Дебаты начались, как только канцлер закончил речь. Его брат, граф Арундел, начал язвительную атаку на условия, привезенные послами из Лелингема, и на их главного автора, Джона Гонта. По его словам, были "некоторые вопросы, близкие его сердцу, которые он не мог с честью скрыть". Герцог Ланкастер был слишком близок к королю. Ричард II всегда находился в его обществе. Король даже носил шейную цепь Ланкастеров и приказал своим приближенным делать то же самое. Опираясь на поддержку короля, Гонт стал самым властным человеком в Совете и в Парламенте, запугивая коллег и не давая им высказать свое мнение. Арундел критиковал использование налоговых поступлений для поддержки экспедиции Гонта в Кастилию и освобождение его от долгов перед короной. Граф жаловался на пожалование Гонту герцогства Аквитания, которое, по его мнению, лишало короля его законного наследства. Наконец, он обратился к условиям мира. Его критические замечания не зафиксированы в официальном протоколе. Но, по словам обычно хорошо информированного хрониста Вестминстерского аббатства, граф ухватился за вопрос о суверенитете. Если Ричард II принесет оммаж королю Франции, заявил он, даже если это будет касаться только его владений во Франции, Англия станет подчиненным королевством. "Каждый англичанин, имеющий короля Англии своим господином, перейдет под пяту короля Франции и будет вечно находиться под ярмом рабства". Сам Джон Гонт не присутствовал в Палате Лордов, чтобы услышать слова графа Арундела, но его защиту взял на себя сам король. Если он и был близок с Джоном Гонтом, сказал Ричард II, то это вполне естественно для дяди и его племянника. Он сам решил носить шейную цепь Ланкастеров как "символ любви и доверия между ними" после возвращения герцога из Испании. Ричард II отметил, что субсидия на экспедицию Гонта в Кастилию и пожалование Аквитании были ранее одобрены Парламентом в полном составе. Герцог Ланкастер, заявил король, потратил на дела королевства больше собственных денег, чем задолжал казначейству. Что касается соглашения с французами, то все, что сделал Гонт в Лелингеме, было сделано в соответствии с его инструкциями и одобрено Советом, членом которого был сам Арундел. В любом случае, ничто еще не было решено бесповоротно. Лорды, ставшие свидетелями этого необычного обмена мнениями, заявили, что честь Гонта в безопасности. Они заставили графа Арундела отказаться от своих обвинений и принести извинения. Вскоре после этого между двумя аристократами произошла еще одна ссора. На этот раз очередь обвинять своего соперника была за герцогом Ланкастером. Гонт был разгневан тайной поддержкой, оказанной графом чеширским повстанцам летом предыдущего года. Он утверждал, что Арундел намеренно отказался от поддержки правительства во время кризиса и намекнул, что влиятельные лица укрывали лидера восстания, сэра Томаса Толбота. В ответ Арундел произнес речь, которую хронист Сент-Олбанс назвал "сильной и правдоподобной", защищая свое поведение. Но лорды, похоже, поддержали Гонта и в этом вопросе, поскольку в конце дебатов Арундел покинул зал заседания. Вскоре после этого он получил разрешение короля никогда больше не посещать Совет или Парламент[1118].
Ошибка Арундела заключалась в том, что он превратил свою атаку на мирный договор в общую атаку на короля и его главного советника. Если бы его слова были более взвешенными, лорды, возможно, не унизили бы его так, как они это сделали. Ведь очевидно, что у многих из них были свои собственные сомнения относительно условий, согласованных в Лелингеме. Их также беспокоила роль герцога Ланкастера на конференции и политические последствия признания суверенитета Франции над Аквитанией. Лорды обсуждали условия совместно с "более зрелыми и значительными" рыцарями, заседавшими в Палате Общин. Они составили совместную декларацию, в которой одобрили идею заключения мира с Францией в принципе, но отвергли основные положения сделки, о которой договаривался Ланкастер. Они были против того, чтобы Ричард II принес оммаж за свои владения во Франции и заявили, что если он принесет оммаж королю Франции в какой-либо форме, то необходимо иметь гарантии против вызовов во французский суд, подобных тем, которые в прошлом привели к конфискации герцогства. Они также предвидели, что рано или поздно договор будет разорван, и тогда возникнет конфликт между правами Ричарда II как короля Англии и его обязанностями как вассала короля Франции. Они хотели решить эту проблему, вставив положение, возрождающее английские притязания на трон Франции, если это произойдет. Но эти оговорки разрушили бы всю основу сделки.
В Палате Общин обсуждение мирного соглашения прошло не лучше. Спикером Палаты был рыцарь из Линкольншира сэр Джон Бюсси, опытный парламентарий и сторонник герцога Ланкастера, который, возможно, уже имел репутацию проправительственного чиновника. Но даже Бюсси не смог спасти мирное соглашение. Палата Общин последовала примеру Палаты Лордов и выпустила декларацию в очень схожих выражениях. Англия, заявили они, "не должна быть обременена упомянутым оммажем". Герцог Ланкастер подвергся изрядной порции оскорблений в обеих Палатах. Тот факт, что как герцог Аквитании он лично был главным бенефициаром мирного соглашения, ни от кого не ускользнул. Кто-то предположил, что если бы подобные условия выдвинул менее значительный деятель, его бы тут же осудили за измену, "но герцог Ланкастер поступает так, как ему заблагорассудится". Что касается герцога Глостера, то он потерял большую часть своей популярности из-за участия в конференции. Ходили даже слухи, что Гонт подкупил его обещанием увеличить финансовую поддержку. Парламентарии отвергли предложение канцлера о том, что в случае отклонения условий потребуется введение высоких налогов. Самое большее, на что они были готовы пойти, это позволить правительству собрать половину светской субсидии, которая уже была предоставлена годом ранее на случай начала войны с Францией. Очевидно, они считали возобновление войны маловероятным. Как и лорды, они, по-видимому, считали, что можно добиться более выгодных условий мирного соглашения. Но они сильно заблуждались на этот счет, о чем Джон Гонт мог им сообщить и, несомненно, сделал это.
В апреле 1394 года послы вернулись в Лелингем. Ланкастер, которого на этот раз сопровождал Эдмунд Лэнгли, герцог Йоркский, сообщил о реакции Парламента дядям Карла VI. Королевские герцоги вели переговоры до конца мая, а затем разошлись, так и не договорившись. Все, о чем удалось договориться после двух лет интенсивных переговоров, — это еще одно перемирие, на этот раз на четыре года, и обещание, что Джон Гонт примет участие вместе с герцогами Бургундским и Орлеанским в совместном крестовом походе против язычников восточной Прибалтики или турок-османов на Балканах. Возможность заключения постоянного мира была упущена[1119].
Отказ англичан от мирного процесса, которому король посвятил последние пять лет своей жизни, стал поворотным моментом в общественной жизни Ричарда II. Ему было уже двадцать семь лет. Красивый, но довольно хрупкий и мальчишеского вида мужчина, он легко краснел, по словам современников, и говорил с легким заиканием. Воспитанный, чувствительный, прекрасно говоривший по-французски, привередливый в своих личных привычках и склонный к роскоши, решительно настроенный против войны, он имел очень мало общего с большинством английского баронства. На публике его манеры были возвышенными и королевскими. Но, подобно Карлу VI Французскому, в частной жизни он совмещал это с недостойными развлечениями со своими приближенными. Импульсивность и раздражительность свойственная ему с молодости с годами усугублялись. 7 июня 1394 года, через несколько дней после возвращения послов из Лелингема, его супруга Анна Богемская умерла в королевском поместье Шин. Ричард II был близок с Анной и после ее смерти стал все более замкнутым и эмоциональным. Он отказывался входить в любое помещение, где она когда-либо находилась и приказал сровнять Шин с землей. В политическом плане он стал более непредсказуемым в своей реакции на события и менее склонным прислушиваться к любым мнениям, кроме своего собственного. Во время похорон королевы в Вестминстерском аббатстве произошел показательный случай, когда граф Арундел, прибывший с опозданием, попросил разрешения уйти пораньше. Король, который до сих пор держал свою ненависть к Арунделу под контролем, выхватил трость у слуги и ударил графа, ранив его в голову и повалив его на землю, после чего приказал заключить его в лондонский Тауэр. Арундел был освобожден только после того, как предоставил залог за свое хорошее поведение в размере 40.000 фунтов стерлингов. Гнев Ричарда II на тех, кто перечил ему, стал вызывать заметное недовольство при дворе. Даже Джон Гонт, который главенствовал в правительстве Ричарда II после своего возвращения из Гаскони, обнаружил, что после провала переговоров с Францией его отношения с племянником стали более холодными и отстраненными. Герцог счел необходимым написать своему племяннику вскоре после инцидента с Арунделом, призывая его не верить клевете, которую, как ему сказали, распространяли против него при дворе. За этой личной неприязнью скрывалось неприятие королем любой критики, которое с годами только усиливалось. Публичные выступления короля стали более театральными, формы обращения в его присутствии — более экстравагантными, его официальный портрет — более иконоподобным, образом божественного царствования, подкрепленным сложными придворными ритуалами, заимствованными из церковных церемоний и великолепия французского двора[1120].
