Весть об аресте королевы дошла до герцога Бургундского в его замке Эден в Пикардии. Это означало исчезновение его последней возможности подорвать режим арманьяков изнутри и заставило его объявить войну правительству в Париже. В Эден был срочно созван Совет его родственников, советников и капитанов. При их поддержке 25 апреля 1417 года Иоанн издал подстрекательский манифест. В этом искусно составленном документе он обрушился на все ведение французских государственных финансов на протяжении целого поколения. По его словам, когда он унаследовал свои владения в 1404 году и занял свое место в королевском Совете, он обнаружил, что королевство погрязло в коррупции и разграблено чиновниками, "ничтожествами, людьми без рода, единственной целью которых было держаться друг за друга, чтобы контролировать государственные финансы и направлять ресурсы государства в свои карманы". Как один из ближайших родственников короля и старший пэр Франции он был обязан что-то с этим сделать. Иоанн утверждал, что на протяжении всей своей сознательной жизни он был связан с делом реформ. Он публично осудил тех, кто виновен в разорении короны, на открытии Генеральных Штатов. При поддержке Парижского университета он продвигал Кабошьенский ордонанс. Но все его усилия были сорваны шайкой воров, которые изгнали его из двора, отменили ордонанс и навязали угнетенному и обнищавшему населению одну за другой тальи и принудительные займы. Они пренебрегали обороной страны, что привело к катастрофе при Азенкуре и поддерживали свою власть, устроив террор в Париже и отравив обоих Дофинов. Иоанн Бесстрашный призвал всех верных французов помочь ему уничтожить их "тиранию, бесчеловечность, вероломство, мстительность, жестокость, тщеславие и алчность". Герцог обещал многое. Он сделает все возможное, чтобы защитить королевство от разорения руками этих "предателей, мятежников, клятвопреступников, тиранов, убийц, мародеров и отравителей". Он восстановит порядок в управлении королевством, накажет виновных, которые его разрушили, и принесет облегчение от бесконечной череды "налогов, пособий, поборов, тальи, габеля, десятин, принудительных займов, грабежей, разбоев и других вымогательств"[643]. Все это было несостоятельно с политической и экономической точек зрения. Но это была вдохновенная пропаганда. Чиновники Иоанна Бесстрашного объезжали города его владений, публично зачитывая манифест и призывая жителей к официальной поддержке. Копии манифеста развозили по главным городам северной Франции и прибивали к дверям церквей. В мае и июне 1417 года по всему королевству прокатилась волна антиправительственных выступлений. Герцогу, видимо, повезло, а может быть, он умело выбрал время. Несколькими неделями ранее правительство распорядилось собрать талью для финансирования обороны Франции от англичан, уже третью за последние годы. Налог был представлен как "минимально возможный", но даже в этом случае его сумма составила около 750.000 ливров, что было одним из самых тяжелых поборов того времени. В большинстве городов обнародование манифеста герцога Бургундского последовало вскоре за появлением сборщиков налогов. В Реймсе, Шалоне, Труа и Осере посланцев герцога встретили с публичной демонстрацией энтузиазма. Несколько городов отвергли власть королевских чиновников. В Амьене герцог Бургундский призвал горожан изгнать их королевского бальи, старого сторонника Людовика Орлеанского, и после долгих колебаний они в конце концов сделали это. В Абвиле мэр и магистраты отказались разрешить сбор королевских налогов. В Руане после объявления манифеста герцога начались беспорядки, толпы людей выкрикивали оскорбления в адрес сборщиков налогов и заполнили улицы криками "Да здравствует Бургундия!"[644]. Воодушевленный успехом своего манифеста, Иоанн Бесстрашный последовал за ним, отправив глашатаев в северные города, чтобы с перекрестков улиц провозгласить, что все налоги отменены и не подлежат уплате. По всему региону это стало сигналом для толп народа, которые вторгались в жилища сборщиков и бросали списки налогоплательщиков в костры. Когда весна перешла в лето, поток заявлений в поддержку герцога Бургундского перерос в наводнение. Что побудило стольких людей внезапно стать бургиньонами, задавался вопросом хронист Сен-Дени, привычно подозрительный к народным движениям? Ответ, который он получил, был везде одинаков. Это было бремя налогов и усталость от непрекращающейся гражданской войны, в которой они были все более склонны винить арманьякский Совет в Париже. Обещание Иоанна Бесстрашного отменить налог с продаж и габель было в корне лживым, так как он знал, что став главой правительства он не сможет обойтись без них. Но несомненно, что это обещание изменило его политическую судьбу. Вскоре рост общественного протеста был подкреплен силой. В конце мая 1417 года отряды солдат под командованием Жана де Фоссо, Ферри де Майи и других бургундских капитанов перешли Сомму и двинулись через северные провинции, нападая на города, которые еще не объявили себя сторонниками герцога Бургундского. В этих войсках было много изгнанных кабошьенов, людей, жаждущих мести правительству, которое их разорило[645].
Эти события совпали с тяжелым финансовым кризисом в Париже. Во многих частях Франции талья оказалась неподъемной еще до появления манифеста Иоанна Бесстрашного. Вторая талья, по-видимому, была введена с не лучшими результатами. В начале мая Совет предпринял другие меры и обесценил монету. Золотой экю, который чеканился с 1385 года, был отменен и заменен новой золотой монетой с меньшим содержанием драгоценного металла, известной как агнельдор, по имени пасхального агнца, изображенного на оборотной стороне. Бланк, который не чеканился в течение некоторого времени, но все еще оставался самой распространенной серебряной монетой, был перевыпущен по цене примерно в четыре пятых от его прежней стоимости. Все это давало работу монетным дворам и прибыль правительству, но этого никогда не хватило бы для финансирования войны на два фронта даже в более спокойных условиях. Королевский Совет, не имея возможности найти средства, назначил специальную комиссию, чтобы найти способ как-то собрать деньги. 24 мая 1417 года члены комиссии предстали перед Советом в зале Парламента, чтобы объяснить, что они не могут выполнить условия, и предложить свою отставку. Их представителем был главный комиссар Раймон Рагье, бывший военный казначей и одна из главных мишеней для критики на Генеральных Штатах 1413 года. Он представил кипу бумаг с изложением текущего состояния финансов правительства. В целом, сказал Рагье, наличных денег было достаточно для выполнения существующих обязательств в следующем месяце, но после этого — ничего. В течение следующих четырех или пяти месяцев правительству потребуется еще 800.000 или 900.000 франков и он понятия не имеет, откуда их взять[646]. В этот момент дискуссия была прервана появлением двух офицеров Шатле, которые вошли в зал с запечатанной копией манифеста герцога Бургундского, только что полученного из Руана. Документ был зачитан перед собравшимися. Советники были ошеломлены яростью диатрибы Иоанна Бесстрашного. Их первой реакцией было недоверие и они отвергли его как подделку. Затем, когда стало ясно, что Иоанн действительно намерен уничтожить их любой ценой, они запаниковали и обратились к возможности договориться с герцогом. Четыре заседания Совета подряд не смогли прийти к решению по этому вопросу. Граф Арманьяк не собирался вести переговоры с герцогом Бургундским и к концу мая 1417 года, когда правительство потеряло контроль над большей частью северной Франции, он решил взять дело в свои руки. Из Парижа была выпущена прокламация, предупреждающая всех, кто объявил себя сторонником герцога Бургундского, вернуться к верности короне в течение двух недель. В июне, когда это не принесло результатов, коннетабль решил применить силу. Смешанный отряд из латников и генуэзских арбалетчиков был отправлен занять Перон на Сомме и начать рейды в Артуа и Пикардию. Рамоне де ла Герр отправился на север с еще 600 воинами и объединился с войсками, уже набранными Тома де Ларзи, фанатичным арманьякским бальи Вермандуа. Они провели безжалостную зачистку территории, которую недавно посетили бургундские компании. Деревья склонялись под тяжестью повешенных людей. Но Рамоне потерпел поражение с большими потерями, когда попытался помешать бургиньонам захватить важный город с мостом Невшатель на реке Эсна к северу от Реймса. Он был вынужден отступить к Сене и Уазе в надежде сформировать оборонительную линию к северу от Парижа. Оборонительная война была не в духе коннетабля, но дело было в том, что у него не хватало людей для любой другой стратегии. Он должен был держать сильный гарнизон в столице, а также защищать подступы к городу. Но Арманьяк не доверял никому, кроме преданных политических союзников и своих собственных гасконских и бретонских рутьеров[647]. вернуться *Lebeuf (1851–5), iv, 238; Chérest, iii, 281–2; AD Côte d'Or B11895; Fauquembergue, Journ., i, 17–18, 30–33; Chron. R. St-Denis, vi, 78–80; Monstrelet, Chron., iii, 175, 183–4; Inv. AC Amiens, ii, 24–5; *Huguet, 420; Puiseux (1867), 30; Jouvenel, Hist., 336; Le Fèvre, Chron., i, 296–8. Талья: 'Lettres closes', no. 3; *Caillet (1909 [1]), 301 (Доля Лангедока, традиционно шестая часть, составляла 120.000 ливров: *Dognon (1889), 498). вернуться Chron. R. St-Denis, vi, 80, 82; Monstrelet, Chron., iii, 161, 180–2, 193; Le Fèvre, Chron., i, 296–8; Fauquembergue, Journ., i, 14–15. вернуться Ord., x, 407–9; Dieudonné, 485 (1912), 281; Lafaurie, Monnaies, i, no. 382d, e; Fauquembergue, Journ., i, 14–17, 25. вернуться Совет: Fauquembergue, Journ., i, 17–18, 19, 20, 21; Chron. R. St-Denis, vi, 78. Прокламация: Inv. Livres Couleur, no. 1973. Рейды: Monstrelet, Chron., iii, 181, 183; Chron. R. St-Denis, vi, 82, 84; Le Fèvre, Chron., i, 297; Beauvillé, i, 132 (под неверной датой); Jouvenel, Hist., 337. |