По мере того, как осень переходила в зиму и приближалась дата начала конференции, в обеих столицах ощущалось чувство разочарования. Под Сен-Совером французские командиры не добились никакого прогресса. К октябрю Жан де Вьенн сумел убедить короля, что у него недостаточно войск для выполнения задачи, а бастиды вокруг крепости слишком малы и, возможно, находятся слишком далеко, чтобы сдержать английский гарнизон. Во второй половине октября начали прибывать свежие войска, но их количество все еще не соответствовало требуемому. 16 октября представители Нижней Нормандии предстали перед Жаном де Вьеном в Сен-Ло, главном городе Котантена, чтобы получить разрешение на продолжение сбора 15.000 франков в месяц с их провинции до конца декабря. Однако конец декабря наступил, а гарнизон Сен-Совера, находившийся в осаде уже пятый месяц, не проявлял признаков истощения. В январе 1375 года французский король направил Жану де Вьенну раздраженное послание, в котором приказал ему усилить давление на крепость и ускорить кампанию. Королевский Совет решил увеличить численность армии до 2.000 человек в дополнение к толпе рабочих, занятых на осадных работах. Вместо стратегии свободного окружения, которой придерживались с предыдущего лета, должна была быть предпринята тесная осада (siège fermée). Планировалось широко использовать пороховые пушки в дополнение к более привычным механическим камнеметам, которые уже использовались. Королевские большие пушки, хранившиеся в Лувре, были погружены на баржи, перевезены вниз по Сене и протащены по неровным дорогам южной Нормандии. Был нанят специалист из Лангедока, который организовал в Сен-Ло чугунолитейную мастерскую для изготовления большего количества этих грубых предков современной полевой артиллерии. Одна из них была рассчитана на стрельбу каменными ядрами весом в 100 фунтов (45 кг). Еще две литейные мастерские, одна для литья из чугуна, другая из латуни, были созданы в Кане для отливки артиллерийских орудий под руководством другого пушечного мастера, который, судя по всему, был итальянцем. Все это по стоимости было эквивалентно крупной кампании. Многострадальные Штаты Нижней Нормандии в третий раз собрались в Байе в конце января 1375 года, чтобы санкционировать еще два месяца чрезвычайных денежных выплат. Подобные налоги впервые взимались с остальной Нормандии к северу от Сены. Король даже открыл свои собственные сундуки и разрешил делать взносы из центральных фондов[321].

А в Англии Иоанн IV и его спутники все еще не отплыли в Бретань. Возможно, зимняя погода способствовала задержке, но главной причиной была нехватка судов. К концу года в гавани стояло 115 кораблей, что составляло едва ли половину от необходимого, и многие из них имели на борту только минимум экипажа. Иоанн IV и граф Кембридж, которые слонялись по Лондону со своими свитами, пока подыскивались транспортные суда, наконец, после Рождества отправились в Плимут с приказом посадить на любые доступные корабли столько людей, сколько смогут. Двум старшим рыцарям двора, Гаю Брайану и Ральфу Феррерсу, было поручено поторопить их и поступить к ним на службу, когда они будут садиться на корабли. Ситуация с кораблями улучшилась в январе с возвращением винного флота из Жиронды и активной вербовкой уполномоченными в портах южной Англии. К концу января в Плимуте находилось уже около 170 судов, большинство из которых теперь имели полные экипажи. Но теперь настала очередь войск вызывать задержки. Через месяц после прибытия командиров в Плимут отставших солдат из их свит все еще вывозили из Лондона и отправляли к своим товарищам. Люди из отряда Диспенсера начала прибывать только через несколько недель. Скучающие и бездельничающие солдаты, ожидающие на побережье, с готовностью занялись угоном скота и взломом домов. Задержки значительно усугубляли и без того серьезные финансовые проблемы правительства, поскольку за бесполезное сидение в Лондоне и на западе страны солдатам приходилось платить. Некоторые из займов, которые министры короля оформили осенью, были уже просрочены. У правительства не было выбора, кроме как заплатить тем, кто был уже собран в поход, и оставить остальных без средств к существованию. Гарнизону в Ирландии, например, сообщили, что из-за огромного оттока денег, вызванного Бретонской кампанией, их счета не могут быть оплачены. В начале марта в Вестминстере произошел взрыв негодования. В письме, адресованном Гаю Брайану и Ральфу Феррерсу, которое очень похоже было составлено самим Эдуардом III, король выразил свое удивление их бездельем и пригрозил расправой, если ситуация не улучшится. Аналогичные письма были направлены и самим командирам бретонской армии[322].

За пределами Сен-Совера меры, принятые французским королевским Советом в январе, начали приносить свои плоды. К концу февраля осаждающая армия достигла своей полной численности и заняла позиции вблизи стен крепости, среди руин города. Масса рабочих, набранных в городах Нормандии, рыла окопы и строила убежища. В развалинах аббатства, примерно в 500 ярдах от стен с южной стороны, была построена новая бастида. Несколько больших пушек, привезенных из Парижа, были установлены на позиции. Вскоре они начали наносить серьезный ущерб стенам и башням крепости. Защитникам пришлось оставить главный замок из-за его уязвимости для артиллерийского огня. Большая часть гарнизона укрылась в башенках на стенах, которые считались более прочными[323].

Мы не можем знать, понимали ли люди, наблюдавшие эти артиллерийские обстрелы, значение того, что они видели. С момента своего первого значительного появления на полях сражений в Европе, при Креси в 1346 году, пороховая артиллерия использовалась в основном как оружие пехоты, против людей, а не каменной кладки. При осадах она служила орудием обороны, использовалась для обстрела осаждающей армии небольшими железными ядрами со стен и, чуть позже, круглыми каменными ядрами по хлипким деревянным полевым укреплениям. Одно артиллерийское орудие, которое французы установили перед замком Пюигильем в 1338 году и два орудия, использованные против Мелёна в 1359 году, были предназначены для стрельбы металлическими ядрами по деревянным воротам и калиткам для вылазок, а не для разрушения каменных стен. Пороховая артиллерия имела мрачную репутацию. Один английский писатель того времени назвал ее "дьявольским орудием войны". Однако зафиксированные случаи ее использования более интересны тем, что они предвещают последующие события, а не тем, какой эффект они имели в то время. Использование пушек против каменной кладки было более поздним и потенциально более плодотворным развитием артиллерии, для которого требовались гораздо более крупные и мощные орудия, сделанные из железа, а не из латуни. Они требовали высокого литейного мастерства, а также огромных затрат на селитру, редкий и дорогостоящий товар. Их установка была сопряжена со многими трудностями. Осадные пушки были тяжелыми, трудно транспортируемыми, относительно неточными, с медленным темпом стрельбы и горизонтальной траекторией полета ядра, что снижало дальность стрельбы. Их стволы редко были абсолютно правильными, а снаряды, как правило, каменные ядра, плохо подходили для стрельбы. Порох и ядро приходилось закладывать в дуло, вставляя между ними газонепроницаемые пыжи из земли. Но именно при Сен-Совере новое оружие впервые сыграло решающую роль в осадных операциях. Началось развитие осадной тактики и конструкции крепостей, которое должно было стать главным вкладом следующего столетия в технологию ведения войны[324].

Великая каролингская церковь Сент-Донатьен в Брюгге уже давно снесена. Самая большая и величественная из шестидесяти церквей города, она стояла рядом с ратушей на площади, известной как Бург. Дипломатическая конференция, которая готовилась в течение последнего года, открылась в ней с опозданием на две недели 27 марта 1375 года. Оба правительства направили внушительные посольства. Французскую делегацию возглавляли герцог Бургундский и Жан де Ла Гранж, политик-бенедиктинец, епископ Амьенский. Англичан представляли герцог Ланкастер и епископ Лондона Саймон Садбери. Садбери был способным юристом с более широким взглядом на европейскую политику, чем большинство его коллег. Он был одним из последних английских епископов средневековья, получивших ученую степень в Парижском Университете, и одним из немногих англичан, сделавших карьеру в преимущественно французской бюрократии авиньонского папства. Третьим важным членом английской команды был Латимер, который, хотя формально и не был назван послом, присутствовал среди английских представителей и служил главным связующим звеном между участниками переговоров и Советом в Англии. Оба посольства сопровождали небольшие армии советников, военачальников, юристов, клерков и обслуживающего персонала, что увеличивало количество людей присутствовавших в церкви и заполнило все съемные дома в Брюгге. Французские послы, чьи охранные грамоты безопасный проезд позволяли иметь с собой до 500 человек, явились во всем великолепии. Герцог Бургундский получал на свои расходы пособие в размере 5.000 франков в месяц. Для его свиты, в которую входила вся его администрация с герольдами, трубачами, менестрелями и арфистами, была разработана специальная ливрея. Для его гардероба и гобеленов потребовалось три повозки, запряженные пятнадцатью лошадьми. Пособие Джона Гонта было меньше, но все равно в Англии ходили раздражающие слухи о его "огромной" свите и ее "ужасной, невероятной стоимости". Папские легаты приложили немало усилий для того, чтобы срежиссировать процесс так, чтобы удовлетворить гордость этих великолепных персон. Они встретили соперничающие делегации в один и тот же день на одинаковом расстоянии от ворот Брюгге и устроили так, чтобы они вошли в церковь в один и тот же момент с разных сторон. Они отказались выносить решение по вопросу о том, какая команда должна сидеть на правой стороне церкви на пленарных заседаниях, определив обеим находиться поочередно справа и слева, пока они сами не разберутся в этом вопросе. Архиепископ Равенны произнес вступительную проповедь. Епископы Амьенский и Лондонский также выступили с величественными проповедями. Два королевских герцога произнесли "самые красноречивые" речи, в которых заявили о своей преданности делу мира[325].