дофина военные операции финансировались в основном за счет манипуляций с монетой. Это был политически опасный выбор. Многократная девальвация серебряной монеты была катастрофой для тех, кто жил на фиксированные доходы, особенно для дворянства и Церкви, держателей аннуитетов и наемных работников в городах. Но девальвация сделала работу монетных выгодной, принося большую прибыль за счет маржи (сеньораж, seigneuriage) между номинальной стоимостью и стоимостью слитков драгоценного металла. Более того, худшие последствия, вероятно, ощущались не на собственных территориях Дофина, а в промышленных городах северной Франции, контролируемых его врагами. На момент принятия Ниорского ордонанса в сентябре 1418 года Дофин контролировал четырнадцать из двадцати четырех королевских монетных дворов и получал большую часть прибыли от чеканки монет королевства. В течение следующего года было открыто четыре новых монетных двора и планировалось построить еще четыре. В июне 1419 года Дофин начал проводить агрессивную монетную политику. Вместо того чтобы следовать каждой последовательной девальвации, предписанной правительством в Париже, он приступил к реализации собственной программы конкурентной девальвации, регулярно обесценивая свою монету, чтобы сделать ее чистоту немного ниже, чем у монетных дворов под английским или бургиньонским контролем, и пытаясь перебить их цену на дефицитные серебряные слитки.

В октябре 1419 года Дофин приступил к амбициозному предприятию по сбору денег, которое, вероятно, было предназначено для выплаты жалованья шотландской армии, направлявшейся тогда во Францию. Он передал все монетные дворы под своим контролем на год синдикату предпринимателей, организованному жителем Пуатье по имени Маро де Бетон. Идея заключалась в том, чтобы обесценить серебряную монету, выпускаемую монетными дворами Дофина, еще на 10%, уступая северным монетным дворам, и в то же время переиграть их на рынке слитков, забрав себе большую часть бизнеса. Ожидалось, что это принесет прибыль в размере 6 ливров за марку серебряного слитка, около трети цены слитка. Из этой суммы Маро должен был оплачивать расходы на чеканку и обеспечивать фиксированный доход в 180.000 ливров в месяц Дофину или 2.160.000 ливров за весь год. Эта схема, если бы она сработала, дала бы сумму, более или менее эквивалентную совокупному доходу с налога на продажи и тальи в период их расцвета в 1380-х годах. Но по несчастливой случайности контракт с Маро де Бетоном совпал с внезапным ростом цен на серебро. В результате оказалось невозможным чеканить монеты с установленным содержанием серебра и при этом получать прибыль. Контракт оказался бесполезным для Дофина и разорительным для компаньонов Маро де Бетона. К маю 1420 года с них было достаточно убытков, и они отказались от договора. Крах этой схемы серьезно повлиял на военные планы Дофина[842]. Самая большая полевая армия, которую Дофин мог собрать на своей территории в первые два года своего регентства, составляла около 4.000 человек, и это было сразу после его бегства из Парижа. Но его трудности были связаны не только с финансами. Набор войск был парализован всеобщей усталостью от войны среди дворянства Франции, которое постепенно отстранялось от активного участия в войне, оставляя боевые действия наемникам и другим профессионалам. Дворяне отвечали на объявления арьер-бана из чувства долга и из страха быть униженными, писал Ален Шартье, но они прибывали поздно, служили без энтузиазма и уезжали, как только могли. Критика военнообязанного дворянства была избитой темой литературы позднесредневековой Франции, которая достигла нового уровня интенсивности после поражения при Азенкуре. Но Quadriloge Invectif (Четырёхголосая инвектива) Алена Шартье, горькое сетование на состояние Франции, написанное в 1422 году, занимает особое место в этой литературе не только благодаря силе своего языка, но и потому, что оно было написано человеком, который жил и работал в самом сердце ближайшего окружения Дофина. Его наблюдения в целом подтверждаются сохранившимися записями, которые свидетельствуют о спаде в наборе в армию дворян и рыцарей, а также опытом других стран, включая Англию, которая вскоре столкнулась с той же проблемой. Основной причиной было общее обнищание аристократии. Те, кто бежал с севера, как правило, теряли большую часть своих доходов. Ущерб от войны, понижение ренты и постоянное обесценивание денег, в которых были их рентные платежи, в совокупности сильно ударили по остальным. Военная служба, которая когда-то была адекватной альтернативой доходам от земли, стала финансово непривлекательной. Сражаясь в собственной стране, можно было получить мало добычи, а выгодные пленные были труднодоступны в период постоянных поражений. Военное жалованье выплачивалось по ставкам примерно на треть ниже, чем было до гражданской войны, и часто задерживалось. Высшие армейские чины зачастую были вознаграждены не лучше, чем их подчиненные. В результате мало кто считал нужным становиться рыцарем или баннеретом, и дворяне составляли все меньшую часть армий Дофина. В наши дни, говорил Шартье, любой мог назвать себя капитаном вооруженных людей, умеющим носить меч и плащ, даже если у него не было ни земли, ни даже дома[843].