Тихомиров специально все это сказал, вижу, как дергается мышца над губой, как через прищуренные глаза наблюдает за каждым моим рваным вздохом. Хочет поссорить нас с Ваней? Зачем? Может, хочет оградить его от меня? Тогда Глеб плохо знает своего брата, во что я с трудом могу поверить. Это какая-то долбаная козлиная проверка, или этим он хочет поставить меня на место?

Если все-таки он хотел нас с Ваней рассорить, пусть обломится. Ванька мой, а своих я не бросаю. Подумаешь, не сказал, он сможет это обосновать, я не сомневаюсь. Ваня меня не предал, а это главное.

Молчу, мысленно выдыхаю, делаю вид, что жду продолжения. Такой, как Глеб, не будет играть, ходить вокруг да около, он продолжит, нужно только выждать. Его губы сжимаются в узкую полоску, желваки дергаются под большим пальцем, которым он водит по скуле.

«Ну, давай, прямо в лоб, как привык! — мысленно тороплю. — Ты же все равно скажешь, не пожалеешь, даже если человеку больно, и он захлебывается в крови».

— Хочу сразу определить границы. Усвой сразу: в отношении моего брата не строй планов, никаких свадебных колоколов и неожиданных залетов… — кривит губы, а я понимаю, откуда растут ноги этого предупреждения. Отец… Неужели он и Тихомировым предлагал меня купить? Именно купить, по-другому его желание пристроить меня к богатому кошельку я назвать не могу.

Сглатываю ком в горле, только не при нем, только не при Глебе, умоляю свою нервную систему держаться. Никаких слабостей, никаких слез. Даю себе время успокоиться, а потом ровным голосом и с улыбкой на губах:

— Мы с Ваней достаточно взрослые, чтобы разобраться в своих отношениях без посторонней помощи, но думаю, ваш брат рад такой заботе, — тонкий укол и предупреждение, что я молчать о нашем разговоре не буду. Он меня прекрасно понял, глаза сужаются еще сильнее, я вижу только темную радужку, по которой расплылся зрачок. Я тоже могу бить в ответ. Если бы у них были близкие отношения, а Ваня позволял брату вмешиваться, Глеб был бы в курсе его болезни.

— Будешь создавать проблемы, вылетишь в тот же день из компании, соблюдай субординацию, — вскакивает с кресла, обходит стол и нависает надо мной. Вот это да, кому-то я на хвост наступила.

— Напомните мне, пожалуйста, в какой момент вам показалось, что я могу нарушить субординацию? — он слишком близко, его дыхание касается моего лица, и это очень нервирует.

Мне в кайф с ним спорить на псевдокультурном языке – вообще отпад. Глеб уверен, что его опыта и красноречия достаточно, чтобы поставить меня на место, но проблема в том, что я умею быть той еще вредной стервой, когда меня обижают.

— В тот самый, когда ты вошла в этот кабинет и не начала свою речь с извинений, — у меня моментально отвалилась челюсть, и ее не поднять. Кто-то привык, что ему смотрят в рот, лижут кожаные носки туфлей и проглатывают все дерьмо, что он творит?

— С извинений? — надеюсь, мое высокомерное удивление выглядит достойно.

— Ты понимаешь, о чем речь, — вкрадчиво, почти упирается своим носом в мой. Не собиралась разыгрывать дурочку, конечно, я понимаю, что так задевает Глеба Тихомирова – в глаза его мало кто называл козлом.

— Тогда вы не были моим боссом, — максимально вежливо и смиренно. — А я стала свидетельницей жестокости, бесчувственности и хамства. Понимаете, вы тогда тоже не извинились. Мое оскорбление вас и жизнь живого существа несопоставимы, поэтому…

— Поэтому ты прямо сейчас едешь домой, — грубо обрывает. Мое сердце замирает, перестает биться. Вот тебе, Милада, и стажировка, даже часа не продержалась. — Собираешь вещи, и через два часа чтобы твое тело было в аэропорту, — продолжение его речи мой мозг усваивать отказывается.

— Не поняла.

— Едешь со мной в командировку в роли… «подай-принеси». По прибытии моя помощница введет тебя в курс дела. Опоздаешь на чартерный рейс – ноги твоей в моей компании не будет. Если же ты шевелишься и выполняешь поручения так же смело, как мелешь языком, ты нам подходишь…

Лада

Занимаю место у окна в самолете. Ваня опускается в кожаное удобное кресло напротив меня. Он зол, впервые я вижу друга таким напряженным. Глеб отдает распоряжение бортпроводнице, проходит мимо нас, сзади еще одна зона на четыре человека. Я рада, что весь полет мне не придется терпеть его присутствие рядом. Хватит и того, что мы находимся в одном самолете.

Чуть больше двух часов назад я думала, Тихомировы подерутся. Я даже дверь не успела закрыть, сразу с порога выпалила:

— Вань, меня приняли. Лечу в Сочи через два часа с твоим братом.

Три уточняющих вопроса рычащим голосом, и Ванька сорвался в кабинет брата, громко хлопнув дверью. Предприимчивая «мисс России», заметив, что я вслушиваюсь в происходящее за дверью кабинета гендиректора, включила музыку, не забыв при этом мило мне улыбнуться, очень хотелось сказать, куда она может засунуть свою доброжелательную маску.

За Глеба не переживала, даже если бы его пинали, встала бы в очередь, чтобы оставить на его ребрах след от своего каблука. А Ванька дома горсть таблеток принял, из чего я сделала выводы, что нервничать ему не стоит. О нашем разговоре с его братом я умолчала. Неважно, почему Ваня оказался в том сквере, неважно, что он обо мне думал в тот момент, он пришел, за что я ему благодарна, а вот за все остальное, что он сделал за последние два месяца – я просто безумно его люблю. Кто бы еще бросил все свои дела и полетел со мной в Сочи, чтобы не оставлять на растерзание брату? Люблю Ваньку, как старшего брата, которого у меня никогда не было.

— Мы кого-то ждем? — негромко спрашиваю Ваньку, наклоняясь к нему.

— Начальника личной охраны и помощницу Глеба, — спокойно поясняет и вновь замыкается в себе.

Уперев в скулу кулак, сидит с закрытыми глазами. Просто зол, или у него что-то болит? Я даже спросить не решаюсь, чувствую, что жалость ему не нужна, Ванька вспылит, если я полезу сейчас к нему в душу.

Оборачиваюсь назад, Глеб сидит ко мне спиной, в руках какие-то бумаги, на столе раскрытый лэптоп. Шум у двери привлекает внимание, в салон входит высокий молодой мужчина приятной внешности, за ним, скривив губы, на носочках бежит молодая женщина, виноватый вид ее лица подсказывает, что задерживается рейс из-за нее. Следом входят три охранника-мордоворота, они приехали с Глебом и дежурили у трапа.

— Привет, — протягивает руку начбез Ване, но взгляд бесцеремонно проходится по мне. Задерживается на лице.

— Привет, Кир, — жмет Ваня руку. — Милада, — представляет меня. – А это Кирилл, - обращается ко мне. Вежливое «приятно познакомиться» мы оба опускаем.

— Твоя? — спрашивает Ваню, а тот игнорирует вопрос. Мне нравится, как он это делает – изящно ставит на место.

— Привет, Таня, — вижу, что глаза друга улыбаются, значит, интуиция меня не подвела, эта девушка мне тоже нравится. Возможно, тем, что она корчит лицо за спиной босса.

— Таня! — дальше следует матерная тирада. — Мы из-за тебя на полчаса рейс задержали!

— Глеб Владимирович, вы знаете, что я с восьми часов в мэрии проторчала… — недовольно тараторит она, пробираясь к боссу, Кирилл садится рядом с нами, отсылая охрану в хвост кивком головы.

Сзади происходит обсуждение на повышенных тонах, Таня не уступает Глебу, из чего стоит сделать вывод, что она ценный сотрудник. Не каждому эта козлиная морда позволит с собой спорить.

— Милада, какое красивое имя, — понизив голос до ленивой хрипотцы, начал начбез плести свои амурные сети вокруг моего черствого сердца.

Мне бы ему сразу сказать, что он в пролете, но настроение отстой, впереди двухчасовой перелет, Ванька не желает общаться, а мое недовольство сложившейся ситуацией надо куда-то деть.

— Обычное старославянское имя, — пожимаю плечами. — Ваше поинтереснее будет, если не ошибаюсь, с древнегреческого – владыка, хозяин, господин? — кормлю его мужское самолюбие и тщеславие.

— Вроде, — на губах хитрая улыбка. В каждом жесте превосходство.