После смерти Калиты, ордынский воевода словно духом воспрял и превратился из юридического главы похода, в реального потихоньку прибирая в свои руки бразды правления. Мои бирючи загодя просили у него «аудиенции», но ответа не было. Даже богатые «проминки» не сдвинули дело с мёртвой точки что выглядело очень странно. Плюнуть и уйти с пустыми руками я не мог, требовались люди для новых земель и как можно больше, а Товлубий единственный кто решал вопросы массовой закупки полоны. Его доверенные купцы наотрез отказывались обсуждать любые вопросы с моими приказчиками что меня напрягало. Не иначе злобу затаил, хотя с чего? А кто его от опалы спас и Смоленск помог взять, косвенно. Уж кто-то, а этот толстяк прекрасно понимал откуда у Калиты взялся порох.

В пустых переговорах минула неделя. Войска Товлубия и полон прибывали, а у меня сил не прибавлялось, как и припасов коими мы делились с пленниками. Как то раз по тракту близ лагеря гнали очередной караван, детский. Подростков и даже пятилетних малышей в нём не жалели, связали верёвками наравне со взрослыми. Изможденные лица, худые как спички руки и молящиеся о спасении глаза. Взрослые вои их взгляда не выдерживали, стыдливо отводили глаза, а вот я смотрел. И какой-то момент не выдержал.

— Данила, прикажи остановить.

— Князь! Не дури. Сие Товлубия добыча, а нама сним не с руки сорится.

— Ведаю про то. Два рубля дай сотнику. Сказывай осмотреть полон желаю. Заодно жито и хлебово дитям раздадим, опосля пущай идут.

Сотни одетых в добрые брони воев и злой князь не та сила супротив который можно катить бочку трём десяткам степняков одетых в тряпье и дырявые кольчуги. Сотник из охраны каравана это прекрасно понял и проявил благоразумие устроив внеочередной привал. Как действовать кашевары и врачи уже знали: споро раздавали бульон и сухари изголодавшимся, бинтовали раны, фурункулы и потёртости от верёвок, поили витаминными настоями. Сам же, спешившись решил осмотреть и подсчитать полон. Среди полона хватало молодых женщин, их брали что присматривали за малыми детьми, своими или чужими и немного мужиков что тащили на себе скудные припасы каравана. Увязавшийся следом сотник стараясь угодить то и дело вытаскивал красивых девушек и поднимая кнутом лицо или подол показывал «товар».

— Смотри коняз. Черны брови. Ноги крепкие, бедра широки. Груди крепкие. Добрая наложница. Купи, не прогадаешь.

О моих отношениях с Товлубием сотник был не в курсе, не того полёта птица и воспринимал меня как очередного богатого покупателя коих в округе немало ходило. В конце концов сотник мне надоел и рынды оттолкали его подальше. А потом, потом я увидел девушку. Она кормила нашими сухарями ребенка лет четырёх от роду. Высокая, с осиной талией и длинными ногами. Эталоном местной красоты она в нормальной форме не являлась, а уж после голода кожа да кости остались.

Когда-то длинные волосы цвета спелой пшеницы были коротко обрезаны, лицо замазано грязью. Нехитрый прием чтобы избежать насилия в дороге. Но у меня глаз намётан дай боже. Грязь, рванина и неестественная худоба не скрыли природной красоты и изящества этого чуда природы. А когда девица подняла свои бездонные голубые глаза цвета зимнего неба, словно пыльным мешком по голове огрели. Едва рот не открыл. Идеальные черты лица, чуть вздернутый носик. Густые, длинные ресницы и густые соболиные брови. Ни грамма, косметики. Словно удар ниже пояса пропустил. Молодой организм князя мгновенно отозвался гормональной бурей и восставшим естеством и хотя я справился, сие событие не прошло незамеченным для сотника Гучугура.

— Как звать то тебя, краса?

— Олесей кличут. Из верви Извалки. Ответила девушка ангельским голосом. — Под Рославлем то. Добавила она видя что название погоста мне ни о чём не говорит.

— Далече. Процедил я. — Держи сласть. Достал из сумы глазированный батончик с фруктозой, фундуком и сухофруктами, он входил в сухой паёк всадника. Олеся выхватив из рук подарок сразу отломила половинку спрятав ту в тряпьё, а в оставшееся впилась жемчужными зубками.

— Отчего же ты такая худая. Ужель не кормили?

— Кормили. Ответила та с набитым ртом. Кашею из лебеды да берёзы. Бывало и жита перепадало. Со вздохом продолжила она. — Токмо я его дитям малым отдавала. Тяжко им. Почитай осмь седмиц ужо гонят. На стоянке оболонь драть разрешают. Обираем вдоль гостинца крапиву молодую да почки с оболонью, тем и спасаемся. Олеся прекратила жевать, уставилась на меня бездонными глазищами.

— Берём девку. Бросил я Никите. Неожиданно Олеся рванула вперед, но сил невеликих не рассчитала и рогатка на шее откинула её назад.

— Делай что хошь боярин, хоть в наложницы бери. Прохрипела она ослабляя впившуюся верёвку. — Одно прошу, вызволи сестёр молодших и братца.

— Посмотрим. Ответил я перерезая верёвку на рогатине.

— Она резво вскочила, топнула ногой. Схватила мальчика и прижал его к себе. Без братца не пойду!

— Ишь какая. С норовом. Никита цокнул языком и вопросительно посмотрел на меня.

— Пройдешь с нею сестриц, пусть покажет. Негоже сродственников разлучать.

— Конязь. Неожиданно в разговор встрял сотник. Полон не продаётся. Сим ортаки в лагере великого Товлу-бея заведуют.

— А разве я его покупаю? Сказывай Товлубию что князь Мстислав Сергеевич поминки себя взял, а ежели тот чем недоволен, где меня найти знает.

— С огнём играешь конязь! В ответ я махнул рукой и сев на подведенного коня, рванул в лагерь.

Небольшая провокация послужила триггером который сдвинул дело с мёртвой точки и тем же вечером из лагеря татар прибыл вестник от воеводы с приказом! Прибыть под ясны очи темника. Тоглу-бай, он ж Товлубий не был чингизидом по крови и происходил из монгольского рода бахрин. Род сей относился к правому крылу, то бишь кочевал в европейских степях. Собственно знание языка и реалий Руси, собачья преданность хану Узбеку дали ему неплохой шанс в карьере. И с первым своим поручением, казнью тверского князя Александра Михайловича он справился отлично. Интересное дело, чем больше изучаю этого бея, тем больше понимаю что Тоглу-бай действовал не сколько против Литвы, сколько в угоду Калиты. И последний скорее всего приложил руку и золото чтобы во главе карательной армии был поставлен не чингизид, не представитель куда влиятельного рода, например из кийят, а никому неизвестный персонаж. А из истории понимал что мой противник жёсткий интриган. Именно при его участии молодой Мамай из рода кийят стал беклярибеком и ханским зятем. Именно по его приказу будет убит заболевшего хана Джанибека. История чем-то походила заговор и убийство Павла I. Товлубий тайно вызвал из Тебриза наследника хана Бердибека, но когда тот приехал, чтобы сесть на трон отца, Джанибек внезапно выздоровел и заподозрил заговор. Как назло, он поделился страхами с главным заговорщиком Товлубием, и тот, испугавшись последствий, приказал своим людям убить хана. Но пока, пока влияния у него мало, а репутация изрядно подмочена известным фактом к коему я приложил руку.

В лагере раскинувшимся на большом поле моих конных и бомбардиров окружили сотни бея заняв выгодное положение.

— Засада! Радим схватился за меч.

— Не время. Я положил свою руку на его. Действуем аки договаривались. Он взглянул на меня, кивнул коротко.

— Уверен брат?

— Бог не выдаст, свинья не съест. Что делать надобно, ведаешь.

Меня с рындами повели сквозь лагерь татар к большому золотому шатру что был украшены цветным полосами шёлка. Перед входом обыскали и вежливо попросили сдать оружие, а рынд оставить. Переступив порог юрты, прикоснулся правой рукой к притолоке полога показывая мирные намерения.

— Здрав буде великий воевода Тоглу-бай, победитель Смоленска! Многие лета тебе и твоему роду.

Хозяин лагеря в шёлковом халате с изрядно покрасневшим лицом сидел на высоком помосте из красного дерева чьи ножки были украшены серебром и золотыми листками, а верх усыпан бирюзой и драгоценными камнями. При моём повелении его советники собрались и покинули шатёр, осталась лишь охрана. Богатырского вида нукеры с круглыми щитами и саблями наголо что истуканами стояли справа и слева от темника. Сам воевода здорово набрался молочной водки, архи, и пробормотал в ответ что неразборчиво кивнул головою, указывая мне место за низким и широким столом. Мгновение спустя слуги поставили блюдо с бараниной, в пиалу налили перебродивший кумыс.