Французские министры были озабочены своими собственными проблемами. Герцог Анжуйский все еще находился в Понторсоне, когда прибыл гонец с известием о серьезном восстании против его власти в Лангедоке. На фоне этого события разыгралась трагедия, которую в Париже только начинали осознавать. В течение многих лет Лангедок облагался более высокими налогами пропорционально своим ресурсам, чем любая другая часть Франции, за исключением, возможно, Нормандии. Он нес практически все бремя ведения войны против англичан в Гаскони и борьбы с компаниями рутьеров, действовавшими на окраинах региона. Ему также приходилось финансировать расходы на содержание Людовика Анжуйского, королевского принца с великолепным двором и международными амбициями. Налоговая база, из которой все это должно было финансироваться, стремительно сокращалась, поскольку последовательные переписи населения показывали резкое и постоянное снижение числа налогооблагаемых домохозяйств. В трех сенешальствах Лангедока их число сократилось с 84.000 в 1370 году до 31.000 девять лет спустя. Средневековые налоговые переписи, как известно, не отличались точностью, но, как бы то ни было, это примечательные цифры. Частично это падение было вызвано тремя основными факторами депопуляции: чумой, голодом и войной. Существуют также анекдотические свидетельства масштабной миграции в соседние регионы, которые облагались более низкими налогами. Но главным действующим фактором, вероятно, было прогрессирующее обнищание как города, так и деревни, в результате чего значительная часть домохозяйств оказалась ниже порога стоимости движимого имущества в десять ливров, после которого начиналась обязанность платить налог.

Перед лицом этой катастрофы герцог Анжуйский был полон решимости сохранить абсолютный уровень своих налоговых поступлений и резко повысил ставку налогообложения. В начале десятилетия Генеральные Штаты Лангедока собирались, как правило, два раза в год, назначая подымный налог (фуаж) по ставке, составлявшей около пяти франков с домохозяйства в год. В декабре 1377 года Генеральные Штаты, собравшиеся в Тулузе, были вынуждены установить новый фуаж в размере одного франка с домохозяйства в месяц, что более чем в два раза превышало традиционный уровень. Поскольку это совпало, как выяснилось, с фактической приостановкой крупномасштабных военных операций в Гаскони, оказалось чрезвычайно трудно добиться возобновления субсидии по той же ставке весной. Потребовалось не менее трех заседаний Генеральных Штатов, прежде чем Людовик Анжуйский добился своего. Даже тогда город Ним отказался дать согласие, пока герцог не бросил в тюрьму его представителей и не приостановил их консульство. Когда в октябре того же года Людовик Анжуйский потребовал продлить действие налога по прежней ставке на целый год, трусливые представители в Тулузе не осмелились возразить ему. Но напряжение, вызванное этими дебатами, ощущалось далеко за пределами церквей и дворцов, в которых заседали Генеральные Штаты, а городские толпы было не так легко запугать. Открытые признаки сопротивления множились. В апреле 1378 года в Ле-Пюи вспыхнули беспорядки, когда бальи и главный судья Веле обсуждали сбор налога с консулами города. В ноябре 1378 года, после того как из-за неурожая люди остались без средств к существованию, жители Алеса напали на ратушу. Они называли ее гнездом воров[523].

Вместо того чтобы умерить свои требования, Людовик Анжуйский в ответ попытался полностью отказаться от созыва Генеральных Штатов. Осенью 1379 года он потребовал продлить налог еще на один год. Были назначены уполномоченные, которые должны были убедить каждую общину в отдельности. Эти действия привели к тому, что недовольство в Лангедоке достигло нового накала. Несколько городов послали делегатов на север, чтобы выразить протест королю. Людовик Анжуйский, который был занят переговорами с бретонцами, отмахнулся от их жалоб. Он сказал своему брату-королю, что жалобы преувеличены и что он разберется с ними, когда у него будет время. Но как оказалось, времени у него не было. 21 октября 1379 года шесть уполномоченных герцога Анжуйского во главе с канцлером и казначеем прибыли в Монпелье с большим эскортом клерков, чиновников и слуг. Монпелье был крупнейшим городом провинции после Тулузы и когда-то самым богатым. Но он, пожалуй, больше других пострадал от несчастий Лангедока. В 1345 году в городе насчитывалось более 10.000 налогооблагаемых семей, в то время как сейчас — менее 1.000. Консулы протестовали против нынешнего налога, заявляя, что жителям не на что жить. На следующий день после их прибытия, уполномоченные герцога Анжуйского встретились с консулами в доме главы францисканского монастыря и представили свои требования. Консулы отказались дать ответ сразу. Они сказали, что должны подумать и скоро вернутся с ответом. Когда они вернулись, за их спинами стояла большая вооруженная толпа. Завязался спор на повышенных тонах и вскоре, толпа ворвалась в здание. Горожане набросились на офицеров и комиссаров герцога и их сотрудников и линчевали их. Многих зарубили до смерти, когда они под напором толпы пали на пол. Их тела таскали по улицам и бросали в колодцы. Бойня продолжалась всю ночь. Затем утром, протрезвев, мятежники начали приводить город в состояние обороны и призвали другие города провинции подняться вместе с ними, чтобы бросить вызов правительству герцога Анжуйского[524].

В течение нескольких дней казалось, что восстание может распространиться на другие города. Консулы Нима сообщали о ропоте по всей провинции. Дом королевского прево был разграблен. Консулы временно приостановили сбор всех налогов, опасаясь неминуемого восстания. На краю равнины, в двадцати милях от Монпелье, жители Клермон-де-л'Эро звонили в набат, поджигали дома и штурмовали замок графа Клермона с криками: "Убить всех богатых, как это сделали люди Монпелье". Хотя этот лозунг вряд ли точно отражает мотивы мятежников Монпелье, он служит напоминанием о том, что в основе многих восстаний из-за повышения налогов лежат глубокие социальные противоречия. Коренная причина заключалась в том, что налоговая перепись использовалась как мера налогооблагаемой способности всего сообщества, а не как основа для сбора с отдельных домохозяйств. На практике муниципальные власти платили деньги государству и взыскивали их с жителей на принципах, которые решались на местах городскими элитами, знавшими, как заботиться о собственных интересах. Монпелье был сравнительно необычен тем, что возмещал расходы с помощью умеренно прогрессивного подоходного налога. Гораздо более распространенными были местные налоги с продаж товаров, которые особенно тяжело отражались на бедных. В последнее время герцог Анжуйский использовал эти внутренние разногласия, поощряя использование косвенных налогов муниципальными властями. Таким образом было легче получить их согласие, если вся тяжесть налога ложилась на других. В результате, когда в городах вспыхивало насилие, оно часто было направлено как против сограждан, так и против местных представителей власти. Бунты в Ле-Пюи и Клермон-де-л'Эро в 1378 году были направлены против консулов и городских богачей. "Как мы будем кормить наших детей, — молились бунтовщики перед знаменитой черной статуей Богородицы в соборе Ле-Пюи, — перед лицом налогов, налагаемых на нас богатыми, чтобы облегчить их собственное бремя"[525]?

Репрессии, когда они последовали, были жестокими. В январе 1380 года Людовик Анжуйский в сопровождении 1.000 латников и большого отряда арбалетчиков был встречен в городе Монпелье толпой женщин и детей, распростертых на земле и взывающих о пощаде. Через несколько дней герцог объявил о наказании за лжесвидетельство с огромного эшафота в ходе тщательно продуманной церемонии, каждая деталь которой была заранее согласована. Шестьсот граждан, участвовавших в восстании, должны были быть казнены: 200 — обезглавлены, 200 — повешены и 200 — сожжены заживо. Монпелье должен был лишится своего консульства и части крепостных стен. Собравшиеся консулы сняли свои служебные мантии, отдали язык городского колокола и ключи от ворот, чтобы придать символическую силу этим указам. Что касается остальных горожан, то они должны были выплатить королю репарацию в размере 600.000 франков в дополнение к выплатам родственникам погибших и расходам на обустройство часовен для молитв за упокой их душ. На следующий день большая часть этих наказаний была отменена. Казни были ограничены небольшим числом главарей, а репарация, которую город никогда не имел ни малейшей перспективы выплатить, была снижена до 130.000 франков. Эти урезанные наказания были полностью отменены уже в следующее царствование[526].